осстановить баланс. Она обнаружила на шее и на груди несколько предательских красных пятен и была рада, что надетый синий свитер скрыл все следы. Она опять превратилась в дисциплинированного, успешного адвоката. Теперь ей нужно только позаботиться о том, чтобы Фернан ушел из дома, прежде чем вернется Ральф.
Когда Барбара спустилась вниз, кухня была пуста. На столе, кроме тарелок и чашек, стояла свеча в окружении еловых веток, а на трех подставках для подогрева — накрытые кастрюли. Барбара заглянула внутрь. Яичница с беконом, горячие колбаски, жаренные на гриле шампиньоны с помидорами. Тостер был включен, рядом лежали ломтики белого хлеба. В термосе — горячий кофе.
— Потрясающе, — пробормотала Барбара, впечатленная увиденным.
Она огляделась в надежде найти записку, в которой сообщалось бы, что Фернан уже ушел, но ничего подобного не было. Кроме того, его прибор стоял нетронутым, как и ее. Он явно собирался завтракать вместе с ней, и она вряд ли могла ему это запретить.
Барбара нашла его в столовой. Фернан полусидел на подоконнике, вытянув свои длинные ноги. В тусклом утреннем свете он уже не выглядел таким неотразимым, как накануне вечером в свете свечи. У него были мешки под глазами — признак чрезмерного употребления алкоголя. Выражение лица было напряженным.
— Доброе утро, Барбара, — сказал он.
Она остановилась в дверях, но потом неуверенно сделала шаг вперед.
— Доброе утро, Фернан. Извини, что я так долго спала.
— Почему ты должна извиняться?
— Потому что тебе одному пришлось готовить завтрак.
— Ах, — откликнулся он небрежно, — это не составило никакого труда!
«Какими чужими можно быть после такой ночи», — подумала Барбара.
Она открыла рот, чтобы предложить ему пойти вместе на кухню, — и впервые за это утро посмотрела на его руки. Фернан свернул в трубочку несколько листов бумаги и медленно помахивал ими, то вверх, то вниз. Барбара перевела взгляд на рукопись, все еще лежавшую у камина. Накануне вечером она хотела унести ее, но потом неожиданно появился Фернан, и она об этом совершенно забыла…
Барбара пристально посмотрела на него. В ее глазах сверкнуло раздражение.
— Ты роешься в моих вещах?
Он поднялся с подоконника, подошел к столу и положил на него листы, которые держал в руках. И улыбнулся.
— Насколько я понимаю, именно ты роешься в вещах Лоры…
Она попыталась понять по его лицу, что он прочитал. Конечно, явно не всё. Фернан ничуть не казался шокированным или потрясенным. Он ничего не мог знать об убийстве Виктории — первой жене его отца.
— То, что я делаю, — холодно сказала она, — тебя не касается.
Он задумчиво смотрел на нее.
— Где ты это нашла? Старая добрая Лора безуспешно искала это в течение шестнадцати лет. Хотя, правда, она не особо сообразительна… Ей далеко до твоего ума.
Фернан многое знал. Это сбивало Барбару с толку. Он, очевидно, уже несколько лет был в курсе существования этих записей и знал, что Лора отчаянно (как догадалась Барбара из его слов) их искала. Но знал ли, почему?..
— Я обнаружила это случайно, — объяснила она кратко. — В сарае, под одной из половиц. Доска проломилась, когда я на нее наступила. Тогда и упала. — Она потрогала синеватый подбородок.
Фернан кивнул.
— Понимаю. Но ты должна была бы заметить, что это предназначено не для тебя.
Барбара задавалась вопросом: что он, собственно говоря, о себе возомнил? Стоит здесь как дознаватель и задает вопросы о вещах, которые его не касаются…
— Я не должна перед тобой оправдываться, — сказала она.
— До какого места ты дочитала?
— До конца.
— Я прочитал только конец. Хотел знать, действительно ли она это сделала.
— Кто и что сделал?
— Фрэнсис. Я хотел, собственно говоря, узнать, сделала ли она эти две вещи: застрелила свою сестру и потом зафиксировала это в письменном виде. Ведь Лора так ужасно боялась этого…
— Ты знал об этом?
— Почему тебя это так удивляет?
— Я бы не подумала, что Лора кому-то об этом рассказывала. Совершенно очевидно, что даже ее сестра Марджори не знает об этом. Мне непонятно, почему ты являешься ее доверителем.
Фернан рассмеялся.
— Ее доверителем!.. Здо́рово… Я точно не являюсь ее доверителем.
Барбара наморщила лоб.
— Но ведь она тебе все рассказала…
Засунув руки в карманы, Фернан подошел к окну и посмотрел на улицу. Свитер обтягивал его широкие плечи.
— Она мне ничего не рассказывала, — сказал он, — ей это никогда не пришло бы в голову. Она мне почти как мать! И всегда видела во мне лишь маленького мальчика, живущего по соседству.
— Значит, это Фрэнсис рассказала?
— О нет! Фрэнсис не была болтушкой. То, что должна была рассказать, она написала. Ее ошибкой было лишь то, что она это не уничтожила — хотя для Лоры это мало что изменило бы.
— Ты можешь перестать говорить загадками?
Фернан повернулся к ней. Его глаза холодно смотрели на нее. В них больше не было ни капли нежности.
— Что ты собираешься делать? — спросил он. — Как поступишь с информацией, которую получила?
Барбара пожала плечами:
— А что я должна делать? Эта история потеряла силу за давностью лет. Виновницы уже нет в живых.
— Но жива ее пособница.
— Лора? Я совсем не уверена, что она была бы привлечена к ответственности за пособничество. Хотя и не разбираюсь в английском уголовном праве…
— Зато разбираешься в немецком. После того как ты рассказала мне этой ночью о том, что являешься успешным адвокатом, я испытываю к тебе еще больше уважения. Ты очень умна, Барбара. А я считаю умных женщин очень эротичными.
Тему эротики Барбара в данный момент хотела избежать во что бы то ни стало.
— Перейдем к делу, — сказала она нетерпеливо. — Я считаю, что…
— Была ли Лора пособницей или нет, не является таким уж решающим фактором, — перебил ее Фернан. — Главное, что она с того самого дня считает, что несет такую же вину, что и Фрэнсис.
— Кто ей это внушил?
— Мне кажется, она сама. И я думаю, что Фрэнсис Грей по меньшей мере сделала не слишком много, чтобы убедить ее в обратном. В любом случае, Лора непременно должна была держать язык за зубами. Страх — неплохое средство для достижения цели.
— Но в конце концов, — сказала Барбара, — она все же проговорилась, не так ли?
— Она не смогла справиться с этой историей. Это типично для Лоры. Она никогда ни с чем не справится. Эта женщина невероятно слаба. Я ведь знаю ее с рождения. Ей было лет шестнадцать или семнадцать, когда я родился. Но каким-то странным образом я совершенно не помню ее молодой девушкой. Она всегда выглядела очень озабоченной, почти не смеялась, постоянно суетилась, словно несла на своих плечах тяжесть всего мира. Моя мать рассказывала мне, что у нее была психологическая травма после военных бомбардировок. Н-да… Бедная старая душа.
— Кому же она открылась?
— Тебе в голову никто не приходит?
Барбара покачала головой:
— Нет.
— Моей матери, — сказал Фернан, — она все рассказала моей матери.
— Маргарите!
— Я ведь был еще младенцем и поэтому не помню то время. Но позже мать рассказала мне об этом. Лора тогда постоянно приходила к ней на частные уроки. Она страдала булимией — сегодня очень популярной болезнью и благодаря принцессе Уэльской даже принятой в высшем обществе, — но в сороковые годы об этом знали мало, и уж тем более в сельской местности. Я не думаю, что Фрэнсис хорошо понимала Лору, хоть и старалась. Она была не способна найти верное объяснение тому, что девочка много ест, а потом у нее вдруг начинается рвота. Ее, вероятно, прежде всего злило такое поведение…
В душе́ Барбара была с ним согласна. В материальном отношении Фрэнсис, без сомнения, заботилась о Лоре с полным сознанием своего долга, но никогда не понимала больного, испуганного ребенка. Маргарита же — напротив…
Ей вспомнился фрагмент из воспоминаний Фрэнсис: «Единственным человеком, к которому она проявляла определенную сердечность, была Лора, за которую молодая женщина явно чувствовала себя ответственной и которой хотела помочь». Маргарита работала в Париже учительницей и преподавала молоденьким девочкам. Она была дипломированным педагогом, поэтому на профессиональном уровне знала, как надо обходиться с Лорой.
— Моя мать считала своей задачей помогать Лоре, — сказал Фернан. — Она много говорила с ней и все больше завоевывала ее доверие. После загадочного исчезновения Виктории у Лоры явно стало хуже с психикой, что, разумеется, бросилось матери в глаза. Она связывала это с Викторией и считала, что Лора не может справиться с потерей кого-то из членов ее новой семьи. В конце концов в ней поселился постоянный страх возможных потерь. Она все время переводила разговор на Викторию. Наконец сломалась и все рассказала.
— О боже! — пробормотала Барбара.
Фернан рассмеялся.
— Моя мать отреагировала так же. Она пришла в ужас и страшно возмущалась — прежде всего из-за того, что Фрэнсис предоставила убежище немцу. Первый муж матери умер в немецком концентрационном лагере, как ты наверняка знаешь, и она расценила поступок Фрэнсис как предательство. Иногда я думаю, что историю с немцем она считала более ужасной, чем убийство Виктории.
— Но в полицию она не пошла…
— Во-первых, из-за Лоры. Она опять разрушила бы девочкин домашний очаг, так ею любимый. И потом, мать испытывала в отношении Фрэнсис определенную лояльность. Та помогла ей, когда она приехала в Дейл-Ли и влачила жалкое эмигрантское существование. Мать не могла этого забыть.
— Но она сказала Фрэнсис, что все знает?
Фернан покачал головой:
— Нет, просто она постепенно все больше отстранялась от нее. Не знаю, заметила ли это Фрэнсис. Она жила своей собственной жизнью. После того как умерла старая горничная, они с Лорой остались здесь совершенно одни.
— Лора была молодой женщиной. Я едва могу себе представить, что единственной перспективой ее жизни было проживание здесь, на ферме, совместно с Фрэнсис.