С инспектором Джонсом мы договорились встретиться назавтра в полдень, на Риджент-стрит, возле «Кафе Рояль» – ровно за час до назначенного времени. Мы подробно обсудили детали – все-таки в обществе друг друга мы провели в поезде тридцать часов – и разработали план, который, как нам казалось, учитывал все возможные варианты. У меня – красный тюльпан, я играю роль Мориарти, а Джонс сидит за столом, достаточно близко для того, чтобы слышать возникшую беседу. Мы сошлись во мнении о том, что едва ли Кларенс Деверо появится лично. Во-первых, зачем подвергать себя такой опасности? Во-вторых, его агорафобия – на прогулку по Риджент-стрит, даже в закрытом экипаже, он не отважится. Он наверняка пришлет вместо себя сообщника, а тот будет ждать, что Мориарти придет один.
А дальше? События могут развиваться по трем направлениям.
Самое удобное: меня кто-то встречает и сопровождает до дома или гостиницы, где остановился Деверо. В таком случае Джонс тихонько идет за мной – прикрыть меня и, само собой, узнать адрес места, куда меня приведут. Вероятность номер два: сообщник Деверо знает, как выглядит Мориарти. Он мгновенно поймет, что я подставное лицо, и просто уйдет. При таком развитии событий Джонс незаметно выскользнет из ресторана и пойдет за ним следом вплоть до места назначения, – по крайней мере, мы получим представление о том, где скрывается Деверо. Третий вариант – не придет вообще никто. И все же о чудесном спасении Мориарти у Рейхенбахского водопада написали все лондонские газеты, и у нас были основания полагать, что Деверо числит Мориарти среди живых.
В лавке цветочника у вокзала я купил красный тюльпан, прикрепил его к петлице и направился к «Кафе Рояль», в самом центре города. Чикаго гордится своей Стейт-стрит, нью-йоркский Бродвей ослепляет роскошью, но эти улицы, позволю себе заметить, не могут соперничать с Риджент-стрит в элегантности и изысканности, с ее прозрачным воздухом и впечатляющими классическими фасадами домов. В обоих направлениях проносились экипажи, они лихо вписывались в поворот и утекали из поля зрения бесконечным потоком. Тротуары кишмя кишели зеваками и беспризорниками, английскими джентльменами и иностранцами, но в первую очередь дамами, безукоризненно одетыми, в сопровождении слуг, сгибавшихся под тяжестью покупок. Что же они покупали? Я изучил витрины: парфюмерия, перчатки, ювелирные изделия, ванильный шоколад, настенные часы с позолотой. Казалось, здесь нет ничего, что стоит недорого, и почти ничего, что приносит какую-то пользу.
Джонс уже ждал меня, он был в костюме и, по обыкновению, опирался на свою палку.
– Гостиницу нашли? – спросил он. Я сказал, как она называется, дал адрес. – Добрались туда легко?
– Мне дали четкие инструкции, а от вокзала это близко.
– Прекрасно.
Джонс бросил подозрительный взгляд в сторону «Кафе Рояль».
– Отличное место для рандеву, – пробормотал он. – Но как он вас тут найдет, не представляю. А идти за ним по следу, да так, чтобы остаться незамеченным, – задача, мягко говоря, не из легких.
Он был прав. Даже вход с Риджент-стрит – три двери за тремя колоннами – подразумевал, что есть несколько способов попасть внутрь и выйти наружу, и, когда мы вошли, было неясно, где, собственно, должна произойти встреча: здание представляло собой мешанину из коридоров и лестниц, баров, ресторанов, комнат для переговоров – некоторые из них укрывались за зеркальными ширмами, доступ к другим был частично скрыт выставленными напоказ цветами. Не было нам на руку и то, что обедать сюда собиралась, наверное, половина Лондона. Я никогда не видел подобного сборища благополучных и состоятельных. Кларенс Деверо со своими подельниками, возможно, уже был здесь и замышлял очередное убийство или налет на Банк Англии – но попробуй найди их в этом вертепе! Шум стоял неимоверный, так что хотя бы услышать кого-то было совсем непросто.
Мы выбрали первый этаж – высокие потолки и атмосфера народного гулянья создавали, как казалось, очень удобную обстановку для встречи двух незнакомых людей. Прекрасное помещение украшали бирюзовые колонны и орнамент из позолоты, на вешалках висели цилиндры и котелки, люди теснились за мраморными столами, официанты в черных фраках и длинных белых передниках прокладывали себе дорогу, будто циркачи, а заставленные яствами подносы так и летали над их плечами. Чудесным образом нам удалось найти два столика по соседству. Мы с Джонсом как вошли, не обменялись ни единым словом. И если кто-то вел наблюдение, он бы решил, что мы понятия не имеем о существовании друг друга. Я заказал небольшой бокал портера. Джонс достал французскую газету и попросил официанта принести чашку чая.
Итак, мы сидели за соседними столиками, не видя друг друга, а минутная стрелка часов на стене напротив поднималась все выше и выше. По мере приближения назначенного часа Джонс становился все более сосредоточен – я это чувствовал. Он уже убедил себя: нас ждет разочарование и незачем было носиться с высунутым языком по континенту. Но ровно в час в дверях появился человек и стал оглядывать комнату, всматриваясь в гостей. Джонс рядом со мной превратился в натянутую струну, а веки его глаз – всегда серьезных – сошлись в напряженном прищуре.
Пришельцем оказался стильно одетый мальчишка лет четырнадцати, похожий на телеграфиста, – в ярко-синей курточке и черной шляпе-котелке. Видно было, что он не в своей тарелке, будто одежда, которую его заставили надеть, была для него непривычной, да и по размеру не подходила, предназначаясь для фигуры поджарой и сухой, а он такой фигуре являл полную противоположность. Круглый животик, короткие ноги, пухлые щеки – он, скорее, напоминал купидонов, украшавших ту самую комнату, где мы в эту минуту сидели.
Он увидел меня, вернее, тюльпан в моей петлице – в глазах что-то мелькнуло – и начал ввинчиваться в толпу. Добравшись до меня, он без спросу уселся напротив и закинул ногу на ногу. Это само по себе было проявлением наглости, здесь совершенно неуместной, но теперь, когда он оказался рядом, я сразу понял: к телеграфной службе он не имеет никакого отношения. Он производил впечатление человека, много на своем коротком веку повидавшего. Было в его глазах что-то странное, какая-то затянутая влагой пустота, будто глаза эти видели только зло в самых разнообразных его проявлениях. При этом ресницы у него были пушистые, зубы белые, губы полные, и каким-то образом он был и красавчиком и уродом одновременно.
– Кого-то ждете? – спросил он. Голос был сипловатый, почти мужской.
– Возможно, – ответил я.
– Симпатичный у вас тюльпан. Такой не каждый день увидишь, верно, мистер?
– Верно, – согласно кивнул я, – красный тюльпан. Он для тебя что-то значит?
– Может, значит. Может, нет.
Он замолчал.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– А зачем мне имя? – Он хитро подмигнул. – Вроде и ни к чему, мистер. Зачем имя, если знакомиться с тобой все равно желающих не сыскать. Вот что я вам скажу. Хотите меня как-то называть, пусть будет Перри.
Инспектор Джонс сидел, уткнувшись в газету, но я знал: мимо его ушей не пролетает ни одно слово. Он немного опустил страницу и получил возможность чуть-чуть подглядывать, но лицо его оставалось совершенно бесстрастным.
– Что ж, Перри, – сказал я, – ты прав, я кое-кого жду, но уж точно не тебя.
– Ясно, что не меня, мистер. Мое дело – вас к нему доставить, да спервоначала надо проверить, точно ли вы – это вы. Тюльпан при вас, это точно. А письмецо от моего хозяина у вас есть?
Надорванная страничка с зашифрованным текстом была при мне. Джонс предположил: вдруг ее попросят предъявить? Короче, она была у меня с собой. Я достал страничку и положил на стол.
Паренек едва взглянул на нее.
– Так вы профессор? – спросил он.
– Профессор, – подтвердил я.
– Профессор Мориарти?
– Да.
– Не утонули, значит, в Рикенбакском водопаде?
– Зачем ты задаешь мне эти вопросы? – Подлинный Мориарти говорил бы именно так. – Встречу назначил твой хозяин, а не я. Будешь и дальше тратить мое время – пожалеешь.
Но парень оказался не робкого десятка.
– А скажите, сколько ворон слетело с лондонского Тауэра?
– Что?
– Вороны. С Тауэра. Сколько слетело?
Именно этого мы опасались больше всего. Обсуждая наш план в ходе долгой поездки по железной дороге, мы с Джонсом рассматривали вероятность какого-то пароля. Два преступника масштаба Кларенса Деверо и профессора Джеймса Мориарти не раскроются друг перед другом, пока не удостоверятся в собственной безопасности. Вот она, последняя мера предосторожности: загадка-пароль; видимо, было какое-то отдельное сообщение, в котором они договорились при встрече произнести пароль.
Отвечать на вопрос я не стал.
– Хватит играть в глупые игры, – сказал я. – Я проделал долгий путь, чтобы встретиться с Кларенсом Деверо. Ты знаешь, кто это. Не притворяйся! По глазам вижу, что знаешь.
– Ошибочка, мистер. В жизни про такого не слыхал.
– Тогда что ты здесь делаешь? Обо мне ты знаешь. О письме – тоже. Не прикидывайся.
Внезапно парень заторопился. Глянул в сторону двери и тут же оттолкнулся от стола, поднимаясь на ноги. Но я схватил его за руку и дернул вниз.
– Скажи, где его найти, – с нажимом произнес я, следя за голосом, потому что вокруг было полно народу – люди попивали кофе и вино, заказывали еду и оживленно болтали, приступая к обеду. Этелни Джонс сидел за своим столиком, совсем рядом, но абсолютно сам по себе. На нас никто не обращал внимания. Наша маленькая драма разыгрывалась без свидетелей.
– По худому не надо, мистер.
Голос Перри тоже звучал низко, но таил в себе нехорошую угрозу.
– Я тебя не отпущу, пока ты мне не ответишь.
– Эй, больно! – Глаза его наполнились слезами, словно напоминая мне: в конце концов, передо мной ребенок. Но тут же, пока я колебался, ему удалось извернуться, и я вдруг почувствовал что-то холодное на шее. Не представляю, как он умудрился что-то достать одной рукой, но это «что-то» уже резало мне кожу, хотя он почти не прилагал усилий. Я посмотрел и увидел, что за оружие он вытащил из куртки. Это был жуткий инструмент – хирургический скальпель с черной рукояткой, лезвие дюймов эдак пяти. Он держал его очень осторожно, и видели его только он и я… Хотя заметить его мог и джентльмен за соседним столиком, но тот по необъяснимой причине снова уткнулся во французскую газету.