В тот же день все было оформлено и документы на присвоение Павлову звания Героя Советского Союза пошли по назначению.
Всего этого Павлов, разумеется, не знал. Он продолжал воевать в своем иптапе. Правда, в декабре 1944 года произошел странный случай, но Павлов не придал ему значения.
Вызвал его как-то командир полка:
— Ты, Павлов, где хочешь служить — в артиллерии или пехоте?
— Мне непонятен ваш вопрос, товарищ полковник, — искренне удивился Павлов.
— А все-таки?
— Что касается меня, то я предпочитаю артиллерию… Но если у командования имеются другие соображения, то как прикажут.
— Значит, разговор окончен, — с облегчением заключил полковник.
А случилось вот что. Командир полка получил запрос — не откомандирует ли он старшего сержанта Павлова по месту его прежней службы, в сорок второй стрелковый полк? Причина в письме указана не была. А поскольку хорошего воина отпускать никому не хочется, то командир полка как патриот артиллерии рассудил: человек в пехоту не стремится, зачем неволить?
Так Павлов и остался в своем новом полку. Вскоре его повысили в должности, он стал командиром отделения разведки.
Жестокие бои продолжались. Советская Армия приближалась уже к фашистскому логову. В боях Павлов продолжал совершать новые подвиги. За смелую разведку в районе города Торунь он был награжден орденом Красной Звезды. И не знал он тогда, что совсем рядом воюет его давний друг Василий Глущенко, артиллерист соседнего полка. О том, что Павлову и Глущенко довелось еще раз участвовать в одном и том же бою, но уже не в Сталинграде, а в Польше, друзья узнали лишь много лет спустя.
Второй орден Красной Звезды Павлов — уже старшина батареи — получил за подвиг, совершенный им в бою у польского города Гдыни.
Пока Павлов ратным трудом «зарабатывал» новые награды, в тылу своим чередом шли события, связанные с его розысками.
Приближалась вторая годовщина освобождения города. Сталинградцы готовились торжественно отметить славную дату. К этому времени они уже получили от майора Лезмана радостную весть — Павлов нашелся! — и сразу же послали герою обороны приглашение приехать.
Верный данному себе слову — не распространяться о своих сталинградских делах, Павлов промолчал о приглашении, а сталинградцам послал теплое письмо. Он горячо поблагодарил за радушие, но объяснил, что приехать на торжество никак не может. На фронте сейчас жаркая боевая страда, Советская Армия наносит последние удары по врагу. Ездить по гостям не время… Вот придет победа, тогда — с большим удовольствием!
Об этой переписке напечатали в газетах, и все узнали, что Павлов нашелся.
И тогда хлынул поток писем.
Одним из первых пришло письмо из Саратова:
«Здравствуй, Яша!
Прими горячий привет от сталинградки Зины — помнишь дом на площади 9 Января, который зовется твоим именем?
Помнишь меня, худую, замученную, с моими малышами Леной и Левой? Ведь мы провели в этом доме сорок дней и сорок ночей. И ты знаешь и помнишь, как мы переживали те тяжелые дни 1942 года в Сталинграде. Я случайно узнала из газеты «Коммунист» о том, что тебя приглашают в Сталинград, и была очень рада.
В Саратове я встретила одного бойца вашей части, фамилия его Маркаров, он мне рассказал все подробности вашего пребывания в этом доме. Он мне рассказал, что из тех, кто проявил столько душевной заботы о моей семье, только ты один остался в живых. И тебя видели раненым в Ленинском. А Наумов и лейтенант Чернушенко погибли.
Навсегда у меня осталось воспоминание о самых дорогих людях, которые спасли нашу жизнь. Это вы, бойцы 62-й армии.
Как я вам благодарна за все!
Мы, выехав из того ужаса, долго не верили своим глазам, не верили, что все уже кончилось. Мы очень много пережили еще за время эвакуации и в Саратов добрались только 1 декабря… Здесь мы обосновались, и я начала строить новую жизнь. За эти два года дети мои подросли, дедушка тоже с нами, а бабушку мы похоронили. Она так и не смогла оправиться от тех переживаний. Муж мой после ранения находится сейчас в тылу. Он нас с трудом разыскал.
Мои дети часто вспоминают «подвал» — так они называют те дни, когда мы сидели в этом доме. Они помнят, как мы уходили по тем канавам, помнят, как вы угощали их шоколадом и водой. А вода — ты сам знаешь, как трудно нам было тогда с водой. Мне пришлось в двух случаях чуть ли не жизнь отдать за воду…
Я тебя благодарю как защитника моего любимого города Сталинграда, как защитника нашей Родины, как Героя. И прошу тебя: скорей, скорей закончите с истреблением фашистской гадины.
Если с тобой воюет кто-нибудь из прежних знакомых, то передай им мой горячий привет и искреннюю благодарность за все, за все.
г. Саратов, 23 января 1945 года».
Адрес на конверте был хоть и точный, но все же недостаточно подробный. Он гласил: «Сталинград. Защитнику города-героя Якову Павлову». И все. Но к тому времени работники сталинградской почты уже знали, что Павлов отнюдь не живет в «своем» доме. Согласно существующему у почты железному закону — как ни запутан адрес, а письмо надо вручить адресату — письмо Зины Макаровой дошло по назначению…
И еще и еще шли к Павлову письма. Из разных мест, от совершенно незнакомых людей. Писали воины с других фронтов, писали мужчины, женщины, юноши и девушки из глубокого тыла. Писали люди, которых наша армия освободила от фашистского ига. В иные дни почта приносила по пятьдесят, а то и по семьдесят писем. Чаще всего это были всем памятные треугольнички.
Многие адресовали свои письма еще более коротко, чем Зина Макарова, — просто: «Полевая почта (без всякого номера!), Герою-сталинградцу Якову Павлову». Но теперь работникам связи достаточно было и этого.
Одна мысль пронизывала все эти письма: «Скорей, скорей добейте фашистскую гадину!»
Яков Павлов читал эти письма вместе со своими новыми боевыми друзьями в окопах под Щецином. Письма согревали сердца, вдохновляли на новые подвиги.
Когда после победы началась демобилизация, первыми отправились домой воины более старших возрастов. Павлов пока оставался в армии, но получил месячный отпуск.
Ранним августовским утром он подъезжал к родным местам. За окном мелькали озера и перелески валдайского края — русская земля, воспетая поэтами. Вот знакомый лес, откуда в студеную зиму он изо дня в день делал два конца по пятнадцати километров. Отец-бедняк в ту доколхозную пору никак не мог прокормить пятерых детей. Для подспорья то сапожничал, то ходил на извоз. Двенадцати лет Яша уже стал помогать по хозяйству. Дрова на станцию возили в двух санях: в одни запрягали доживавшую век клячу — ее вполне можно было доверить мальцу; вторые розвальни везла норовистая лошадка, отец правил ею сам…
Поезд подошел к станции Дворец. Семь лет назад, таким же ранним, только сентябрьским утром после пышных проводов, которые в Крестовой устроили колхозному счетоводу — призывнику Яше Павлову, на эту станцию привез его отец.
Теперь отца уже не было в живых. Он умер в марте 1941 года — Павлов узнал об этом на военной службе…
А вот и бревенчатое строение станции. Такое же, как и семь лет назад, — словно не было их, этих долгих лет в огне и крови. И мать стоит на перроне такая же статная, какой он ее помнит, только морщины изрезали родное лицо. Видать, немало поплакала за эти годы.
От дома до станции — десять километров Анисья Егоровна шла пешком. Младший брат Вася и сестричка Лидуша не встречали: они с утра разошлись по своим бригадам.
— Мать, что же ты в колхозе коня не попросила? — удивился Павлов, взваливая на плечо чемодан.
— Совестно было, Яшенька, коней в колхозе мало, а теперь самая страда…
Все такая же она: тихая, совестливая, какой он ее помнит сызмала.
Дорога вьется перелесками, мимо озерец, мимо речушки Поломять, куда он бегал с удочками. Еще озерцо, и еще одно, и еще. От них веет прохладой в этот разгорающийся жаркий день. Вот и знакомая развилка у трех берез. Разрослись красавицы! В те зимы, когда крестовские ребята бегали в Моисеевичи в начальную школу, березки на развилке были совсем тоненькими…
Прошло несколько дней. Многое переговорено и с матерью, и с соседями. Больше, правда, со стариками. Дружков мало осталось в Крестовой… Старики могли без конца слушать и, главное, рассуждать о войне. Все они сами когда-то служили в солдатах, многие воевали, да разве те войны сравнить с этой?
Как-то утром мать выложила на стол груду бумаг:
— На-ка, Яшенька, разбери. Набралось тут всякого… Погляди, чего и пожечь можно.
Павлов стал разбирать семейный архив. Собственные письма с фронта… Письма от родни… Бумаги покойного отца… А вот этот штамп о чем-то напоминает. Ну да! Ведь это номер полевой почты сорок второго полка!
«Уважаемая Анисья Егоровна!
Сообщаю, что Вашему сыну Якову Федотовичу Павлову присвоено звание Героя Советского Союза…»
— Мать! Почему не сказала?! Ты знаешь, что тут написано?
Оказалось, сообщение пришло одновременно с телеграммой о приезде сына. В тот день на радостях старушка бумажку как следует не прочла, потом куда-то ее засунула и вовсе о ней позабыла.
Так Павлов впервые узнал о высокой награде.
— Хорошо помню, как я вручал Вам эту Золотую Звезду, — говорит Маршал Советского Союза В. И. Чуйков, встретившись с Я. Ф. Павловым в день празднования 15-летия славной победы.
Фото С. Курунина.
Вернувшись после отпуска в часть, он показал командиру батареи полученное матерью письмо.
— Так чего ж ты молчишь? — удивился тот.
— А зачем шуметь? Надо будет — найдут…
Вскоре пришло предписание: откомандировать старшину Павлова в распоряжение штаба армии, находившегося тогда в немецком городе Веймаре.
А еще через некоторое время командующий армией генерал Чуйков вручил младшему лейтенанту Павлову Золотую Звезду.