И в один прекрасный момент эту историю забыли».
Прошло всего несколько часов с тех пор, как Барбара разговаривала об этом с Синтией. Но теперь она знала тайну, в существование которой едва могла поверить.
Виктория никуда не уехала. Она была убита. Апрельским вечером 1943 года, здесь, в этом доме, в этом оторванном от мира месте, в котором человек мог быть застрелен, и при этом никто этого не заметил.
Они сожгли массу белья и платьев Виктории, поскольку в ту же ночь выработали совместную версию о том, что Виктория собралась и уехала, взяв с собой чемодан с самым необходимым. В тот день, когда родился сын Джона… Каждому было известно, как страдала Виктория от своей бездетности.
О преступлении знали лишь три человека.
— Фрэнсис, Лора и Петер, — бормотала Барбара в темноту. — Петер неделю спустя уехал в Германию. И больше они о нем никогда ничего не слышали.
«Ни одной открытки, ни одного телефонного звонка, ничего, — написала Фрэнсис. — Многое говорило о том, что он не добрался до дома живым».
Фрэнсис и сама ушла из жизни. Она излила свою душу — и после этого умерла. Барбара вспомнила последние фразы из ее воспоминаний:
«Я часто думаю о Виктории, которая лежит там, в болоте. Всегда, когда приходит весна, когда все вокруг становится желтым от великолепных нарциссов, когда луга заполняются молодыми овцами, я спрашиваю себя, было ли это необходимо. Возможно, существовал и другой путь. Тогда я решила, что Викторию невозможно остановить по-другому. Но, может быть, где-то в глубине души я и не хотела думать иначе.
Петер забыл здесь книгу, которую ему подарила Виктория в тот рождественский вечер 1942 года. Он поблагодарил ее тогда за посвящение, которое она написала ему на первой странице. Теперь я его прочитала. Это были строки из стихов Джорджа Огастеса Мура:
В сердце каждого человека есть озеро…
И он слушает его монотонный шепот,
С каждым годом все внимательнее,
Пока, наконец, силы не покинут его.
Загадочная Виктория! Если это стихотворение было ей так близко, что она написала его мужчине, так много значившему для нее — значившему, собственно говоря, спасение от внутреннего одиночества, — выходит, было в ней что-то, о чем я ничего не знала.
Но разве нет этого в каждом человеке? Чего-то, о чем никто не знает и что, может быть, проявляется только в тот момент, когда обнажается его суть… В минуты великой печали. Отчаяния. Тоски. Или в минуты любви.
Я пытаюсь думать о моей сестре с любовью. Иногда мне это удается».
Была еще одна свидетельница преступления. Лора. Боязливая, старая, робкая Лора.
Не свидетельница, поправила себя Барбара. Ее могли бы даже обвинить в соучастии. Она помогала захоранивать труп и заметать следы. С другой стороны, ей было тогда шестнадцать лет, она была еще психически неустойчивой…
В голове Барбара уже начала составлять заявление в полицию, но потом бросила. Об этом не может быть и речи. Лора не может быть предана суду. По прошествии пятидесяти лет это было бы абсурдным решением. Эта престарелая, простодушная женщина — и… убийство!
По крайней мере, Фрэнсис щедро с ней расплатилась, передав ей в наследство все свое состояние. Хотя, с другой стороны, кому еще она могла это завещать?
Барбара отвернулась от окна и снова включила свет. Ей вдруг стало тревожно на душе, и ее это разозлило. Только потому, что она теперь знала, что более полувека тому назад в этом доме была застрелена женщина — и то почти в целях самообороны… Впрочем, она могла себе представить, как нахмурились бы судья и прокурор, если б она представила этот случай как самооборону. С точки зрения уголовного права такое очень сомнительно. Барбара рассмеялась — и тут же испугалась истеричности своего смеха.
Ральф, подумала она.
Ей не хотелось оставаться одной в этом большом доме, отрезанном от внешнего мира, в этом полном уединении. Барбара опустилась на колени перед камином, собрала разбросанные вокруг листы и аккуратно сложила их в стопку.
«Ну, и чего ты боишься? — насмешливо спрашивала она себя. — Что дух Виктории встанет из болота и явится сюда, чтобы немного побродить в виде призрака?»
Встав, Барбара вышла из комнаты, чтобы пройти в кухню. Идя по коридору, она почувствовала озноб, от которого все волоски на ее теле выпрямились. Причиной был ледяной воздух, проникавший через щели старой входной двери. Откуда еще он мог попадать в помещение?
Она повернула голову. Там, внизу, у лестницы стояла Фрэнсис. Здесь, впереди, прямо перед открытой дверью — Виктория. Наверху — она подняла голову — перегнулась через перила бледная от страха Лора.
— Прошло больше пятидесяти трех лет, — произнесла Барбара вслух.
Она пошла в кухню и поставила воду для чая. Потом подумала, что чай — это последнее, что ей сейчас нужно, и выключила плиту. Взяла с полки бутылку бренди и сделала большой глоток. Потом второй. Алкоголь обжег, как огнем, ее голодный желудок. Пару секунд Барбара думала, что ей станет плохо, но это ощущение быстро прошло, и она почувствовала легкое, приятное головокружение.
Когда затрещал телефон, от испуга Барбара чуть не выронила бутылку из рук. Ее руки дрожали.
— Боже мой! — воскликнула она раздраженно. — Ты настоящая трусиха, Барбара. Это наверняка Ральф!
Она поспешила в гостиную, все еще держа в руках бутылку бренди.
— Да? — сказала в трубку, затаив дыхание. — Ральф?
— Это Марджори Селли, — ответил сдержанный голос. — Я — сестра Лоры Селли.
«О, конечно, вы — Марджори», — чуть было не сказала Барбара, но тут же вспомнила, что в принципе ничего не может знать об этой женщине.
— Да, мисс Селли?
— А вы, наверное, арендуете ее дом? Я звоню, потому что беспокоюсь за сестру.
— А разве она не у вас?
— Она уехала сегодня в первой половине дня. Ей захотелось вернуться домой.
— Но мы сняли дом еще на следующую неделю…
— Я знаю. Но Лора из-за чего-то ужасно нервничает.
— Из-за снега? В доме ничего не вышло из строя, — заверила ее Барбара. — Здесь всё в порядке.
«Кроме того обстоятельства, что мой муж заплутал непонятно где и не подает никаких признаков жизни», — добавила она мысленно.
— Знаете, просто моя сестра совершенно не может находиться вдали от дома, — сказала Марджори, и в ее голосе слышались непонимание и осуждение. — Каждый раз, сдавая Уэстхилл, она приезжает сюда и сидит здесь как сыч. Но на сей раз… она очень нервничала, даже по своим меркам. Наверняка это было связано и со снегом тоже.
— Ей будет сложно добраться сюда, — сказала Барбара, — снега выпало действительно невероятно много. Мы полностью отрезаны от внешнего мира — хотя я, правда, все-таки чувствую себя лучше после того, как включили телефон и отопление.
— Ужасная старая коробка, — проворчала Марджори Селли, хотя к отключению электроэнергии возраст дома не имел никакого отношения. — Я всякий раз спрашиваю себя, почему Лора так к нему привязана.
— Уэстхилл — это все, что у нее есть, — сказала Барбара.
Марджори фыркнула.
— Я вас умоляю! Дом… Ферма… В этой ужасной местности… Это уединение… Сейчас я очень рада, что в свое время сбежала оттуда.
— Вы тоже здесь когда-то жили? — хладнокровно спросила Барбара.
— Это было очень давно. Еще ребенком, во время войны. Но вскоре я вернулась домой, в Лондон. Конечно, то, что меня там ждало, раем назвать трудно, но в любом случае это было лучше, чем Уэстхилл…
Марджори, казалось, готова была продолжать разговор, но ей, очевидно, вдруг пришло в голову, что на другом конце провода находится совершенно чужой человек, а она изливает ему свою душу…
— Ну да ладно, — сказала Марджори, — в любом случае Лоре скоро придется поставить точку на Уэстхилле.
— Правда? Почему?
— Содержание дома стоит немалых денег, как она говорит. Я, правда, не совсем понимаю, почему это является такой проблемой. Крыша у нее над головой все равно не обрушится. Для чего все эти технические сложности? Для кого? В конце концов, у нее нет детей. В итоге все это получат Ли…
— Это самая богатая семья здесь, да?
— Ну да. Но теперь это уже не совсем так. Раньше они действительно были «господами» в этой местности — так их называли. У них огромный дом, и им принадлежит практически вся земля и весь Дейл-Ли. Ферма Уэстхилл всегда была для Ли бельмом на глазу, потому что она по сути дела разрывала их земли, то есть располагалась точно посередине. Но постепенно они у Лоры почти всё выманили.
Барбара вспомнила о договорах купли-продажи.
— Но ведь ваша сестра должна была получить за это большие деньги, — сказала она, — раз уступила Ли столько земли.
— Это меня тогда тоже очень удивило! — ответила Марджори неожиданно оживленно. — Помнится, я говорила ей: «Лора, у тебя теперь, наконец, должно появиться достаточно денег. Ведь ты продала Фернану Ли огромные площади великолепных пастбищ!» Вы знаете, иногда мне кажется, что она просто жалуется, потому что у нее такая натура. С другой стороны, похоже, Лора действительно пришла к выводу, что дом придется продавать. Если только она меня не обманывает.
— Это стало бы для нее трагедией.
— Для Лоры все и всегда является трагедией! Послушайте, — Марджори резко изменила тон с доверительной болтовни на прохладную деловитость, — звонок стоит довольно дорого, и мне пора заканчивать. Так что, как я уже сказала, Лора отправилась домой. Если она, вопреки ожиданиям, действительно пробьется через снежную пустыню в Уэстхилл, пусть позвонит мне. Чтобы я знала, что она приехала. — И она положила трубку.
Барбара, задумавшись, пошла в столовую. Все это казалось ей какой-то мистикой. Очевидно, Лора не сказала своей сестре, что продала свою землю Фернану Ли по бросовой цене. Если она действительно утаила свои доходы от налоговых органов (это Лора-то?), ее можно было понять; никто не станет разглашать такое. Но тогда у нее должна остаться