Джонс что-то мне крикнул, но слова его потонули в общем шуме. Неожиданно четверка превратилась в тройку. Еще одного кинуло вперед – и из его плеч невероятным образом вылетел фонтан крови. Поезд был почти рядом с нами. Тут из-за полуразрушенной кирпичной колонны вышел человек. Вернее, мальчик, это был Перри, лицо его горело демонической улыбкой, глаза извергали огонь. Он побежал ко мне, поднимая большой нож для разделки мяса, который держал в правой руке. Я отшатнулся. Но его мишенью был вовсе не я. Ко мне успел подобраться один из людей Мортлейка. Он был от меня в нескольких дюймах. Парень вонзил лезвие ему в горло, выдернул и тут же ударил снова. Кровь хлынула рекой, забрызгав парню руки. Он был совсем рядом со мной, и я услышал его звонкий смех. Рот его распахнулся и обнажил крепкие белые зубы. Грохот локомотива начисто оглушил меня. Дышать больше было нечем – только углеродом и паром. Горло пылало огнем.
И снова тьма. Поезд пронесся мимо, унося за собой позвякивавшие вагоны.
– Чейз! – услышал я голос Джонса. – Где вы?
– Здесь.
– Надо уносить ноги из этого склепа.
Свеча все еще подмигивала нам. Мы пошли на этот свет, не зная точно, что оставляем позади. Раздался мягкий звук, будто пуля нашла мишень, но стреляли не из револьвера, а, кажется, из духового ружья. И мальчик тоже был где-то в гуще битвы. Я услышал крик, жуткое бульканье – лезвие пронзило плоть. Мы с Джонсом взялись за руки. Задыхаясь, со слезящимися глазами, мы бежали вперед, понимая, что пологая дорога идет в гору и подъем с каждым шагом становится все круче. Вот и свеча – кто-то специально поставил ее на углу. Заглянув за него, мы увидели лунное небо. Пролет из металлических ступеней вел к лазу. Собрав все силы, пошатываясь, мы преодолели это последнее препятствие – и выбрались навстречу первым рассветным лучам.
Никто нас не преследовал. Ужасы подземного мира остались позади! Возможно, все люди Деверо уничтожены, но даже если кто-то из них появится, они едва ли что-то смогут сделать: вокруг нас были мясники, рассыльные, рыночные торговцы и инспекторы, покупатели и продавцы, занимавшиеся своими делами. А вот и полицейский! Мы поспешили к нему.
– Я инспектор Этелни Джонс из Скотленд-Ярда. На меня сейчас напали с угрозой для жизни. Вызовите подкрепление. Мне необходима ваша защита.
Наверное, вид у нас был не самый представительный, слегка обезумевший и диковатый, синяки, кровоподтеки, одежда измята, сами в грязи и саже.
Полицейский постарался сохранить невозмутимость.
– Не волнуйтесь, сэр, – произнес он. – Расскажите, что случилось?
Когда мы возвращались в Камберуэлл, небо уже розовело. Я решил поехать к Джонсу. Нужно было как-то обобщить то, чему мы стали свидетелями ночью, а уж потом ехать к себе в гостиницу. В экипаже, который нам в итоге предложил полицейский, мы почти не разговаривали, и только когда доехали до Денмарк-Хилла, Джонс повернулся ко мне:
– Вы его видели.
– Мальчишку, Перри, который привел нас к Блейдстон-хаусу?
– Да. Это был он?
– Он.
– Не очень мне это понятно, Чейз…
– Мне тоже, Джонс. Сначала он пытался убить вас в Скотленд-Ярде. Теперь спас вам жизнь.
– Он и мужчина, что был с ним. Но кто они, как они нас нашли? – Джонс прикрыл глаза и погрузился в глубокое раздумье. Он был совершенно измотан, но ему не давала заснуть ждавшая нас неопределенность.
Деверо дал нам слово, что Беатрис отвезут домой, – но разве такому человеку можно доверять?
– Вы не сказали им про Перри, – продолжил он. – Когда Деверо спросил вас, как мы попали в Хайгейт, вы не сказали, что мы пошли за парнем после встречи в «Кафе Рояль».
– Зачем было говорить им всю правду? – спросил я. – Мне показалось, что выкладывать карты на стол ни к чему. К тому же мне было важнее услышать, что он, по сути, признался в убийстве Джонатана Пилгрима. Понятно, мы всегда знали, что это его рук дело, но теперь мы услышали признание собственными ушами и можем подтвердить это в суде.
– В суд его еще надо затащить.
– Затащим, Джонс. После сегодняшней ночи его уже ничто не прикроет.
Мы подошли к двери в дом Джонса. Открывать ее не пришлось. Увидев, что мы приехали, Элспет вылетела на порог – на плечах шаль, волосы растрепаны. Она упала в объятия мужа.
– Где Беатрис? – спросил Джонс.
– Наверху, уснула. Я с ума схожу – куда ты запропастился?
– Вот же я. Все хорошо.
– Но ты ранен! Бедный, что с лицом? Что с тобой случилось?
– Пустяки. Главное – мы живы. Остальное не в счет.
Втроем мы вошли в дом. В камине горел огонь, на кухне готовился завтрак, но прежде, чем его подали, я заснул крепким сном прямо в кресле.
Глава 20Дипломатическая неприкосновенность
Странное ощущение: вся моя эпопея – долгие и болезненные поиски величайшего преступника, какой когда-либо покидал Америку, – в конечном счете сводится к официальной встрече с людьми, которых можно определить как трое в одной комнате. Мы снова поехали в посольство на Виктория-стрит, на сей раз под собственными именами и с полного ведома главного комиссара британской полиции. Собственно, разрешение было получено на уровне самого министра иностранных дел лорда Солсбери. И вот мы сидим перед послом Робертом Линкольном и его советником Генри Уайтом – оба они встречали нас на том злополучном приеме. Третьим с ними – Чарльз Ишем, секретарь Линкольна, своенравного вида молодой человек в розово-лиловом пиджаке и свободно повязанном галстуке. Именно он арестовал нас по указанию Эдгара и Лиланда Мортлейков.
Мы находились в комнате, явно предназначенной под библиотеку; две стены полностью заставлены книгами, солидными юридическими томами, которые наверняка никто не открывал. Стены напротив выкрашены в анемично-серый цвет, их украшают портреты прежних послов, первые из них – со стоячими воротниками и широкими галстуками. Металлические ширмы на окнах опущены и загораживают вид на Виктория-стрит – может быть, это подготовка к появлению Деверо? Его во время нашего приезда не было. Никто не упомянул его имени. Мы исходили из того, что он здесь, в здании посольства, – ведь именно сюда он должен был вернуться после краткого визита на Смитфилдский рынок? Здание по распоряжению инспектора Джонса было оцеплено полицейскими констеблями в гражданском. Не привлекая к себе внимания, они весь день держали под наблюдением входы и выходы из посольства.
Роберта Линкольна я уже описывал. Крупный и неуклюжий, на приеме он тем не менее произвел сильное впечатление: держался с достоинством, любезно давал возможность поговорить с ним каждому из многочисленных гостей, однако вел такие разговоры на собственных условиях. Таким он был и сейчас, сидя на стуле с высокой спинкой возле старинного столика. В более спокойной и конфиденциальной обстановке главным в комнате все равно оставался он. Держать речь он не собирался. Прежде чем высказаться, он долго и тщательно подбирал слова, говорил кратко и по делу. Наиболее встревоженным из троицы выглядел Уайт, он сидел сбоку и буравил нас пристальным взглядом. Начал разговор именно он.
– Должен спросить вас, инспектор Джонс, о чем вы думали, когда пришли сюда несколько дней назад под чужим именем и предъявили украденное приглашение? Вы не понимали, сколь серьезен ваш проступок?
– Мне уже все подробно разъяснили, и я могу лишь обратиться с извинениями к вам и господину послу. Но позвольте сказать, что положение было чрезвычайным. Я преследовал шайку опасных преступников. Было пролито много крови. Эти люди пытались убить меня лично… был взрыв, унесший не одну жизнь.
– У вас есть доказательства, что виновны именно они? – спросил Линкольн.
– Нет, сэр. Уверен я в одном: наши с Чейзом поиски преступников привели нас сюда. Именно по этому адресу их привез кучер прямо от Скотленд-Ярда, сразу после нападения.
– Он может ошибаться.
– Может, но в такую ошибку я не верю. Мистер Гатри не произвел впечатление человека, который что-то путает. Иначе я поискал бы другой способ попасть в посольство.
– Предложение исходило от меня, – вступил я.
Чувствовал я себя не бог весть как, а выглядел и того хуже. Головорезы Мортлейка меня здорово отделали: последствия оказались серьезнее, чем я ожидал. Половина лица распухла, под глазом синяк, губа разбита. Было трудно говорить. Джонс выглядел не намного лучше. Мы постарались одеться сообразно случаю, но все равно напоминали людей, пострадавших при крушении поезда.
– Это моя вина, – добавил я. – Это я убедил инспектора Джонса войти в посольство.
– Методы агентства Пинкертона нам хорошо известны, – ворчливо заметил Ишем. Он явно был настроен против нас. – Подстрекательство к бунту. Попытки обвинить в преступлении простых рабочих, которые на совершенно законных основаниях вышли на забастовку…
– Насколько мне известно, ничего подобного мы не совершали. Сам я точно не имел отношения к забастовкам на Чикагской железной дороге, да и к другим забастовкам.
– Чарли, сейчас мы не об этом, – спокойно заметил Линкольн.
– Мы действовали незаконно, – продолжил Джонс. – Не могу этого не признать. Но последующие события показали, что мы… Не скажу, что мы действовали правильно, но, по крайней мере, мы оказались правы. Преступник, известный как Кларенс Деверо, нашел укрытие в стенах этого посольства под ложным именем Кольман Де Врисс. Впрочем, возможно, это и есть его настоящее имя, а Деверо – вымышленное. Так или иначе, мы обнаружили его здесь. Именно поэтому он нанес удар, с каким я не сталкивался за все годы, какие отдал защите закона.
– Он похитил вашу дочь.
– Да, сэр. Его люди забрали мою шестилетнюю дочь и использовали ее как приманку, чтобы взять в плен Чейза и меня.
– У меня две дочери, – вступил Линкольн. – А недавно болезнь забрала сына. Я понимаю, что вам пришлось пережить.
– Вчера ночью в катакомбах под Смитфилдским мясным рынком Кларенс Деверо угрожал нам пытками и расправой. Мы остались в живых исключительно благодаря чуду, которое пока не поддается объяснению. Ну, это в другой раз. А сейчас, сэр, я даю вам клятву, что человек, напавший на нас, за которым тянется череда преступлений и в вашей стране, и в моей, – это человек, которого вы считаете своим третьим секретарем, и я здесь для того, чтобы запросить – и даже потребовать – право на его допрос, а впоследствии и на то, чтобы за свои деяния он предстал перед судом.