Женя не ограничилась этим и, сорвав несколько яблок, ещё зелёных и незрелых, запустила их в окошко. Одно яблоко попало в чернильницу, которая стояла как раз против месье Шарля. Чёрные брызги фонтаном полетели во все стороны. Одна из них попала на нос Жирафа и украсила его кончик чёрной лепёшкой. Месье Шарль, разом поняв, в чём дело, помчался в сад, чтобы поймать виновницу, а заодно и смыть с носа злополучное чернильное пятно.
Вслед за ним из класса выскочили четыре мальчика: Вова, Арся, Павлик и Котя и тоже помчались, только не в сад, а на птичник, прямо через заднее кухонное крыльцо.
Мальчуганы придумали новую «штучку». Слишком скучно было сидеть и слушать про благовоспитанного мальчика, и они решили позабавиться на славу. Пока месье Шарль делал должное нравоучение Жене и отмывал с носа чернильное пятно, рыцари раздобыли на птичьем дворе огромного петуха с огненно-красными перьями и великолепным хвостом. Вова приволок его под мышкой в класс. Петух орал так, точно его режут. И завопил ещё громче, когда Котя, ловко привязав к его ноге верёвку, открыл дверцу печки и сунул туда опешившего петуха.
Печи летом, разумеется, не топились, но тем не менее петух почувствовал себя там, как в тюрьме. К тому же длинная верёвка, протянутая от его ноги к ближайшей классной скамейке, на которой сидел Павлик Стоянов, пренеприятно действовала на петушиные нервы. Между тем месье Шарль вернулся, и чтение про благовоспитанного мальчика возобновилось.
Месье Шарль читал по-русски, так как мало кто из детей понимал по-французски. Читал он ужасно, всё время коверкая слова. И всё-таки рыцари поняли, что благовоспитанный мальчик, о котором говорилось в книжке, опасно заболел. Но он, как и все образцовые дети, которые никогда не шалят и не портят настроения старшим, не боялся приближения смерти. Жираф читал:
– «Мама, – обратился к своей доброй матери благовоспитанный мальчик, – когда я умру, то придите на могилку и скажите…»
В эту минуту Павлик дёрнул за верёвку.
– «И скажите на моей могилке, мама…» – продолжал читать месье Шарль.
– Ку-ка-ре-ку! – оглушительным криком пронеслось по классу.
Француз даже подпрыгнул от неожиданности на своём стуле.
– Не смейть кукурукать! – закричал он сердитым голосом на весь класс.
Дело в том, что месье Шарль подумал, что кто-нибудь из пансионеров так искусно передразнил петушиный крик.
Потом он снова опустил нос в книгу и прочёл дальше:
– «“И скажите, что любили меня всю свою жизнь, мама”. – “Дорогой мой! – ответила мама благовоспитанного мальчика. – Когда ты уйдёшь от меня, я только и смогу…”»
– Ку-ка-ре-ку! – ещё оглушительнее заорал петух за заслонкой, потому что Павлик изо всех сил дёрнул верёвку.
– О, это уже слишком! – закричал месье Шарль и так застучал руками по столу, точно стол был не столом, а барабаном. – Если ещё кто-нибудь посмель кукурукать, я пошёль и привёль господин директор! – заключил француз.
Потом снова сел, выпил воды, которая была приготовлена ему на время чтения в графине, и снова продолжил читать:
– «Благовоспитанный мальчик умер. Его маленький гроб на руках понесли все окружающие. Его все любили, потому что он был очень добрый и кроткий мальчик. Люди несли маленький гробик, осыпанный цветами, и пели…»
– Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
Петух заорал на этот раз так, что месье Шарль сразу понял, в чём дело. Он вскочил со стула во всю прыть своих длинных ног и мигом очутился у печки.
– Там есть спрятано петушиное животное! – завопил он, указывая пальцем на печку. – Сей же минут здесь прийти господин директор!
И, подпрыгивая как на пружинах, на своих длинных ножках выскочил из класса.
В одно мгновение мальчики бросились к печке, освободили злосчастного петуха, перерезали на ноге его верёвку и выбросили его прямо через окно в сад.
Когда в классную вошёл Александр Васильевич с серьёзным, строгим лицом, то не только петух, но и куры кудахтали на дворе так, точно в их птичьем царстве праздновались именины.
– Что за шум? – сурово обращаясь к классу, произнёс директор.
– Ужасный шум, Александр Васильевич. Это куры шумят на дворе, – самым невинным образом согласились со своим директором мальчики. – Слушать чтение не дают! Такая интересная книжка, просто прелесть! – заключили они, вздыхая на разные лады.
Александр Васильевич взглянул на месье Шарля. Француз был смущён… Поймать мальчиков на этот раз ему не удалось.
Глава XXXVIIТук-тук!
– Тук-тук-тук!
Было шесть часов утра, и пансионеры ещё спали. Вставали они в семь. Стало быть, до одевания и утренней молитвы оставалось ещё спать целый час.
И вдруг…
– Тук! Тук-тук! Тук!
Арся Иванов, который спал против самого окна, подумал, что это его сосед Бобка Ящуйко придумал какую-нибудь шутку, чтобы подразнить его, Арсю. Сквозь сон, заспанным голосом, он крикнул:
– Бобка, отстань! А то я тебя щёлкну по носу моей хлопушкой!
Хлопушка у Арси имелась постоянно. Он бил ею мух по стенам пансиона в досужий час.
– Тук! Тук-тук! Тук! – простучало как бы в ответ на слова Арси.
Арся вскипел, потому что любил спать, как никто из всех маленьких пансионеров. Заспанный и сердитый, он, не раскрывая глаз, опустил руку, нащупал ею сапог у своей постели и запустил им в Бобку. Бобка, спавший до сих пор как сурок, подпрыгнул на пол-аршина от кровати и запищал на всю спальню:
– Ай! Ай! Ай! Кто дерётся?
– Тук! Тут! Тук! – ответил ему громкий настойчивый стук у окошка…
Бобка и Арся как по команде открыли глаза, оба сразу, потом рты и произнесли в один голос, сидя на своих постелях:
– Вот так штука!
Глава XXXVIIIНечто совсем необычайное
Перед окном стоял мальчик лет одиннадцати, толстый, рыхлый, белобрысый, с выпуклыми серыми глазами и очень пухлым ртом. Он был одет в высокие сапоги и чистенькую куртку. На голове его был нахлобучен картуз с козырьком; за плечами привязана котомка, какие обыкновенно носят странники на больших дорогах.
Мальчики в одну секунду повскакали с кроватей и побежали навстречу незнакомцу. Первым подошёл к нему Алек.
– Ты кто такой? – обратился он к мальчугану.
– А ты кто такой? – тем же тоном задал ему вопрос тот.
– Я – царь… То есть не царь ещё, но буду царём! – гордо ответил Алек.
Мальчик взглянул на него так, точно перед ним очутился слон, змея или дикая кошка из лесов Южной Америки. Потом прыснул от смеха и залился хохотом, нисколько не стесняясь того, что был не один. Мальчик хохотал так, что голова у него тряслась, плечи и живот тоже; даже котомка за плечами подпрыгивала.
– Ой, не могу! Ой, умру! Ой-ой-ой! Вот так царь! Не могу, уморил! – хохотал мальчик и, уже не будучи в состоянии держаться на ногах, опустился на землю и всё продолжал смеяться. – Хорош царь! Ха-ха-ха! А у самого дырка в башмаке!
И он ткнул пальцем в сапог Алека, из носка которого действительно любопытно посматривал большой палец. «Царь» тоже посмотрел на дырку, хмыкнул и покачал головой. Неприятно: царь – и вдруг дыра в сапоге!..
Вова Баринов увидел смущение Алека, безропотно стащил с себя сапоги и отдал их «царю».
– Наденьте их, Алек. Они целые, – произнёс он с низким поклоном.
Алек великодушно принял подарок, натянул целые Вовины сапоги, а свои рваные передал Вове. Увидев это, лупоглазый мальчик тотчас перестал смеяться.
В эту минуту послышался голос подошедшего месье Шарля:
– Дети, на молитва! Живо! Марш-марш!
Тут француз остановился, заметив под окном незнакомого мальчика.
– Ты кто есть такой? – спросил он не без любопытства.
– А вы не директор?
– Какой такой тебе дело, кто я! Ты говори, кто есть ты! – вспыхнул месье Шарль, не любивший, когда дети пускались в разговоры со взрослыми.
– Мне нужно видеть директора, – произнёс мальчик.
Месье Шарль рассердился, топнул ногой, но сдержался.
– Попросить сюда господин директор! – приказал он Миле Своину, которого любил больше других за его кроткую натуру и тихий нрав.
Миля побежал вприпрыжку и через пять минут вернулся в сопровождении Александра Васильевича.
При виде лица, заросшего волосами, новый пришлец [19] открыл рот и выпучил на директора и без того уже огромные глаза, потом лениво поднялся с земли, не спеша перелез через окошко и, подойдя к господину Макарову, протянул руку.
– Здравствуйте! – произнёс он самым серьёзным образом без тени улыбки на не по-детски спокойном лице. – Вы, стало быть, сам директор?
– Стало быть, сам директор! – улыбнувшись, ответил Александр Васильевич.
– Ну вот вас-то мне и надо. У вас есть заведение, где исправляют мальчиков-шалунов? – снова без малейшего смущения спросил странный мальчик.
– Да, – ответил, улыбаясь, Александр Васильевич, очень заинтересованный маленьким пришлецом. – А ты кто такой? – заключил он вопросом.
– Я? – Мальчик взглянул в лицо директора спокойным взглядом и ответил, не меняя тона: – Я – шалун.
– Как шалун? – удивились господин Макаров, месье Шарль и все мальчики-пансионеры.
– Да так, шалун! Я теперь устал немного и оттого тихий, а вообще я – шалун. И пришёл сюда пешком за двадцать вёрст, чтобы меня здесь исправили, – ровным голосом произнёс мальчик.
– Как пешком? – снова изумились все.
– Ну да, пешком. Что ж тут такого? Я тихонько из дома ушёл от бабушки и папы. Мамы у меня нет. Мне надоело слушать одно и то же: что я «проказник», что я «скверный мальчишка, что я «бесёнок» и что я «послан в наказание всем домашним». И вот я не захотел больше быть наказанием для тех, кого люблю, и решил прийти сюда, чтобы исправиться. Деньги у меня есть. Я сам за себя платить буду. Как решил, что поступлю сюда для исправления, так и стал копить деньги. И скопил. Вот вам, получайте – 4 рубля 75 копеек. Целых четыре месяца копил! – заключил с гордостью странный мальчик и, развязав узел в носовом платке, высыпал в руку Александра Васильевича пригоршню серебра и меди.