А Воедило совершал в тот день чудеса. Он метеором носился под пулями, каким-то особенным чутьем угадывал, когда именно надо прыгать в воронку, и за весь день не получил ни единой царапины, как, впрочем, не получил их и потом, на других фронтах. Пули прошивали у него и ушанку, и шинель, и голенище, а осколок мины даже застрял однажды в противогазе…
Так и провоевал он до последнего дня войны.
Это Воедило принес Жукову весть о Кокурове и Наумове. Он же отправился назад с приказом об отходе из «Молочного дома».
А немцы, засевшие в траншеях, атак не прекращали. К вечеру, когда они в который уже раз атаковали дом, невредимыми там оставались только трое: Афанасьев, Аникин и Хаит. Уже и отбиваться было нечем. Давно израсходованы патроны, собранные у раненых и убитых. Даже камни пущены в ход. Да еще моральное оружие: крики «ура!». Во весь голос, чтоб создать у врага впечатление, что не трое здесь…
Кричали и раненые: они лежали вдоль стен, загороженные от осколков наскоро сложенными стопками кирпичей.
Кажется, отбита еще одна атака. Во всяком случае, стало тихо. Трое уцелевших лежали на площадке второго этажа. Хаит приподнялся: надо было посмотреть, что делается у противника.
— Хаит, куда ты? Ложись, убьют!.. — дернул его Афанасьев.
Не успел он произнести последнее слово, как все пошло ходуном. Где-то совсем рядом грохнуло — снаряд или тяжелая мина. Казалось — рушился весь мир…
Уже совсем стемнело, когда немцы выдохлись. Мерещилось им, видно, что в этой «коробке» засели крупные силы — такой отпор получали они весь день. Разве могли они предполагать, что последнюю контратаку отразили трое храбрецов?
…Очнувшись после того, как ему оторвало ногу, Воронов израненными руками снял с себя ремень и потуже стянул окровавленную культю, а с наступлением темноты, несмотря на страшную слабость, сам пополз к «Дому Павлова». Совсем обессиленный, достиг он, наконец, входа в знакомый подвал, но дальше уже двигаться не мог.
Авагимов первым заметил его, втащил в дом и сдал на руки Маше Ульяновой. Она сделала перевязку, закутала раненого в плащ-палатку и вдвоем с солдатом понесла его по ходу сообщения в тыл.
— Там не добило — тут добиваете, — еще хватило у Воронова сил пожурить санитаров, когда те в узком проходе неосторожно толкнули его.
— Лежи уж! Теперь будешь живой, — успокаивала его Маруся.
Позже, когда Илья Воронов очутился на операционном столе, даже видавший виды военврач поразился: двадцать пять осколков — целую груду металла извлек он из ран пулеметчика-героя.
Эти осколки хирург потом показывал товарищам, с восхищением рассказывая о Воронове, проявившем неслыханное мужество.
…Почувствовав, что он ранен в ногу, Павлов отполз на лестничную клетку второго этажа, где уже было полно раненых. Окон на площадке не было. Здесь самое безопасное место, удобное для перевязки.
Вскоре на площадке показался Кокуров.
Получив приказ Елина об отходе, он стал собирать людей. На втором этаже он негромко повторил команду:
— Кто может двигаться — давай в «Дом Павлова»!
— А Павлов сам тут лежит, — послышался чей-то голос.
Эти слова вызвали всеобщее возбуждение. Не обошлось и без шуток:
— Может, он и нас переправит в свой дом?..
— Сейчас вам крытый фургон подам, — отозвался Павлов.
Кокуров нагнулся над сержантом. Только теперь старший политрук разглядел его в полумраке лестничной площадки.
— Ты чего это под дурную пулю голову подставил? — пожурил он Павлова.
— Я не голову, товарищ старший политрук, а ногу. Голова еще цела. И еще пригодится…
И сержант Павлов пополз в «Дом Павлова».
Сколько времени пробыл лейтенант Афанасьев без памяти, он и сам не знает. Когда пришел в себя — обрадовался: жив! Стал ощупывать руки, ноги — целы! Но попробовал подать голос — не может. Рядом Аникин, тоже контуженный.
А внизу, под площадкой, лежал убитый Хаит.
Услышав команду Кокурова, Афанасьев и Аникин тоже стали выбираться. Патронов не было. Подобрали автомат Хаита, но и тот с пустым диском. Так вдвоем, контуженные и безоружные, двинулись они в путь. Чтобы вылезть на площадь через окно, надо было миновать длинный коридор. Вот в нем-то Афанасьев и столкнулся лоб в лоб с немцем. Лишь впоследствии Аникин рассказал о том, что произошло тогда в темном коридоре: сам Афанасьев действовал машинально и ничего не запомнил.
Два врага столкнулись так неожиданно, что оба оторопели. Но Афанасьев опомнился первым, стукнул гитлеровца прикладом по голове, а когда тот упал — перескочил через него. Аникин последовал за Афанасьевым. Немец, уже лежа, дал очередь из автомата, но, к счастью, промахнулся…
К вечеру все раненые собрались в «Доме Павлова». К ним пришли политработники из полка.
Батальонный комиссар приказал, чтобы Павлова и других раненых отправили в госпиталь без задержки. На прощанье он крепко обнял сержанта:
— Ну, комендант, кому дом передаешь? Райжилуправлению? Или нам доверишь, пока тут полный порядок наведут?
А бой за «Молочный дом» возобновился на следующий и продолжался на третий день.
26 ноября Елин ввел в действие второй батальон, расположенный правее мельницы, ниже Г-образного дома. Людей отсюда повел старший лейтенант Драган, один из немногих оставшихся в живых после гибели первого батальона.
Перед вторым батальоном была поставлена задача: выделить группу для разведки боем, выявить ожившие немецкие огневые точки и сковать силы врага.
Группа выполнила свою задачу.
Не вернулся из этой разведки возглавивший ее лейтенант Кубати Туков, комсомолец из Нальчика: на обратном пути он был убит недалеко от «Дома Павлова». Верный сын кабардинского народа нашел вечный покой в братской могиле на той же площади, где он погиб за Родину…
На этом временно закончились атаки сорок второго полка на «Молочный дом».
Батальоны, полки и дивизии 62-й армии с честью выполнили приказ командующего фронтом: тормошить и тормошить врага, не давать ему ни минуты передышки, не допустить переброски ни одного немецкого солдата к внешнему кольцу окружения, которое все теснее и теснее сжималось вокруг армии Паулюса.
После трехдневных боев седьмая рота вернулась на исходные позиции. Командиром роты вместо погибшего Наумова был назначен старший лейтенант Алексей Драган. Роту пополнили — ведь из тех, кто провел здесь долгие два месяца обороны, остались в строю считанные люди: трое бронебойщиков — Рамазанов, Якименко и Турдыев, да двое из славного отделения сержанта Якова Павлова — Шаповалов и Евтушенко. И это — все!
Хотя самого Павлова уже здесь не было — он залечивал свою рану в госпитале за Волгой, — дом, который получил его имя, продолжал жить и бороться. На всех картах, во всех сводках, как и прежде, фигурировал «Дом Павлова»…
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯСТО ТРИДЦАТЬ ДНЕЙ
О «Доме сержанта Павлова» немало писали и во время Великой Отечественной войны, писали о нем и в послевоенные годы. И всегда при этом отмечалось, что оборона дома длилась пятьдесят восемь дней.
Лишь через пятнадцать лет, когда были разысканы оставшиеся в живых участники боев на площади 9 Января, появилась возможность существенно уточнить эту цифру.
Нет, не пятьдесят восемь, а сто тридцать дней этот зеленый дом облпотребсоюза — «Дом сержанта Павлова» — служил одним из главных опорных пунктов сорок второго гвардейского полка.
Сто тридцать суток — начиная с того сентябрьского вечера, когда четверка храбрецов разведала и захватила дом, и вплоть до последнего дня января, когда закончились бои в центральной части города, — «Дом Павлова» стоял неприступной крепостью на площади 9 Января.
Первые тридцать дней были самыми тяжелыми. Гитлеровцы беспрерывно атаковали, но все их попытки ни к чему не привели. Вероятно, именно в те октябрьские дни и появилась на личной карте Паулюса пометка, что дом обороняет целый батальон советских войск, тогда как в действительности там было немногим более двадцати человек…
19 ноября 1942 года наши войска начали свое великое контрнаступление, и инициатива на участке сорок второго полка окончательно перешла в руки гвардейцев. Начав упорные бои за «Молочный дом», полк уже не прекращал активных наступательных действий.
На внешнем обводе сталинградского окружения шли жестокие бои с врагом, пытавшимся вырваться из железных тисков, а 13-я дивизия продолжала сковывать силы врага здесь, в центре города, на берегу Волги.
Именно в это время были взяты Г-образный дом и часть Дома железнодорожника, уцелевшая после подземно-минной атаки.
В «Доме Павлова» напряженная боевая жизнь текла своим чередом.
Новый командир седьмой роты старший лейтенант Драган еще раз проверил состояние обороны дома и кое-где ее усилил. Огневую точку с двумя максимами соорудили посредине хода сообщения из «Дома Павлова» в роту, на том примерно месте, где прежде находилась злополучная часть фундамента, причинившая столько бед.
В новом дзоте обосновался командир взвода Афанасьев, довольно скоро оправившийся после контузии. Не усидели долго в медсанбате и пулеметчики Иващенко и Свирин. Только эти три человека и остались от прославленного Ильей Вороновым пулеметного взвода.
Подошли зимние холода, а с ними прибавилось хлопот и у санинструкторов Марии Ульяновой и Вали Пахомовой. Даже в те дни, когда не случалось раненых, у девушек не оставалось ни минуты свободного времени — надо было предупреждать обморожение. Они пробирались с банками мази в самые опасные места, появляясь по нескольку раз в сутки в каждом секрете.
Одно время в развалинах «Дома Заболотного» почти бессменно находился в боевом охранении Тимофей Карнаухов. С тех пер, как его брат Семен погиб, Тимофей стал напрашиваться на такие посты, где больше вероятности встретить фашиста. Таким местом и был этот секрет в сотне метров от занятого гитлеровцами дома военторга. И хотя у Карнаухова был только обыкновенный автомат, солдат явно обладал талантом снайпера. Он доказывал это не раз.