Первые пару часов мы сидели молча, каждый был погружен в собственные мысли. Но по мере приближения к французской границе, около Мутье, мы почувствовали потребность в общении. Я поведал Джонсу об истории семьи Пинкертон – Джонс проявил интерес к методам расследования, какие практикуют стражи закона в Америке, пусть и более прямолинейные по сравнению с его собственными, – подробно рассказал ему об их участии в забастовке на Берлингтонской железной дороге несколько лет назад. Агентство обвиняли в том, что оно провоцировало бунты и даже убивало бастующих, но я заверил Джонса: агенты лишь охраняли собственность и пытались поддерживать мир, не более того. Во всяком случае, других сведений у меня не было.
После этого разговора Джонс достал брошюру, которую захватил с собой, и углубился в ее изучение, это оказалась монография самого Шерлока Холмса, на сей раз посвященная пеплу. Со слов Джонса я понял, что Холмс мог обнаружить разницу между ста сорока разными видами пепла от сигар, сигарет и трубок, хотя сам Джонс в этом изыскании дошел только до цифры девяносто. Чтобы развлечь его, я отправился в вагон-ресторан и взял там пять разных проб пепла у заинтригованных пассажиров. Джонс был безмерно благодарен и весь следующий час дотошно изучал их с помощью лупы, которую извлек из своего саквояжа.
– Как бы мне хотелось познакомиться с Шерлоком Холмсом! – воскликнул я, когда он наконец закончил изучать пепел и буквально отмахнулся от него. – А вы с ним когда-нибудь встречались?
– Встречался. – Он умолк, и я с удивлением увидел, что мой вопрос каким-то образом его обидел. Это было странно, ведь из всего им сказанного за время нашего краткого знакомства напрашивался очевидный вывод: он страстный и даже фанатичный поклонник знаменитого детектива. – Я встречался с ним трижды, – продолжил Джонс. Но снова сделал паузу, будто не знал, с чего начать. – Первый раз это была даже не встреча, я просто входил в группу агентов Скотленд-Ярда, и Холмс читал нам лекцию, прямым следствием которой оказался арест похитителя драгоценностей из Бишопсгейта. По сей день я склонен думать, что мистер Холмс больше полагался на свои догадки, нежели на строгую логику. Откуда он мог знать, что человек родился с изуродованной ступней? Вторая наша встреча носила совершенно иной характер, доктор Ватсон сделал ее достоянием гласности и назвал меня по имени. Не скажу, что он описал меня в благожелательных тонах.
– Сочувствую, – только и вымолвил я.
– Вы не знакомы с расследованием, которое стало известно как «Знак четырех»? Дело было крайне необычное. – Джонс достал сигарету, чиркнул спичкой. Раньше я курящим его не видел, и он, кажется, забыл о разговоре во время нашей первой встречи. Но в последнюю минуту вспомнил. – Извините, что навязываю вам табачный дым, – сказал он. – Иногда позволяю себе такое удовольствие. Не возражаете?
– Ни в малейшей степени.
Он выбросил сгоревшую спичку.
– Инспектором я в то время был начинающим, – объяснил он. – Недавно получил повышение. Возможно, будь это известно доктору Ватсону, он бы не был ко мне столь безжалостен. Так или иначе, как-то сентябрьским вечером – это был восемьдесят восьмой год – я оказался в Норвуде, расследовал пустяковое дело… Хозяйка обвинила горничную в краже. Я как раз допросил горничную, и тут прибыл посыльный – в доме неподалеку произошло убийство, и мне надлежит идти туда, как старшему по званию из тех, кто был поблизости.
Так я и оказался в Пондишери-лодж, эдакой пещере Аладдина… Огромный белый дом с собственным участком, с садом, который вполне мог сойти за кладбище: вся земля была в ямах. Хозяином жилища был некий Бартоломью Шолто, и я никогда не забуду, как увидел его: он сидел в деревянном кресле в своем кабинете, больше похожем на лабораторию, на третьем этаже – мертвец мертвецом, а на лице застыла ухмылка, от которой стыла кровь в жилах.
Там же был Шерлок Холмс. Чтобы попасть в дом, он выломал входную дверь, чего не имел права делать, – подобными делами занимается полиция. С этим великим человеком я оказался рядом впервые, да еще имел возможность наблюдать его в действии – свое расследование он уже начал. Что вам сказать, Чейз? Я ведь его до этого видел, но тут он мне показался еще выше, бросалась в глаза худоба эдакого эстета, словно он морил себя голодом. Обращали на себя внимание выступающий подбородок и скулы, но прежде всего глаза – стоило им остановиться на каком-то предмете, как они поглощали все сведения, какие этот предмет мог предложить. Он поражал своей энергией, неуемностью, каких я никогда не встречал в людях. Двигался он собранно и экономно. И ты понимал, что действовать надо быстро, время слишком дорого. Он был в темном сюртуке, с непокрытой головой. В руках держал рулетку, которую как раз убирал.
– А доктор Ватсон?
– Он был менее заметен. Просто стоял в тени в углу комнаты, роста среднего, круглолицый, сдержанный.
Описывать дело в подробностях не буду. Если интересно, можете прочитать сами. Покойника звали, как я уже сказал, Бартоломью Шолто. Оказалось, что ему и его брату-близнецу, Тадеушу, отец оставил большое наследство. Но найти его они не могли. Отсюда и столько ям в саду. Факты этого дела представлялись мне очевидными. Два брата повздорили, как часто бывает с мужчинами, когда на них обрушивается неожиданное богатство. Тадеуш убил брата, поразив его выпущенной из трубки ядовитой стрелой. Забыл сказать, что в доме было полно индийских безделушек. Я арестовал Тадеуша, а заодно и его слугу, человека по фамилии Макмердо – за соучастие.
– Вы оказались правы?
– Нет, сэр. Как выяснилось, я был не прав. И выставил себя круглым дураком, не первым, разумеется, кто снискал себе такие лавры, – в моей шкуре до меня приходилось бывать и коллегам, – но тогда меня это мало утешало.
Он замолчал и перевел взгляд за окно, где сменялись чередой французские деревушки, но по его глазам было ясно: к пейзажу он безучастен.
– А в третий раз? – спросил я.
– Это было еще через несколько месяцев… любопытная история с Абернетти. Если не против, сейчас я о ней распространяться не буду. Она и по сей день вызывает у меня раздражение. Началась она, как казалось, с ограбления… хотя и не совсем обычного. Скажу лишь, что я снова все проморгал и стоял как пень, а арест производил мистер Холмс. Больше такого не повторится, мистер Чейз. Это я вам обещаю.
Следующие несколько часов Джонс ко мне почти не обращался. На пересадку до Парижа мы успели без приключений… второй раз я ехал через этот город, не имея возможности хоть краем глаза взглянуть на Эйфелеву башню. Но так ли это важно? Нас ждал Лондон, и мне уже было не по себе. Над нами словно нависла тень, но чья именно – Холмса, Деверо или даже Мориарти, – лучше было не гадать.
Итак, впереди – Лондон.
Есть такое поверье: добропорядочные американцы после смерти переносятся в Париж. Ну а тех, кто изрядно нагрешил, ждет судьба вроде моей – так я думал, волоча свой дорожный чемодан с вокзала Чаринг-Кросс, а вокруг галдели извозчики, кружили попрошайки, текло людское море. Здесь мы с инспектором Джонсом расстались: он поехал домой в Камберуэлл, а мне предстояло найти гостиницу, которая вписалась бы в бюджет агентства Пинкертона для оперативника средней руки. С удивлением я узнал, что у Джонса есть жена и ребенок. Я-то решил, что он холост и даже одинок. Но в Париже он рассказал о своем семействе, и, когда мы спускались по трапу парохода в Дувре, он сжимал в руке индийский резиновый мячик и куклу французского полицейского по фамилии Флажолет, купленную возле вокзала Гар-дю-Нор. Это открытие меня обеспокоило, но я молчал об этом до конца поездки.
– Простите меня, инспектор, – заговорил я, когда мы уже собрались расходиться. – Мне не очень приятно это говорить, но, может быть, вам стоит пересмотреть ваше решение?
– Какое именно?
– Об участии в этом деле – поимке Кларенса Деверо. Возможно, я не совсем внятно выразил мысль о том, насколько он безжалостен и неразборчив в средствах. Так вот, поверьте, это не тот человек, которого я хотел бы видеть в стане своих врагов. За ним тянется кровавый след по всему Нью-Йорку, и если сейчас он в Лондоне, то и здесь от своих привычек не откажется. Посмотрите, что произошло с несчастным Джонатаном Пилгримом! Мой долг – его изловить, но у меня нет семьи, а у вас есть, и мне неловко подвергать вас такой опасности.
– Я ведь попал сюда не благодаря вам. Я просто веду дело по поручению начальства в Скотленд-Ярде.
– Деверо не проявит уважения ни к Скотленд-Ярду, ни к вам лично. Ваше звание и должность вас не защитят.
– Это не имеет значения. – Он остановился и взглянул на унылое лондонское небо – город встретил нас облаками и мелким дождем. – Если этот человек приехал в Лондон и намерен, как вы полагаете, продолжать свои преступления здесь, его надо обуздать, а это и есть моя задача.
– Есть много других детективов.
– Но в Майринген послали меня. – Он улыбнулся. – Я разделяю ваши опасения, Чейз, они делают вам честь. Да, я человек семейный. И конечно, благополучие моих близких для меня превыше всего, но выбора у меня нет. Хорошо оно или плохо, но нам с вами суждено работать вместе – так тому и быть. Между нами говоря, позволю себе добавить – возможно, это вас утешит, – что почести за поимку этого злодея я не хочу отдавать ни Лестрейду, ни Грегсону, да никому из моих товарищей и коллег. А вот и кеб! Все, я поехал!
Так и вижу, как он торопливо уходит, в руке мячик, а вокруг запястья на шнурке болтается кукла-полицейский в синей форме. У меня тогда возник вопрос, который не оставляет меня и сейчас: как доктор Ватсон в своих записках мог выставить его таким дураком? Я не раз перечитывал «Знак четырех» и могу сказать: Этелни Джонс из того рассказа очень мало похож на человека, которого я знал лично и которому – таково мое мнение – в Скотленд-Ярде не было равных.
Неподалеку от вокзала на Нортумберленд-авеню располагалось несколько гостиниц, но сами их названия – «Гранд», «Виктория», «Метрополь» – давали понять, что мой бюджет на них не рассчитан, и в конце концов я нашел местечко на набережной, рядом с мостом… настолько рядом, что все вокруг громыхало каждый раз, когда мимо проходил поезд. Гостиница «Гексам» почернела от копоти и изрядно обветшала. Ковры протерлись до дыр, люстры перекосило. Но простыни были чистыми, ночлег стоил всего два шиллинга, и, стерев сажу с подоконника, я был вознагражден видом на реку, по которой медленно ползла груженная углем баржа. Я поужинал в гостиничном ресторане, почитал в номере до полуночи, после чего меня накрыл тревожный сон.