силуэт в мерцающем свете. Это был Мортлейк. Он окинул нас взглядом, полным презрения.
– Все еще на этом свете? – поинтересовался он. – Тогда идите сюда. Мы все для вас приготовили. Сюда, господа. Все готово. Говорят вам, поднимайтесь! Вас ждет приятная встреча!
Стоять мы не могли. В помещение вошли трое, они подняли нас на ноги, при этом обращались с нами так осторожно, будто мы и сами превратились в туши. Странно – эти люди касались меня руками, но мне было все равно. Но оттого, что дверь открыли, температура повысилась, и моя замерзшая было кровь все-таки ожила. Оказалось, что я могу двигаться. Я видел, как Джонс стоит, перенеся вес тела на палку, стараясь хоть как-то восстановить попранное достоинство, но тут его подтолкнули к двери. Тратить силы на Эдгара Мортлейка мы не стали. Зачем? Он уже дал нам понять, что наша боль и унижение ему только в радость. Мы были полностью в его власти, и любое наше слово нам только навредило бы. С помощью молодцов, наверняка сопровождавших нас от самого кладбища, мы выбрались из склада и оказались в сводчатом коридоре из грубо сложенных камней, напомнившем мне гробницу. Ноги совсем онемели, и идти было трудно, мы спотыкались, но все-таки пришли к лестнице, которая вела вниз, теперь дорогу освещали газовые фонари. Нас пришлось наполовину тащить, иначе мы бы просто упали. Воздух стал теплее. Дыхание уже не было ледяным. Я чувствовал, что конечности мои оживают.
У подножия лестницы тянулся еще один коридор. Мне показалось, что мы достаточно глубоко под землей. Воздух как-то потяжелел, уши облепила особого рода тишина. Я уже шел без поддержки, а Джонсу путь давался мучительно, он был вынужден опираться на палку. Мортлейк шел где-то сзади, несомненно полный предвкушений. Мы повернули за угол и резко остановились. Глазам открылось нечто необычайное: перед нами простиралась длинная подземная камера, о существовании которой наверняка не имели понятия пешеходы наверху.
Кирпичные стены, сводчатые потолки с арками, множеством арок друг напротив друга в две линии. Над головой – стальные балки, с них на ржавых цепях свисают крюки. Основание – старинный, видавший виды булыжник, а на нем, пересекая и вливаясь друг в друга, уходят в земные недра трамвайные пути. Все освещено газовым светом, от ламп идет фосфоресцирующая дымка, она висит в воздухе зимним туманом. Сам воздух влажный, напитанный запахом гнили. Перед нами поставили пару столов с какими-то предметами, изучать которые у меня не хватило сил, тут же принесли два расшатанных деревянных стула: один для Джонса, другой для меня. Нас ждали еще три человека, в итоге – шесть. Они являли собой еще более мрачное зрелище, чем в «Пути покойника», ведь мы были их пленниками, целиком в их руках. Теперь покойниками были мы.
Все они молчали, но какие-то голоса были слышны – они эхом прилетали из невидимого далека. Что-то лязгнуло, будто стукнулись две стальные болванки. Видимо, все сооружение было достаточно большим и мы находились в удаленном его углу. Я подумал: а не закричать ли, не позвать ли на помощь? Нет, бессмысленно. Никакой спасатель не поймет, откуда идет звук, да и я не успею произнести двух слов, как получу по голове.
– Сядьте! – отдал приказ Мортлейк, и нам пришлось подчиниться.
Мы сели на стулья, и тут же я услышал звуки, которые показались мне совершенно неуместными: щелканье кнута, перестук колес по булыжнику, цоканье лошадиных копыт. Я повернул голову и увидел картину, которую не забуду никогда: прямо на нас с грохотом катился, будто порожденный тьмой, сияющий до блеска черный экипаж, в упряжке две лошади, поводья держит одетый во все черное кучер. Такая картина может возникнуть в воображении, когда читаешь сказки братьев Гримм. Дверка открылась. Из кареты вышел Кларенс Деверо.
Такой эффектный выход – для такого маленького человека! А в зрительном зале – всего двое! Спокойной и неторопливой походкой он подошел к нам: цилиндр, накидка, из-под которой выглядывал яркий шелковый жилет, на крошечных руках – почти детские перчатки. Лицо бледное. Он остановился в нескольких футах и окинул нас изучающим взглядом из-под тяжелых век. Конечно же, именно здесь он чувствовал себя раскованно. Зарыться под землю – для человека с его удивительным заболеванием не самое плохое решение.
– Замерзли? – спросил он своим птичьим голосом, не скрывая издевки. Потом два раза мигнул. – Согрейте их!
Меня схватили за руки и плечи, равно как и Джонса. Вшестером они накинулись на нас и на глазах у Деверо и Мортлейка принялись дубасить, по очереди молотить кулаками. Я не мог дать сдачи, просто сидел и принимал удары, и каждый раз, когда удар приходился в лицо, в глазах вспыхивали звезды. Наконец они угомонились. Из носа моего текла кровь, ее привкус я ощущал на губах. Джонс согнулся вдвое, один глаз закрыт, щека распухла. За время экзекуции он не издал и звука – впрочем, как и я.
– Так-то лучше, – пробормотал Деверо, когда его люди исполнили приказ и отошли в сторону, а мы продолжали сидеть на стульях и старались восстановить дыхание. – Хочу сразу сказать: никакого удовольствия от подобных действий я не получаю. Добавлю, что и методы, которые помогли доставить вас сюда, мне омерзительны. Похищать ребенка – это мне совершенно несвойственно, и в утешение могу заверить вас, инспектор Джонс, что вашу дочь уже вернули матери. Я мог бы подержать ее здесь подольше. Мог помучить у вас на глазах. Думайте обо мне что хотите, но такое мне не по нутру. Мне жаль, что ваша дочь больше никогда не увидит отца и что последние воспоминания о вас будут не самыми приятными. Но со временем она вас так или иначе забудет. Дети – существа стойкие, долго унывать не будут. Так что и мы вполне можем о ней забыть.
Убивать полицейских и стражей закона – это тоже не в моих правилах. Слишком все усложняет. Человек Пинкертона – одно дело, а агент Скотленд-Ярда – совершенно другое, и, возможно, наступит день, когда я об этом пожалею. Но вы слишком заигрались, господа, и я вынужден положить этому конец. Меня беспокоит одно: я плохо понимаю, как вам удалось столь многого добиться? Именно поэтому вы здесь, и ваша боль – это только прелюдия к тому, что вам предстоит испытать. Кстати, вижу, вы оба дрожите. Я готов предположить, что причина тому истощение и холод, но никак не страх. Налейте им немного вина!
Он отдал команду тем же тоном, каким велел начать избиение. В руку мне сразу вложили чашку с красным вином. Равно как и Джонсу. Пить он не стал, а я выпил, и темная красная жидкость смыла вкус моей собственной крови.
– За несколько недель вам удалось проникнуть в самое сердце моей организации, и за вами тянется разрушительный след. Моего друга, Скотчи Лавелля, подвергли пыткам, а потом и убили, и, что уже совсем необъяснимо, заодно уничтожили и всех его домочадцев. Скотчи был человеком очень осторожным. У него было много врагов в Нью-Йорке, и он умел не высовываться. Он снял тихий дом в тихом квартале, и у меня возникает вопрос: как вообще вы его нашли? Кто вам сказал, где он живет? Да, агентству Пинкертона он был известен, и я не сомневаюсь, что вы, мистер Чейз, могли его узнать. Но к тому времени вы провели в Англии менее двух суток и все-таки направились прямо в Хайгейт. Разрази меня гром, если я знаю, как вам удалось добраться до Скотчи.
Я думал, что Джонс сейчас объяснит: мы выследили посыльного, Перри, от «Кафе Рояль», но Джонс хранил молчание. Деверо между тем ждал ответа, и я вдруг понял: если он его не получит, наше и без того бедственное положение станет еще хуже.
– Нам помог Пилгрим, – сказал я.
– Пилгрим?
– Он был нашим агентом. Работал на меня.
– Джонатан Пилгрим, – зарычал Мортлейк. – Секретарь моего брата.
Деверо был явно озадачен.
– Он был из пинкертоновцев? Мы знали, что он осведомитель. Как только мы выяснили, что он за птица, отправили на тот свет. Но я понимал, что он работает на профессора Мориарти.
– Значит, вы ошибались, – сказал я. – Он работал на меня.
– Но он был англичанином.
– Нет, он был американцем.
– И он прислал вам адрес Скотчи? Выходит, мы это дело прошляпили – не спросили у него самого, на кого он работает. Я говорил Лиланду, что он избавился от Пилгрима чересчур поспешно. Но если вы, мистер Чейз, сейчас пытаетесь обвести меня вокруг пальца, я вам искренне советую одуматься. Возможно, вы меня недооцениваете, потому что видели в минуту слабости. Повторяю: если вы мне лжете, я доберусь до истины, и тогда я вам не завидую. Вам нечего добавить? Что ж, идем дальше. Пилгрим передал вам адрес. Вы явились в Блейдстон-хаус. И той же ночью Скотчи и всех его домочадцев убили прямо во сне. Как это произошло? И почему?
– Нам это неизвестно.
– Посмотрим. Скотчи вам ничего не сказал. На этот счет у меня сомнений нет. Он бы ничего не сказал полиции и не мог оставить какие-то компрометирующие бумаги, письма, улики. Повторю: он был человеком осторожным. Но на следующий же день вы пришли в мой клуб.
– Адрес был мне известен от Джонатана Пилгрима. К тому же английская полиция знала, что он снимал там комнату.
– Откуда они могли об этом знать? Как они вообще могли опознать его тело? Вы принимаете нас за любителей, мистер Чейз? Или считаете, что мы оставили тело Пилгрима, не забрав все из его карманов? Полиция никак не могла связать его с нами, однако же связала, и само это вызывает у меня подозрения.
– Может быть, вам следует пригласить на нашу скромную встречу инспектора Лестрейда. Он с удовольствием поделится с вами своей версией событий.
– Лестрейд нам не нужен. Нам хватит вас. – Деверо на минуту задумался, потом продолжил: – А потом на следующий день вы оказываетесь на Чансери-лейн, на месте ограбления, которое готовилось несколько недель и должно было принести нам доход во много тысяч фунтов… не только собственность лондонских богачей, но и их тайны. Опять-таки я пытаюсь поставить себя на ваше место. Как вы обо всем узнали? Кто вам сказал? Джон Клей? Сомневаюсь. Он труслив. Скотчи? Быть такого не может! Как же вы туда попали?