— Как дела у мистера Грея? — спросила Аделина. — Может быть, мне присмотреть за ним?
— Это было бы очень кстати, Аделина. — Фрэнсис стало неловко, когда она услышала из гостиной всхлипывания Виктории. «Неужели эта размазня не может хоть один раз взять себя в руки? — подумала она с раздражением. — Поучилась бы у Маргариты!»
Аделина, казалось, какое-то время не могла принять решение, должна ли она сначала пойти к ребенку, а потом к мистеру Грею, или наоборот, — но в любом случае отправилась наверх. Когда она ушла, Фрэнсис повернулась к Маргарите.
— Дождь усилился. Вам надо немного задержаться у нас. Пока доберетесь до деревни, промокнете насквозь.
— Вам надо в Дейл-Ли? — спросил Джон. — Тогда я смогу вас быстро отвезти.
— О, не беспокойтесь из-за меня! — запротестовала Маргарита. — Вам наверняка нужно совсем в другую сторону…
— На машине до Дейл-Ли — это рукой подать. Пойдемте, мисс…
— Мадам Брюне.
— Я Джон Ли. Мне действительно не составит никакого труда вас отвезти.
«Она понравилась ему, — подумала Фрэнсис. — Такого рвения он давно уже не выказывал».
— Соглашайтесь, Маргарита, — посоветовала она. — Джон — не особенно учтивый человек. Он не стал бы предлагать, если б действительно не хотел этого.
— Вы очень любезны, — тихо ответила Маргарита.
Джон открыл входную дверь.
— Мы поехали. Фрэнсис, если возникнут проблемы с Чарльзом и тебе будет нужна помощь, позвони мне.
— Хорошо. Спасибо.
Она посмотрела им вслед, как они бежали к машине, лавируя между огромными лужами во дворе. Дождь шел сплошной серой стеной. Постепенно усиливался ветер, оттягивая мокрые ветви деревьев. Мокрая листва покрыла землю. Фрэнсис знобило. Она закрыла дверь и прислушалась к жалобному плачу Виктории, который напоминал звуки, издаваемые больным животным.
«Кто-то должен ведь о ней позаботиться», — подумала Фрэнсис с осознанием своего долга.
Но сейчас она просто не могла этого сделать. Она не хотела никого больше видеть, никого больше слышать. Хотела только одного — пойти в свою комнату и весь остаток дня ни с кем больше не разговаривать.
Ноябрь 1940 — июль 1941 года
Всех удивило, что Чарльз пережил зиму. У него было тяжелое воспаление легких и целую неделю держалась высокая температура.
В ноябре врач, приходивший каждый день, чтобы осмотреть больного, сказал:
— Самое худшее заключается в том, что у него очень слабая воля к жизни. Он не борется. И это снижает его шансы.
Фрэнсис делала для отца все, что могла, да и Виктория ночи напролет проводила у его постели. Она впадала в панику каждый раз, когда кто-то говорил о возможной смерти Чарльза или если его состояние серьезно ухудшалось.
— Он не должен умереть! Не должен! — кричала она тогда.
— Отец очень стар, — сказала Фрэнсис, — и скоро уже двадцать пять лет, как он оплакивает мать. Если б он умер, для него это было бы, наверное, самым лучшим решением проблемы.
Виктория побледнела.
— Как ты такое можешь говорить? — набросилась она на сестру.
Фрэнсис могла представить себе, что в ней происходило: Чарльз, правда, не простил Виктории крушение ее брака, но для нее он являлся тем не менее единственным человеком, который у нее был. А она была его маленькой девочкой, пусть даже разочаровала его. Отец накрывал ее руку своей, даже когда ругал ее и впадал в ярость. Лицо Виктории становилось серым при одной мысли, что она останется в Уэстхилле одна с Фрэнсис, именно с ней, как с последним представителем их семьи. Фрэнсис знала, что Виктория боится ее холодных глаз и ее резкого голоса.
«Она никогда не вырастет», — с презрением думала Фрэнсис. Но потом опять возникали моменты раскаяния, в которые она пыталась вести себя с Викторией более мягко. В основном ей это не удавалось, так как Виктория воспринимала лишь грубоватый тон сестры, а не значение ее слов. В конечном счете они никогда не понимали друг друга, и дело неизменно заканчивалось ссорой.
1941 год начался серо и безрадостно, и все были удручены, потому что с фронтов приходили лишь печальные новости. За исключением случайных, незначительных неудач, немецкие войска побеждали повсеместно. Находились люди, которые пророчествовали, что немцы вот-вот надорвутся и череда их побед на этом завершится, но пока Гитлер, кажется, взял в кредит много удачи.
В ноябре его бомбардировщики атаковали расположенный недалеко от Бирмингема город Ковентри и почти полностью разрушили его. Это был самый тяжелый воздушный налет в военной истории. Вся Англия неделю пребывала в шоке. И до сих пор немецкие летчики продолжали бомбардировку крупных английских городов, прежде всего Лондона. Правда, они встречали упорное сопротивление со стороны военно-воздушных сил Великобритании.
— Наши парни сбивают каждого второго из них, — говорили англичане, полные патриотической гордости, и даже если это было преувеличением, то число сбитых британцами немецких летчиков в любом случае было высоким.
В Уэстхилле жизнь этой бесснежной, слякотно-холодной зимой шла своим чередом. Обе девочки, казалось, постепенно привыкли — насколько могла судить Фрэнсис, так как сами дети оставались очень закрытыми. Лора говорила еще меньше, чем Марджори. Зато она каждый раз так набрасывалась на еду, будто ела в последний раз. В начале октября, когда они приехали, Лора была немного пухленькой, но все равно выглядела как ребенок; к марту следующего года она прибавила двадцать фунтов, у нее расширились бедра и увеличились груди, которые заметно выделялись под обтягивающим свитером и чуть шевелились при каждом ее шаге.
Фрэнсис считала повышенный аппетит Лоры хорошим знаком, а Аделина лопалась от гордости, поскольку считала, что это дань ее кулинарному искусству.
— Лора меня беспокоит, — сказала однажды Маргарита.
Она каждый день приезжала в Уэстхилл. Фрэнсис пришла в голову идея, что Маргарита может заниматься обучением девочек. Ни она, ни Элис не обговаривали вопрос посещения школы. У Элис в голове было только одно — уберечь своих детей от воздушных налетов; эта опасность заслоняла банальную мысль об их образовании. Фрэнсис же быстро поняла, что Лора и Марджори нуждаются в обязательном упорядоченном режиме, прежде всего зимой, так как они привязаны к дому и с утра до вечера находятся в помещении. Но она не видела особого смысла в том, чтобы посылать их в деревенскую школу в Дейл-Ли, в которой крестьянским детям дают базовые знания в чтении, письме и счете, и ничего кроме этого. А ездить каждое утро в более крупную школу в Эйгарс-Виллидж было слишком далеко.
Поэтому каждое утро к ним приходила Маргарита и вела занятия до полудня. После этого она, как правило, принимала участие в семейных обедах, а потом, пока дети делали уроки, Маргарита и Виктория за чашкой чая перед камином занимались французским языком. Фрэнсис знала, что Элис никогда не сможет вернуть ей деньги за занятия; но в Уэстхилле дела шли неплохо, и ей не составляло особого труда выделять соответствующие суммы. К тому же это значительно облегчало жизнь Маргарите и занимало детей. Фрэнсис была бы готова заплатить вдвое больше, только б неприятная Марджори, которая внешне чем-то напоминала крысу, постоянно не шпионила и не преследовала ее. Фрэнсис считала, что у девочки слишком хитрый взгляд. Между тем она иногда одергивалась, пытаясь убедить себя в том, что это смешно — видеть в маленькой девочке столько злого умысла.
Тем не менее Фрэнсис была удивлена, когда Маргарита сказала ей, что беспокоит ее Лора. Да ладно! Она же не доставляет никаких хлопот. Лора была несколько медлительной и неповоротливой, но всегда добродушной и приветливой.
— Вас беспокоит Лора? Не Марджори?
— С Марджори, кажется, всё в порядке, — ответила Маргарита, — но Лора… Вы заметили, как сильно она поправилась? И продолжает поправляться и дальше.
Фрэнсис удивленно посмотрела на нее.
— Вас это беспокоит? Я считаю, что это, напротив, хороший знак. Думаю, что свежий воздух и покой идут ей на пользу и возбуждают аппетит.
Маргарита покачала головой:
— Боюсь, что все не так просто. То, что проявляет Лора, это не здоровый аппетит растущего человека. Она без разбора съедает все, что может раздобыть. Это ненормально, Фрэнсис. На мой взгляд, за этим кроется пищевая зависимость, и это опять же указывает на серьезные душевные проблемы.
— Вы серьезно так думаете?
— Я не психолог и поэтому должна быть осторожна с диагнозами. С другой стороны, уже несколько лет преподаю юным девушкам, и мне многое приходилось видеть. Нарушения пищевого поведения часто возникают в период развития. Многие одержимы манией похудения и вообще ничего не едят или после каждой еды искусственно вызывают рвоту. Другие беспредельно полнеют — вот как Лора.
— Боже мой! — Фрэнсис вздохнула.
— Я могла бы подумать, что проблемы Лоры связаны с изменением обстоятельств ее жизни, — сказала Маргарита. — Поймите меня правильно, Фрэнсис: вы очень хорошо заботитесь о детях. Но обе девочки совершенно точно испытали шок от ночных бомбардировок. Их дом обвалился над ними, когда они сидели в подвале; они пережили невероятный, смертельный страх. А потом им сразу пришлось разлучиться с семьей, поехать к чужим людям в незнакомое место… Все это очень тяжело. Кроме того, они постоянно беспокоятся о своих родителях, которые всё еще подвергаются опасности погибнуть под бомбами… Во всяком случае, я очень хорошо знаю, что это такое. Я все это знаю. Страшная тоска по родине. Страх за любимого человека. Но мне тридцать, а не четырнадцать. Я могу с этим справиться, в отличие от Лоры.
— И что же я могу сделать? — спросила Фрэнсис растерянно.
— Может быть, вам надо как-нибудь поговорить с ней? Я уже пыталась, но она от меня отгородилась.
Фрэнсис подумала, что ей только этого не хватало. Она надеялась, что Элис позвонит, чтобы они могли обсудить ситуацию, но та звонила нечасто, а ей позвонить было некуда. Они с Хью нашли убежище в мансарде в Мейфэр («Слишком узкой, чтобы в ней можно было даже повернуться вокруг собственной оси», — сообщила Элис), и там не было телефона. Элис потеряла свою работу, поскольку дом, в котором находилась канцелярия адвоката, был разрушен во время бомбардировки, а сам адвокат сбежал в Девон. Она брала теперь случайную работу и между делом пыталась дозвониться в Уэстхилл.