Такой ход событий был полностью подтвержден вторым свидетелем, краснолицым человеком, на которого я уже обратил внимание. Он был анемичен, с чрезмерно изысканными манерами, эдакий гротескный аристократ, с узким носом, который вдыхал воздух простого городского квартала с явным презрением. Ему было не больше тридцати лет, одежда соответствовала самой последней моде. Никаких откровений не последовало, он почти слово в слово повторил то, что сказал Крир. Он лежал на матрасе в другой части комнаты и, хотя пребывал в весьма расслабленном состоянии, готов поклясться, что полностью осознавал происходившее рядом.
– К опиуму я обращаюсь время от времени, – заключил он. – На несколько часов он позволяет мне забыть треволнения и обязанности, каких хватает в моей жизни. Ничего постыдного я в этом не вижу. Я знаю многих, кто принимает настойку опия в тиши своего жилища по этой же причине. Я не вижу тут большого отличия от табака или алкоголя. Правда, – заметил он с ударением, – надо знать меру.
И только когда судья спросил для протокола его имя, молодой человек произвел в зале суда фурор.
– Я – лорд Хорас Блэкуотер.
Судья внимательно взглянул на него:
– Правильно ли я понимаю, сэр, что вы член семьи Блэкуотеров из Галламшира?
– Да, – ответил молодой человек. – Граф Блэкуотерский – мой отец.
Я был удивлен не меньше остальных. Отпрыск одного из старейших родов в Англии – в какой-то убогой курильне в Блюгейт-Филдс? Это просто поражало воображение, даже шокировало. В то же время было ясно: такие показания заметно прибавят веса обвинению против моего друга. Свою версию событий излагает не какой-то там неотесанный моряк или шарлатан. Показания давал человек, для которого само признание визита в «Местечко Крира» могло быть равносильно краху.
К счастью для него, в зале не было журналистов – ведь это был всего-навсего полицейский суд. Можно не добавлять, что в этом смысле повезло и Холмсу. Сэр Хорас сел на свое место, а по залу прокатился ропот – люди пришли сюда развлечься, и столь пикантная подробность была для них настоящим угощением. Мировой судья перекинулся несколькими словами с одетым в черное приставом, а давать свидетельские показания вышел Стэнли Перкинс, которого я видел прошлым вечером. Перкинс стоял навытяжку, держа у бока свой шлем, словно это была его голова, а сам он – призрак лондонского Тауэра. Рассказ его был короток, впрочем за него уже и так почти все рассказали. К нему подбежал мальчик, посланный Криром, и попросил прийти в дом на углу Милуорд-стрит. Он был на пути туда, как вдруг услышал два выстрела и поспешил на Коппергейт-сквер, где и обнаружил мужчину, лежавшего без сознания с револьвером в руке, и девочку в луже крови. Он сразу приступил к исполнению своих обязанностей, тем временем стал собираться народ. Было ясно, что девочке помощь уже не требуется. Дальше он рассказал, что на месте происшествия появился я и опознал человека без сознания как Шерлока Холмса.
– Я ушам своим не мог поверить, – признался он. – Ведь про некоторые подвиги господина Шерлока Холмса я читал, и вдруг такое… Просто уму непостижимо.
На смену Перкинсу пришел Гарриман, легко узнаваемый по белой гриве. Говорил он взвешенно, тщательно подбирая слова, каждое било в точку, и фантазия подсказывала, что свою речь он репетировал несколько часов, – вполне возможно, именно так и было. Говорил он с нескрываемым презрением в голосе. Казалось, главная цель его жизни – добиться для моего друга тюремного заключения и даже казни.
– Позвольте рассказать суду о том, где я был вчера вечером, – так он начал. – В связи с ограблением банка я оказался на Уайт-Хорс-роуд, это совсем недалеко от места преступления. Я уже собирался уходить, как вдруг услышал выстрелы, свисток констебля и повернул в южном направлении – посмотреть, могу ли я быть полезен. На месте я увидел, что там уже работает констебль Перкинс, он прекрасно справлялся со своими обязанностями. Я буду рекомендовать констебля Перкинса на повышение по службе. Именно он сообщил мне, кем является человек, который сейчас стоит перед вами. Как вы уже слышали, у господина Шерлока Холмса есть определенная репутация. Думаю, что многие из его поклонников будут разочарованы, когда узнают, что истинная природа этого человека, губительное пристрастие к наркотикам и убийственные последствия этой страсти оказались весьма далеки от вымысла, который, будучи положенным на бумагу, доставлял всем нам такое удовольствие.
Господин Холмс убил Салли Диксон – это совершенно очевидно. Даже его биографу, наделенному недюжинной фантазией, не удастся посеять сомнения в душах его читателей. На месте преступления я лично видел, что оружие в его руке было еще теплым, на рукаве его были черные пятна от пороха, а на пальто – несколько пятнышек крови, они могли туда попасть только в одном случае: он стоял в непосредственной близости от девушки, когда ее застрелили. Господин Холмс был в полудреме, он пытался выйти из опиумного транса и почти не понимал, сколь ужасную вещь совершил. Я говорю «почти не понимал», но это вовсе не значит, что он был вообще не в курсе случившегося. Он знал, что виновен, ваша честь. Он не пытался как-то защититься. Когда я сказал ему, что он арестован, он не стал убеждать меня, что подлинные обстоятельства как-то отличаются от описанных мною.
И только сегодня утром, проспав восемь часов и приняв холодный душ, он придумал какую-то невероятную историю, из которой следует, что он невиновен. Он сказал мне, что прибыл в «Местечко Крира» не по велению своего неукротимого аппетита, а в интересах проводимого им расследования, поделиться со мной подробностями которого он отказался. Якобы некий человек, известный ему как Гендерсон, направил его в Лаймхаус в поисках ключа к разгадке, но сведения оказались ложными: он угодил в ловушку и едва пересек порог курильни, как на него напали и силой заставили принять наркотик. Лично мне кажется странным, что человек по доброй воле приходит в курильню опиума, а потом жалуется, что ему дали наркотик. Господин Крир всю свою жизнь продает наркотические вещества людям, которые хотят их купить, и трудно себе представить, что в этом конкретном случае он решил угостить посетителя бесплатно. Но мы знаем, что все это от начала до конца ложь. Мы уже выслушали показания уважаемого свидетеля, который видел: господин Холмс выкурил одну трубку, а затем потребовал другую. Господин Холмс также заявил, что убитая девушка ему знакома, что она тоже была частью его загадочного расследования. Эти его показания я готов принять. Вполне возможно, что он встречал ее раньше и, находясь в состоянии горячки, принял ее за какого-то матерого преступника. Другого мотива для убийства у него просто не было.
Мне остается только добавить, что теперь господин Холмс утверждает: он жертва заговора, а заговорщики – это я, констебль Перкинс, Исайя Крир, лорд Хорас Блэкуотер и, очень возможно, даже вы, ваша честь. Я бы назвал это бредом сумасшедшего, но дело обстоит хуже. Речь идет о намеренной попытке обелить себя, устранить последствия того состояния, в которое он вверг себя вчерашним вечером. К несчастью для господина Холмса, у нас есть еще один свидетель, который видел момент самого убийства. Не сомневаюсь, что его показания поставят в этих слушаниях финальную точку. Со своей стороны могу сказать, что за пятнадцать лет службы в лондонской полиции я еще не встречал случая, где улики были бы столь явными и убедительными, а виновный столь очевиден.
Я почти ожидал, что он раскланяется. Но он лишь уважительно кивнул судье и занял свое место.
Последним свидетелем был доктор Томас Экленд. В темноте и суматохе вчерашней ночи я его почти не разглядел, но теперь видел его прямо перед собой: малопривлекательный человек с ярко-рыжими кудрями (в Союз рыжих его бы приняли с превеликим удовольствием); неровными барашками они спадали с вытянутой головы, а темные веснушки создавали впечатление кожного заболевания. Чахлые усики, вытянутая шея, водянистые голубые глаза. Не исключено, что, описывая его внешность, я сгущаю краски, но я испытывал глубокое и необъяснимое отвращение к человеку, чьи слова доказывали вину моего друга с окончательной неопровержимостью. Я сейчас возвращаюсь к официальному протоколу слушания и, соответственно, даю точное изложение произнесенного: какие вопросы Экленду задавали, как он на них отвечал, – тогда никто не скажет, что в собственных интересах я извратил истину.
Прокурор. Сообщите, пожалуйста, суду ваше имя.
Свидетель. Томас Экленд.
Прокурор. Вы из Шотландии?
Свидетель. Да, но сейчас живу в Лондоне.
Прокурор. Если можно, доктор Экленд, вкратце расскажите о вашей карьере.
Свидетель. Я родился в Глазго и изучал медицину в тамошнем университете. Диплом врача получил в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году. Я стал читать лекции в Королевской школе медицины в Эдинбурге, а потом получил ставку на кафедре клинической медицины в Эдинбургской королевской детской лечебнице. Пять лет назад, когда умерла жена, перебрался в Лондон: меня пригласили заведовать Вестминстерской больницей, где я сейчас и работаю.
Прокурор. Вестминстерская больница обслуживает бедные слои населения и финансируется на средства граждан, верно?
Свидетель. Да.
Прокурор. И вы лично, как я понимаю, внесли щедрый вклад в ремонт и расширение этой больницы.
Судья. Господин Эдвардс, если не возражаете, перейдем к делу.
Прокурор. С удовольствием, ваша честь. Доктор Экленд, пожалуйста, расскажите суду, как вы оказались в районе Милуорд-стрит и Коппергейт-сквер вчера вечером?
Свидетель. Я навещал пациента. Это добросовестный труженик, из бедной семьи, он выписался из больницы, но его состояние продолжало меня беспокоить. Я прибыл к нему поздно, потому что задержался на обеде в Королевском обществе медиков. Из его дома я вышел в одиннадцать, намереваясь прогуляться до Холборна, где обитаю. Но я заблудился в тумане и совершенно случайно оказался на этой самой площади незадолго до полуночи.