Михей громко вскрикнул от боли и выпустил руку Коти… Только этого мальчику и было надо. Он рванулся вперёд… и помчался стрелой через кусты и сучья, через самую чащу, едва чувствуя ноги под собой.
С бешеным криком Михей понёсся за ним.
Глава XLVIIПогоня
Котя бежал с такой быстротой, на которую способен только человек, за плечами которого смертельная опасность. Но и Михей не отставал от него ни на шаг. Взрослый мужчина гнался за маленьким человечком, желая во что бы то ни стало нагнать его и жестоко отомстить за всё. Бегущие не обращали внимания на то, что встречные сучья деревьев рвали на них одежду, царапали им лица, кололи ноги. Кровь ручьём текла по щекам обоих, но ни Михей, ни Котя не замечали её. Вот-вот, казалось, сейчас протянется рука Михея и схватит мальчика… Но прыжок, другой – и снова уже вне опасности Котя… Расстояние между беглецом и его преследователем становится то больше, то меньше. Вот оно увеличилось снова… вот уменьшилось…
– Стой, Миколка! Если жив остаться хочешь, тебе говорят, стой! – слышится уже близко, совсем близко за плечами Коти.
Мальчик заметно устал и ослабел. Силы совсем ему изменяют. Ноги отказываются служить. Михей уже близко, близко за его плечами. Вот горячее дыхание обдаёт уже Котю, рука протягивается, цепкие пальцы хватают за рукав…
– Ох!
Не то стон, не то вопль раздаётся за плечами беглеца… И что-то тяжёлое грузно падает на землю позади мальчика… Это упал Михей, не разглядев в наступивших сумерках глубокую канаву…
Котя облегчённо переводит дух, легко перескакивает канаву и быстро исчезает за деревьями. В ту же минуту радостный крик вырывается из груди мальчика… Деревья значительно поредели… Вон и опушка леса… На опушке слабо тлеет костёр, вокруг костра мелькают большие и маленькие тени. Вон кто-то бежит от костра, смешно размахивая руками. Это Витик. Котя сразу узнал подвижную фигурку своего первого приятеля.
– Витик!
– Котя!
И мальчики радостно падают в объятия друг друга.
Глава XLVIIIОтроки. – Страшилище
Александр Васильевич, узнав о случившемся с Котей, строго-настрого приказал всем мальчикам не оставлять его одного. Добрый директор пансиона боялся, чтобы снова не появился Михей и не утащил, чего доброго, Котю.
Маленькие пансионеры с удовольствием исполнили это желание директора. «Сторожить» Котю являлось для них очень приятной обязанностью. Котю любили все, за исключением Гоги и Никса, завидовавших «мужичонку», как оба они презрительно называли мальчика. Но с Гогой и Никсом не очень-то считались. Помня их предательский поступок с Котей, маленькие пансионеры по-прежнему чуждались и сторонились обоих мальчиков. Каждый знал отлично, что, если бы не они, Михей ни за что не догадался бы, где находится его маленький приёмыш.
Итак, за Котей следили, не оставляя его ни на минуту одного. Боялись Михея и говорили о нём постоянно. Михей являлся каким-то сказочным чудовищем, которое могло появиться внезапно и украсть прекрасного принца. Поэтому рыцари решили сторожить своего принца. Днём всегда кто-нибудь ходил по его пятам, а ночью в спальню брали Кудлашку, чтобы она своим лаем успела возвестить о приближающейся опасности.
Прошла неделя, а Михей не появлялся. Мало-помалу о нём стали забывать. К тому же время каникул прошло, и с 16 августа у пансионеров начались серьёзные уроки. Лето проходило, и снова наступили занятия. На этот год класс пансионеров пополнился двумя новыми учениками: Греня и Котя стали заниматься вместе с прочими детьми. Сам Александр Васильевич давал урок мальчикам. Из соседнего села два раза в неделю приезжал священник учить их Закону Божию, а Кар-Кар и Жираф обучали их языкам.
Котя, выучившийся с Макакой за лето грамоте, тоже мог сидеть в классе вместе с прочими и учиться всему, чему учили его маленьких друзей. Даже по-французски и по-немецки ему велено было заниматься заодно с остальными, потому что мальчик проявлял ко всему удивительные способности.
– Совсем особенный он какой-то! – говорил про него Александр Васильевич, указывая своим помощникам на красивую белокурую головёнку недавнего деревенского пастушка, прилежно склонившуюся над книгой.
Действительно, Котя был совсем особенный мальчик, потому что способности у него были удивительные. Он запоминал всё свободно и легко. Науки давались ему просто, без усилий. За два месяца своего пребывания в пансионе господина Макарова он отучился постепенно и от своих деревенских выражений. Он не говорил теперь ни «ладно», ни «звона» и ничем не отличался от своих товарищей.
Загар постепенно сходил с его личика… Простая, но изящная курточка куда более подходила ему, нежели деревенская рубашка и кафтан. Теперь, тщательно одетый, умытый и причёсанный, он выглядел настоящим красавцем.
Прошла ещё неделя. Наступили тёплые дни бабьего лета; в саду поспели яблоки, груши. И дети окончательно позабыли про «страшного дядю» Михея.
Часы уроков ещё увеличились, а свободное время сократилось. Надо было учиться и учиться, чтобы получить хорошие отметки к Рождеству. Мальчикам было уже не до Михея. Они были уверены, что он не посмеет заглянуть сюда. К тому же в пансионской жизни случилось событие, заставившее обратить мысли детей совсем в иную сторону: в пансионском мирке появилось новое страшилище.
Александр Васильевич, как хороший хозяин, решил, что пора запасаться мясом на зиму. Раздобыть мясо в их глуши довольно трудно, а зимой так и совсем нельзя было его получить. Поэтому мясные запасы требовалось сделать с осени. Для этой цели директор пансиона купил быка, настоящего живого быка. Бык был огромный, с налившимися кровью глазами и с огромными рогами. Он казался очень страшным, и соседние крестьяне продали его хозяину Дубков только потому, что бык был какой-то дикий и они страшились его рогов. Про быка ходили слухи, что он уже забодал пастуха и двух подпасков. Когда его, связанного, притащили в телеге, дети с любопытством окружили быка. Всем было чрезвычайно интересно взглянуть на страшное чудовище. Крестьяне, привёзшие его, насилу втащили быка в сарай, и один из них, наскоро перерубив верёвки, стягивавшие ноги свирепого животного, с быстротой молнии выскочил из хлева.
Бык заревел на весь хутор и заметался, разъярённый, по всему сараю. Дверь сарая, стены и крыша – всё затряслось и задрожало под его страшными ударами.
Даже самые храбрые из мальчиков попятились назад, слыша дикое завывание рогатого пленника и его бешеные прыжки по сараю.
– Быка надо заколоть как можно скорее, – произнёс опасливо Александр Васильевич, прислушиваясь к его рёву, – а то того и гляди наделает он бед!
– Вот уж не дело, – неожиданно выразила своё мнение Авдотья. – Где ж в нём мясо-то, в быке-то!.. Кожа одна да кости. Пущай откормится с недельку, другую… а потом и заколем в добрый час.
Решено было, что быка надо откормить и крепко-накрепко запереть дверь сарая.
Мальчики нехотя разошлись со скотного двора, когда их позвали учиться. Страшный бык вытеснил все остальные мысли из детских умов. О быке только и думали, и говорили.
Проказник Витик, проснувшись на следующее утро, пресерьёзно уверял товарищей, что даже видел быка во сне и что голова у быка была наполовину Авдотьина, наполовину Кар-Кара…
Глава XLIXПавликин рассказ
Был вечер. На дворе стояла тёплая, совсем не осенняя ночь, хотя был порядочный ветер и деревья жалобно поскрипывали вокруг дома. Мальчики приготовили уроки и теперь все уселись около огромного кресла, в котором обыкновенно устраивался Карл Карлович и в котором теперь преважно развалился Павлик с очками Карла Карловича на носу и в его парике с дыркой на голове.
Старый гувернёр имел неосторожность расстаться с этими принадлежностями во время сна, и, разумеется, и парик, и очки очутились в руках проказника. Жираф же углубился в чтение какой-то книги у себя в комнате, а за мальчиками оставили присматривать Степаныча.
Павлик, в парике и очках, представлял Кар-Кара, подражая всем движениям и манерам старика-немца.
– Лягашка… потайте самофар… Фам говорят, лягашка! – выкрикивал он, безбожно коверкая слова.
Мальчики неистово хохотали. Но наконец эта затея наскучила им.
– Павлик, расскажи нам что-нибудь страшное, ты так умеешь хорошо рассказывать, – тоненьким голоском попросил Миля Своин, ужасно любивший всё таинственное.
– А ты не заревёшь со страху? Ведь ты порядочный трусишка в душе, – прищурился на него Павлик. – Помнишь, как тогда, прошлой зимой?
Миля покраснел и замотал головой.
– Расскажи! Расскажи нам что-нибудь страшное, Павлик! Хоть бы про чёрный дом, – хором запросили мальчики.
– Да ведь вы сто раз слышали про чёрный дом! – отнекивался Павлик.
– Не все, не все. Котя и Греня не слышали, а мы ещё раз с удовольствием послушаем, – не унимались они.
Павлик поломался ещё для пущей важности, хотя видно было, что ему самому хотелось до смерти рассказать про чёрный дом.
Мальчики пристали настойчивее.
– Расскажи! Пожалуйста, расскажи, Павлик!
Кто-то полез в карман, вытащил оттуда леденец и протянул его Павлику. Вова Баринов тоже порылся у себя в кармане, и на коленях Павлика появился ручной мышонок.
– Дарю тебе его, если ты расскажешь, – объявил торжественно Вова.
– Как? А тебе-то? – даже подскочив от такой щедрости приятеля, спросил Павлик.
– У меня другой в запасе найдётся!
И сияющий Вова, порывшись опять в кармане, вытащил из него другого такого же мышонка.
Теперь кто-то из мальчиков положил на колени Павлика старый сломанный перочинный нож, кто-то обглоданную ручку и петушиное перо.
Перед такими роскошными подарками Павлик устоять уже не мог. Он живо наполнил ими свой карман, крякнул, откашлялся и приготовился начинать свой рассказ.
Зашумели стулья, зашуршали ноги. Мальчики придвинулись к рассказчику и устремили на него горящие вниманием глазёнки. Кое-кто покосился на открытую дверь неосвещённой столовой, откуда глядела тёмная мгла, казавшаяся таинственной и страшной.