– А у него есть семья? Жена?
Гарет покачал головой:
– Думаю, школа и есть его семья. – Он чокнулся с ее бокалом. – Расскажешь, что ты там делала? – спросил он, отпивая глоток. – Хотя, конечно, если ты не хочешь…
– Мой отец. – Тея мотнула головой. Говорить было тяжело, голос охрип, слезы рвались наружу.
– Конечно. Покойный Генри Раст.
– Ты о нем знаешь?
– Все знают. Староста школы. Легендарный игрок школьной сборной. Играл в крикет за Австралию, верно?
– Да, за Новый Южный Уэльс.
– Я знаю, что это произошло совсем недавно. Тебе, должно быть, очень тяжело. – Откинувшись на спинку скамьи, он какое-то время смотрел на нее, и во взгляде она заметила тепло. – Не только у тебя отец был помешан на спорте.
– В самом деле?
– Мой отец с ума сходил по регби. Меня назвали в честь Гарета Эдвардса, лучшего полузащитника Уэльса и лучшего игрока – во всяком случае, по мнению отца. То, что я выбрал не регби, а хоккей, стало для него источником вечного разочарования, – поморщившись, добавил он. – Травмы мне не очень нравились.
Тея улыбнулась. Отцы и их недостижимо высокие стандарты – это ей знакомо.
– А ты, получается, пошла по его стопам? – спросил он.
– Не уверена.
– Ты скромничаешь. Я недооценил твои навыки и опыт. Прочитал про тебя в интернете – впечатляет. Чувствую себя виноватым за то, что усложнил тебе жизнь. Прости, Тея. – Он мягко коснулся ее руки, и теплое прикосновение оказалось необъяснимо успокаивающим.
– Я тоже должна извиниться, – покаянно призналась она. – За свои слова и умозаключения, которые не стоило делать.
– Перемирие? – с серьезным видом предложил Гарет.
– Перемирие. – Тея чокнулась с ним бокалом и отпила. Виски ожег горло, согревая изнутри, и она наконец перестала дрожать.
– Что движет тобой? – с искренним интересом спросил он, наклоняясь ближе.
– Прошу прощения?
– Что заставляет тебя побеждать?
– Боязнь поражения? – чуть улыбнувшись, предположила она. – Нет, на самом деле все не совсем так. Думаю, мне хотелось, чтобы отец мной гордился.
– У тебя получилось?
– Честно, не знаю. Нелегко было понять, что у него на душе. Вряд ли даже мама знала его достаточно хорошо. Наверное, я и приехала сюда потому, что надеялась найти ответы. Хотя думаю, что в моем присутствии больше нет необходимости, и директор Фокс наверняка с этим согласится.
Но, произнеся эти слова, она осознала, что дело вовсе не в этом. Тея хотела остаться. Не чтобы каким-то образом добиться уважения отца – что за нелепость, а потому что она успела полюбить и девочек, и даже школу, и то хорошее, что она символизировала.
– Да, я слышал о Сабрине. Но все же в порядке?
Тея пожала плечами, и они какое-то время молчали. Пальцы рук и ног наконец вновь обрели чувствительность, ощущения возвращались покалывающими иголочками. Потирая руки, согреваясь, Тея видела уменьшенную копию ладоней отца с квадратными пальцами.
– Мне не всегда он нравился. – Ну вот, она это сказала. Правду. Наконец произнесла вслух. Как там звучало то банальное выражение? «Истина сделает вас свободными». Что ж, к единому мнению на этот счет суд еще не пришел. – Очень сложно перестать чувствовать себя виноватой за это. – Допив бокал, она поставила его на стол с громким стуком. – Еще по одной?
– Тея, мы не наши родители. И не должны ими быть. В любом случае они никогда не были идеальными. А порой вообще оказывались от этого очень далеки.
– Я знаю. – Она наконец это поняла.
– Может показаться, что ничего не меняется, – продолжил он, подняв голову к низкому потолку и старинным балкам. – Но на самом деле это не так.
Поднявшись, Тея пошла к барной стойке за новыми напитками.
– А как же твоя мать? Братья? Сестры? – спросил Гарет, когда она вернулась. – Бойфренд, который поддержал бы?
У Теи вырвался неловкий смешок.
– Скажем так, хоккей мне удается лучше, чем отношения.
Ближе к вечеру следующего дня Тея проскользнула мимо поста медсестер вдоль по коридору к палате мистера Баттла, хотя часы посещения уже закончились. Зайдя внутрь, она на цыпочках подошла к единственной занятой кровати. Рядом стоял букет пурпурных лилий, таких же, как носил в петлице мистер Диккенс, но больше ничего не разбавляло безличный серо-голубой интерьер.
Глаза мужчины были закрыты, так что Тея какое-то время ждала, пока он проснется. Но только она собралась уходить, как мистер Баттл посмотрел прямо на нее.
– Простите, что побеспокоила вас. Я просто… – забормотала Тея. – Просто хотела узнать, как вы.
Фыркнув, он отрывисто рассмеялся.
– Пока вам не удалось меня убить.
Тея улыбнулась:
– Мне так жаль.
– Мимо меня и мышь не просвистит, – сообщил он со слабой ноткой гордости в голосе.
– Я уже поняла, – уныло согласилась Тея. – Как вы себя чувствуете?
– Лучше не бывает.
– Я вижу.
– Это моя жизнь. Эта школа, – помолчав, произнес он.
Тея кивнула. К глазам подступили слезы. Она знала, чего ему стоило это признание.
– И я не могу сказать, что рад изменениям. Традиции, – подчеркнул он. – Когда-то это слово что-то значило – не то чтобы вам оно о чем-то говорило, в этих ваших колониях.
Тея пропустила шпильку мимо ушей, зная, что он подначивает ее, как и в их первую встречу, хотя сейчас насмешка звучала как поддразнивание, а не колкость.
– Все так и есть и сейчас, – ответила она. – Школа ничего не теряет. Только приобретает. Может быть, вы путаете традиции с историей? Знаете, есть такое понятие, как эволюция.
Баттл чуть не подавился слюной, и Тея на краткий миг испугалась, что зашла слишком далеко, но он задышал нормально и махнул рукой в сторону графина с водой у изголовья. Она поднесла стакан к его губам.
Глава 37
Не в силах лежать дольше, Мэри поднялась с первыми лучами солнца, быстро ополоснула лицо и начала тщательно одеваться. Застегнула корсет поверх нижней рубашки, затянула корсаж потуже на талии, старательно расправляя складки юбки, немного помявшейся в дорожном сундуке. Пристегнув рукава, Мэри уложила волосы, закрепив шпильками под шляпкой, морщась от ее старомодного фасона и потрепанных полей.
Желудок скрутило в тугой узел, и она вряд ли смогла бы проглотить хоть кусочек завтрака, но, спустившись в общий зал, все же сделала несколько глотков предложенного чая. Из-за раннего времени внизу было тихо, за столами сидело всего несколько других гостей. Заставив себя отпить еще немного, она ждала, когда пробьют часы. С восьмым ударом Мэри поняла, что больше не выдержит, поднялась наверх за вторым отрезом, сотканным Бриджет О’Нил, и вышла.
Мэри шла по главной улице с решительным выражением, контрастировавшим с бунтующим желудком. Был базарный день, и в центре улицы разместились лотки со всевозможными товарами, так что она держалась ближе к домам, обходя цветочников и пекарей, лотки с сырами и молоком, прилавки с корзинами яиц и речной рыбой. Дойдя до обитой железом двери дома торговца шелком, она, не дав себе времени на раздумья, твердо постучала.
Сначала никакой реакции не последовало, но после второго стука послышались шаги.
Ей открыла молоденькая горничная с необычным шрамом у глаза.
– Мы закрыты еще час или больше, если вы за тканью, – сообщила она с мягким южным выговором.
– Нет, нет. Я пришла к Патрику Холландеру, это же его лавка, верно?
Девушка кивнула:
– Да, но, боюсь, его нет.
Мэри не могла поверить своим ушам. Она даже мысли не допускала, что может его не застать, и была уверена, что сможет все выяснить уже этим утром. С отчаянием она подумала о прекрасном матушкином ожерелье в руках алчного ростовщика.
– Он отбыл два дня назад, – добавила горничная.
– Но я приехала из Лондона… – Мэри уже была не в силах сдержать отчаяние. Сделав над собой усилие, она взяла себя в руки, пытаясь придать мыслям хотя бы подобие порядка. – Меня зовут Мэри-Луиза Стивенсон.
Горничная лишь непонимающе взглянула на нее:
– Он ожидал вас?
– Мы работаем вместе. По крайней мере, – кивнула она на принесенный с собой сверток, – меня так заверили. – Мэри говорила гораздо громче, чем собиралась, и горничная бросила взгляд на улицу за нее, где некоторые прохожие уже с любопытством посматривали в их сторону. – Он должен был получить посылку с моим первым узором из фиолетовых цветов.
В глазах горничной мелькнул испуг.
– Вам лучше зайти. Я спрошу госпожу, что можно сделать. – Она провела Мэри по лестнице в малую гостиную, где в камине ярко горел огонь.
– Вам придется немного подождать, миссис Холландер еще не вставала. Она несколько нездорова… – Горничная смущенно умолкла, и Мэри со всей ясностью ощутила неуместность своего визита. Деловые визиты в такой час были совершенно неприемлемы. Женщины ее положения, какую бы нужду они ни испытывали, не позволяют себе приходить без предупреждения.
– Возможно, я могла бы… – начала она, но было уже поздно, так как горничная вышла. Мэри аккуратно положила сверток на кушетку, сняла обертку и развернула шелк. Огляделась вокруг, заметив роскошные занавеси на окне и толстый турецкий ковер под ногами. Патрик Холландер был определенно человеком состоятельным. И от того, что, живя с такими удобствами, он посмел так бессердечно нарушить свои обязательства по отношению к ней, прежний гнев вновь вспыхнул в душе, утверждая ее в своем намерении.
Когда в комнату вошла миссис Холландер, Мэри увидела, что она ждет ребенка: расшитый корсаж не мог скрыть увеличившегося живота.
– Прошу прощения за столь ранний визит, – начала она, поднимаясь на ноги.
– Не стоит, мне было крайне любопытно познакомиться с создателем такого чарующего шелка, – ответила Кэролайн, опускаясь на кушетку и приглашая Мэри сделать то же самое. – Как я поняла из слов горничной, узор с белладонной ваш?
Мэри кивнула.
– Рада слышать, что вы его получили, так как от мистера Холландера не было никаких вестей по поводу оплаты моей работы и труда ткача. Я также привезла второй отрез, вытканный по его поручению.