– Ваша сдержанность делает вам честь. Мне надо идти к себе в кабинет. А вы погуляйте по городу. Позже я пошлю вам в гостиницу записку – и вечером снова встречаемся.
Глава 9«Бостонец»
Как оказалось, Джонс ошибался. Облава на «Бостонца» дала нам одну маленькую, но довольно важную улику.
Было уже темно, когда я вышел в коридор, и тут дверь соседнего номера быстро захлопнулась. Я снова увидел лишь силуэт, тут же исчезнувший за закрытой дверью, и понял: я не слышал, как сосед прошел мимо моего номера, а должен был слышать – ковер в коридоре совсем обветшал. Выходит, он стоял у меня под дверью, пока я готовился к выходу? И, услышав, что я выхожу, убежал к себе? Я уже хотел постучаться к нему и выяснить, в чем дело, но передумал. Джонс просил не опаздывать, и я решил, что мой загадочный сосед подождет.
Итак, час спустя мы стояли под газовым фонарем на углу Требек-стрит, ожидая сигнала – резкого свистка и топота дюжины пар кожаных ботинок, – возвещающего о том, что приключение началось. Клуб находился прямо перед нами: ничем не примечательный узкий дом на углу, с белым фасадом. Если бы не тяжелые занавеси на окнах да отрывочные звуки фортепиано, что будоражили вечернюю тишину, здание можно было принять за банк. Джонс пребывал в странном настроении. Он не сказал почти ни слова с минуты нашей встречи и был явно погружен в свои мысли. Стояла не по сезону холодная сырая погода – казалось, лето никогда не наступит, – и одеты мы были соответствующим образом, в тяжелые пальто. Может быть, из-за погоды у него болела нога? Внезапно он повернулся ко мне и спросил:
– Вас не удивили слова Лестрейда?
Вопрос застал меня врасплох.
– Какие именно?
– Откуда ему известно, что ваш агент, Джонатан Пилгрим, снимал номер в «Бостонце»?
Я задумался.
– Понятия не имею. Возможно, у Пилгрима в кармане лежал ключ от его номера. Или на какой-то бумажке был записан адрес.
– Ему была свойственна беспечность?
– Он был упрямцем. Порой вел себя безрассудно. Но он прекрасно понимал, что его могут раскрыть.
– То-то и оно. Он словно хотел, чтобы мы пришли сюда. Надеюсь, что мы не совершаем серьезную ошибку.
Джонс снова погрузился в молчание, и я взглянул на часы. До начала облавы оставалось пять минут… Зачем мы пришли так рано? Мой спутник, казалось, старается не смотреть мне в глаза. Поза его всегда была неловкой. Я знал, что он испытывает постоянную боль и вынужден опираться на палку. Но сейчас эта неловкость просто бросалась в глаза.
– Вас что-то тревожит, Джонс? – спросил я наконец.
– Нет. Вовсе нет, – ответил он. И тут же добавил: – На самом деле я хотел вас кое о чем спросить.
– Пожалуйста!
– Надеюсь, вы не сочтете это за наглость, но моя жена спрашивает, не согласитесь ли вы завтра с нами поужинать. – Я был поражен: неужели его повергало в смущение нечто столь тривиальное? Но не успел я ничего сказать, как он продолжил: – Я, разумеется, рассказал ей о вас, и она жаждет встретиться с вами и расспросить о вашей жизни в Америке.
– С удовольствием приду, – сказал я.
– Элспет очень обо мне беспокоится, – не останавливался он. – Между нами, она была бы куда счастливее, найди я себе другое занятие, иногда она говорит об этом вслух. Естественно, ей практически ничего не известно о событиях в Блейдстон-хаусе. Я сказал ей, что веду дело об убийстве, но опустил все подробности и об этом же прошу вас. К счастью, она не любительница читать газеты. Элспет – натура хрупкая и, если узнает, что за люди нам противостоят, будет очень встревожена.
– Я вам очень признателен за приглашение, – сказал я. – Кормежка в «Гексаме», как бы то ни было, отвратительная, к тому же я начинаю побаиваться человека, что живет в соседнем номере. Сегодня под вечер он снова попался мне на глаза, и я засомневался: а не следит ли он за мной? А насчет меня не тревожьтесь, инспектор, прошу вас. Я подстроюсь под вас и на все вопросы миссис Джонс буду отвечать в высшей степени деликатно. – Я посмотрел на огонь газового фонаря. – Моя дорогая матушка никогда не обсуждала со мной мою работу. Я знал, что она за меня переживает, и хотя бы по этой причине при разговоре с вашей женой я буду очень осторожен.
– Тогда все в порядке. – На душе у Джонса полегчало. – Встретимся в Скотленд-Ярде и вместе поедем в Камберуэлл. Вы познакомитесь и с моей дочерью, Беатрис. Ей шесть лет, и мои дела волнуют ее в той же степени, в какой моя жена предпочитает о них не знать.
О существовании ребенка я уже знал. Наверняка именно для Беатрис предназначалась французская кукла, купленная Джонсом в Париже.
– Форма одежды? – спросил я.
– Самая обычная. Это же не официальный прием.
Нашу беседу прервал пронзительный свисток, и тотчас тихая улица наполнилась людьми в форменной одежде, бегущими к одной двери. Мы с Джонсом были сторонними наблюдателями. Проведение операции Лестрейд взял на себя и первым взлетел по ступеням и схватился за ручку. Дверь была заперта. Мы видели, как он сделал шаг назад, отыскал дверной звонок и принялся нетерпеливо трезвонить. В конце концов дверь открыли. Вместе с полицейскими Лестрейд ворвался в дом. Мы вошли следом.
Я не ожидал найти в «Бостонце» столь вопиющее изобилие, хотя инспектор Грегори нас предупредил. Требек-стрит – улица узкая и плохо освещенная. Но через входную дверь мы сразу попали в сияющий мир зеркал и люстр, мраморных полов и потолков с орнаментом. Стены почти целиком были увешаны картинами в позолоченных рамах, в основном принадлежавшими кисти известных американских художников… Альберт Пинкам Райдер, Томас Коул. Все, кто бывал в Юнион-клубе на Парк-авеню либо в Метрополитен-клубе на Шестидесятой улице, почувствовали бы здесь дыхание родных краев, к чему наверняка и стремились здешние хозяева. На стойке для газет у входа были только американские издания. На отполированных до блеска стеклянных полках выстроились шеренги бутылок, в основном американского производства… виски «Джим Бим» и «Олд Фицджеральд», экстрасухой джин «Флейшманнс». В парадном зале было не менее пятидесяти человек, и я услышал разноголосый говор, по акценту это были жители Восточного побережья, Техаса, Милуоки. Молодой человек в смокинге играл на фортепиано, крышка была снята, и виднелись струны и молоточки. Он остановился, едва мы вошли, и сидел, не поднимая глаз от клавиатуры.
Полицейские уже двигались по залу, и я чувствовал негодование гостей – мужчины и женщины, все в шикарных вечерних туалетах, вынуждены были расступиться, чтобы пропустить полицию. Лестрейд решительно прошествовал прямо к бару, будто намеревался заказать выпивку, и бармен смотрел на него с отвисшей челюстью. Джонс и я держались в тени. Мы оба сомневались в разумности этой операции и оба толком не знали, с чего начать. Двое полицейских уже поднимались по лестнице на второй этаж. Остальные стояли у дверей, чтобы никто не мог войти или выйти из клуба без их ведома. Скажу честно, работа столичной полиции произвела на меня большое впечатление. Все вели себя дисциплинированно, действовали организованно, даже если и не представляли, насколько я мог судить, зачем сюда пожаловали.
Лестрейд продолжал разглагольствовать с барменом, и тут открылась боковая дверь, и появились двое. Я сразу их узнал. С Эдгаром Мортлейком мы уже встречались. На сей раз он появился в обществе своего брата. Как и сказала нам служанка в Блейдстон-хаусе, они были очень похожи (оба в строгих вечерних костюмах), в то же время необычайно и удивительно разные, будто художник или скульптор взял за основу одного и сделал из него более грубую и буйную версию. У Лиланда Мортлейка были такие же черные волосы и маленькие глазки, как у брата, но не было усов. Он на несколько лет постарше, и эти годы дали о себе знать: щеки более мясистые, губы потолще, на лице презрение. Он был чуть ниже брата, но я сразу понял, не успел он открыть рот: главную партию в их дуэте исполняет именно он. Эдгар стоял чуть позади – для него это было естественным.
Лестрейда они не заметили или сделали вид, что не заметили. Зато Эдгар сразу узнал Джонса и меня и, толкнув брата под локоть, подвел его к нам.
– В чем дело? – загромыхал Лиланд. Голос хриплый, дышал он тяжело, будто само произнесение слов было ему в тягость.
– Я их знаю, – объяснил Эдгар. – Этот – агент Пинкертона. Он не счел нужным представиться. А другой – Алан Джонс или что-то в этом роде. Скотленд-Ярд. Они были в Блейдстон-хаусе.
– Что вам надо?
Вопрос был обращен к Джонсу, и тот ответил:
– Мы ищем человека по имени Кларенс Деверо.
– Не знаю такого. Здесь его нет.
– Я же вам сказал, что с таким не знаком, – вмешался Эдгар. – Так зачем вы сюда явились? Хотите стать членами клуба – так бы и сказали при нашей встрече в Хайгейте. Но, боюсь, наш ежегодный взнос вам не по карману.
Тут Лестрейд заметил, что обстановка поменялась, и решительно направился в гущу событий.
– Вы Лиланд Мортлейк? – спросил он.
– Я Эдгар Мортлейк. А это мой брат, если вам нужен именно он.
– Мы ищем…
– Я уже понял. И уже ответил. Таких здесь нет.
– Никто не выйдет отсюда, пока не предъявит документы, – объявил Лестрейд. – Мне нужен список ваших гостей… с именами и адресами. Я намерен обыскать этот клуб от подвала до чердака.
– Исключено.
– Ничуть, мистер Мортлейк. Можете не сомневаться.
– В начале года у вас останавливался один человек, – вступил в разговор я. – Он был здесь до конца апреля. Его звали Джонатан Пилгрим.
– И что?
– Вы его помните?
На лице Лиланда Мортлейка не отразилось ничего, маленькие глазки все еще излучали отвращение. Но на мой вопрос ответил его брат:
– Да. Кажется, такой гость у нас был.
– В каком номере он жил?
– «Ревер». На втором этаже.
Этими сведениями он поделился с явной неохотой.
– С тех пор этот номер сдавался?
– Нет. Стоит пустой.
– Я бы хотел на него взглянуть.
Лиланд повернулся к брату, и на минуту мне показалось, что они будут протестовать. Но прежде чем они ответили, вперед шагнул Джонс.