од. Крупная, мужеподобная, с тяжелой челюстью, в серых глазах – скорбь.
– Предскажите мне судьбу, – попросил я.
– Садись, – пригласила она. Говорила она с акцентом, голос звучал угрюмо и недружелюбно. Напротив нее, при всей тесноте, было небольшое углубление для клиентов, куда я и опустился.
– Вы предсказываете будущее? – спросил я.
– За один пенс.
Я заплатил, она взяла мою руку и положила себе на ладонь – белая лента оказалась прямо передо мной. Гадалка вытянула высохший палец и начала водить им по линиям на моей ладони, словно пытаясь разгладить их прикосновением.
– Доктор? – спросила она.
– Да.
– Женат. Счастливо. Детей нет.
– Угадала – три раза из трех.
– Недавно познал боль разлуки.
Что она имела в виду – краткосрочное пребывание жены в Камберуэлле или недолгое содержание под стражей Холмса? Ни о том, ни о другом она знать не может. Я привык смотреть на вещи с долей скептицизма. В моем случае такой взгляд вполне понятен. В обществе Холмса мне довелось расследовать дела о семейном проклятии, гигантской крысе и вампире – и во всех трех случаях объяснение оказалось абсолютно рациональным. Поэтому я решил подождать – пусть цыганка раскроет мне источник своих познаний.
– Ты пришел сюда один? – спросила она.
– Нет, с товарищем.
– Тогда слушай внимательно. В доме у меня за спиной есть тир, видел?
– Видел.
– В комнате над ним найдешь ответы на все свои вопросы. Но шагай осторожно, доктор. Дом в ужасном состоянии, половицы прогнили. У тебя линия жизни длинная. Видишь? Но в ней есть слабые места. Вот эти трещинки… В тебя будто пускают стрелы и будут пускать еще. Смотри, чтобы одна из них не попала в цель…
– Спасибо.
Я убрал руку, будто выдернул из пламени. Я был уверен, что никакая это не гадалка, но что-то в ней повергло меня в трепет. Может быть, на меня подействовали темнота, метавшиеся вокруг алые тени или бесконечная какофония из звуков музыки и гама толпы? Но я вдруг инстинктивно почувствовал: не надо было сюда приходить, здесь правят силы зла. Я вернулся к Холмсу и поделился своим маленьким приключением.
– Значит, теперь будем действовать по указанию гадалки? – отрывисто бросил он. – Что ж, Ватсон, других очевидных вариантов я не вижу. Надо довести дело до конца.
Мы прошли мимо человека с обезьянкой на плече, потом нам попался еще один, с обнаженным торсом, весь в грозных татуировках, которые оживали, когда он поигрывал мускулами. Перед нами был тир, наверх вела шаткая и кривая лестница. Раздалось несколько ружейных выстрелов. Это пытали счастья какие-то подмастерья, но они были в изрядном подпитии, и пули улетели в темноту, а бутылки остались нетронутыми. Холмс шел впереди. Мы осторожно ступали по лестнице, потому что казалось, будто деревянные ступени вот-вот рухнут. Прямо перед нами в стене зиял проход – возможно, тут когда-то была дверь, – за которым густела тьма. Я оглянулся и увидел цыганку, она сидела в своей повозке и зловеще наблюдала за нами. С кисти ее все еще свисала белая лента. Еще не добравшись до верха, я понял: мне устроили спектакль и подниматься сюда было ошибкой.
Но вот мы выбрались на верхний этаж. Когда-то здесь явно хранили кофе – характерный запах продолжал висеть в прокопченном воздухе. Этаж был пуст. Стены взялись гнилью. На всех поверхностях густым слоем лежала пыль. Под нами скрипели половицы. Мелодия шарманки едва доносилась и почти оборвалась, а гомон толпы вообще угас. Сияния ярмарочных факелов хватало, чтобы как-то осветить этаж, но свет был неровный, он постоянно двигался, и нас окружали какие-то кривые тени, и чем дальше мы шли, тем становилось темнее.
– Ватсон… – пробормотал Холмс, и по тону его голоса я понял, что он хочет сказать. Я достал револьвер и почувствовал себя увереннее, ощутив ладонью его вес и холодное прикосновение.
– Холмс, – сказал я, – мы попусту тратим время. Здесь ничего нет.
– Но не так давно здесь был ребенок, – ответил он.
Я перехватил его взгляд и в дальнем углу увидел две забытые игрушки – юлу и оловянного солдатика, который, хотя почти полностью выцвел, стоял по стойке смирно. В этих игрушках было что-то бесконечно печальное. Неужели когда-то они принадлежали Россу? Неужели здесь было его предсмертное пристанище и эти игрушки – единственное воспоминание о детстве, которого у него никогда не было? Меня потянуло к ним словно магнитом, я еще дальше отошел от входа – чего от меня и ждали. Я слишком поздно заметил выступившего из ниши человека и не смог уклониться от просвистевшей по воздуху дубинки. Она ударила меня ниже локтя, боль белой вспышкой затмила глаза, и пальцы мои разжались. Револьвер упал. Я нырнул за ним, но получил второй удар и потерял равновесие. В ту же секунду откуда-то из тьмы раздался голос другого человека:
– Не двигаться, или застрелю обоих на месте.
Холмс оставил этот приказ без внимания. Он уже был рядом и помогал мне подняться.
– Ватсон, вы целы? Никогда не прощу себе, если получите серьезную травму.
– Ничего страшного. – Я вцепился в руку, стараясь нащупать перелом или трещину, и уже понял, что там максимум синяк. – Я не ранен.
– Трусы!
Навстречу нам, позволяя отсвету извне упасть на его лицо, вышел человек с редеющими волосами, вздернутым носом и тяжелыми округлыми плечами. Это был Гендерсон, таможенник (по его собственным словам), заманивший Холмса в ловушку, в курильню опиума Крира. Он сказал нам тогда, что был наркоманом, и это, видимо, было одним из немногих правдивых мест в его рассказе, потому что, как и при нашей первой встрече, глаза его были налиты кровью, а по лицу растекалась болезненная бледность. В руке он держал револьвер. Его сообщник подобрал мое оружие и, шаркая, продвинулся к нам, держа нас на мушке. Этого человека я видел впервые. Дородный, похожий на жабу, волосы коротко острижены, уши и губы вспухшие, какие бывают у боксера после неудачного боя. Дубинкой ему служила тяжелая трость, все еще свисавшая с его левой руки.
– Добрый вечер, Гендерсон, – ответил Холмс совершенно невозмутимым голосом. Можно было подумать, что он приветствует старого знакомого.
– Вы не удивлены моему появлению, господин Холмс?
– Наоборот, я его ожидал.
– А моего друга Брэтби помните?
Холмс кивнул и повернулся ко мне.
– Этот человек удерживал меня в «Местечке Крира», когда в меня вливали дурман, – объяснил он. – Я надеялся, что и он будет здесь.
После секундного колебания Гендерсон засмеялся. Он уже не прикидывался слабаком, как во время визита на Бейкер-стрит.
– Я вам не верю, господин Холмс. Уж больно легко вы берете наживку. Вы не нашли то, что искали, у Крира. Не нашли и здесь. Можно подумать, вы готовы мчаться как на пожар в любом указанном направлении.
– Каковы же ваши намерения?
– Думаю, они вам и так понятны. Мы хотели урезонить вас в тюрьме Холлоуэй – в конечном счете, останься вы там, для вас же было бы лучше. На сей раз мы будем действовать более прямолинейно. Мне приказано убить вас, пристрелить как собаку.
– В таком случае будьте так любезны удовлетворить мое любопытство и ответить на пару вопросов. Девочку в Блюгейт-Филдс убили вы?
– Представьте себе, я. У нее хватило ума вернуться в паб, где она работала раньше, поэтому мы легко ее поймали.
– А ее брат?
– Маленький Росс? Тоже наших рук дело. Прискорбно об этом вспоминать, господин Холмс, но он сам напросился. Парень зарвался, и мы обошлись с ним так, чтобы другим было неповадно.
– Большое спасибо. Все именно так, как я и думал.
Гендерсон снова засмеялся, но добродушия в его взгляде не было и в помине.
– Вы крепкий орешек, господин Холмс. И наверное, все это просчитали.
– Конечно.
– А когда эта старая плутовка послала вас сюда, вы догадались, что она подсадная утка?
– С гадалкой говорил мой друг, а не я. Полагаю, вы заплатили ей за предсказание?
– Такой позолоти ручку, дай хоть шесть пенсов – она сделает все, что нужно.
– В общем, эту ловушку я ждал.
– Давай заканчивать, – вдруг вмешался Брэтби.
– Погоди, Джейсон, еще не время.
На сей раз я и без Холмса догадался, чего мы ждали. Это было очевидно. Когда мы поднимались по лестнице, в тире было много народа и внизу беспрерывно шла стрельба. Но сейчас оттуда не доносилось ни звука. И убийцы ждали, когда ружейная трескотня возобновится. На два выстрела наверху никто не обратит внимания. Убийство – это самое жуткое преступление, на какое способен человек, но хладнокровное и расчетливое двойное убийство показалось мне особенно злодейским. Я все еще сжимал свою руку. Она совершенно онемела, но я все-таки поднялся на ноги – я не приму смерть от этих убийц, стоя на коленях.
– Можете положить оружие на землю и сдаться прямо сейчас, – заявил Холмс. Он был абсолютно спокоен – неужели с самого начала знал, что нам предстоит встреча с этими головорезами?
– Что?
– Сегодня обойдется без убийств. Тир закрыт. Ярмарка закончилась. Разве не слышите?
Я вдруг понял, что шарманка смолкла. Люди, видимо, разошлись. За пределами этой пустой и заброшенной комнаты царила тишина.
– И что с того?
– Я не поверил вам при нашей первой встрече, Гендерсон. Но тогда было важно клюнуть на вашу уловку – понять, что у вас на уме. Неужели вы решили, что я споткнусь на том же месте второй раз?
– Оружие на землю! – раздался грозный окрик.
Следующие несколько секунд события развивались с невероятной быстротой, я даже не смог их осмыслить. Гендерсон выхватил револьвер, намереваясь выстрелить либо в меня, либо куда-то мимо меня. Это так и осталось тайной – нажать на спусковой крючок ему было не суждено. В ту же секунду загремели выстрелы, револьверные дула засверкали белыми вспышками – и Гендерсона буквально сшибло с ног, а из головы брызнул кровавый фонтан. Его помощник, известный как Брэтби, резко обернулся. Едва ли он собирался стрелять, но он был вооружен, и этого оказалось достаточно. Одна пуля ударила его в плечо, другая в грудь. Его отбросило назад, он вскрикнул, и мой револьвер вылетел из его руки. Трость загромыхала по деревянным половицам и куда-то укатилась. Он был жив. Сопя и всхлипывая от боли и потрясения, он рухнул на землю. На миг наступила пауза, и тишина была не менее ужасающей, чем предшествовавшее ей насилие.