Наступила долгая пауза. Все ждали, что скажет Линкольн, но посол кивнул своему советнику, тот в задумчивости погладил бороду и обратился к нам со следующими словами:
– Мне очень жаль, но все не так просто и очевидно, как вам хотелось бы, инспектор Джонс. Давайте на минуту отложим в сторонку ваше личное свидетельство, независимо от того, можно ему верить или нет.
– Погодите!.. – вмешался было я, взбешенный подобным лицемерием, но Джонс поднял руку, призывая меня замолчать.
– Я не хочу сказать, что сомневаюсь в истинности ваших слов, хотя следует признать: ваши методы, ваше вторжение сюда оставляют желать лучшего. Я также вижу раны, которые получили вы и ваш помощник, мистер Чейз. Повторяю – тут сомнений нет. Важно другое – существует принцип экстерриториальности. Посол представляет интересы тех, кто его направил в другую страну, и почти сто лет назад Томас Маккин, главный судья Пенсильвании, постановил: любое лицо, которое представляет государственное ведомство и служит за границей, является священным и неприкосновенным, и всякое противоположное действие рассматривается как прямое нападение на суверенное государство. От себя добавлю, что подобная защита распространяется и на всех сотрудников посольства. Как может быть иначе? Дипломатический иммунитет есть не только у посла, но и у его подчиненных, в противном случае возникла бы масса трудностей, которые в конечном счете подорвут независимость самого посла.
– Простите, сэр. Но разве у посла нет возможности снять иммунитет, если он считает это уместным?
– Такого Соединенные Штаты не практиковали никогда. Наша точка зрения: на посольство не распространяются гражданские законы страны, в которой мы находимся. Посольство – это своего рода остров. Боюсь, что эта территория защищена от уголовного преследования. Мистер Де Врисс, как и мистер Ишем, и я, можем отказаться от дачи показаний в ходе гражданского и уголовного расследования. Даже наоборот: пожелай он давать показания, ему потребуется на это разрешение самого посла.
– Вы хотите сказать, что мы не можем возбудить против него дело?
– Именно это я и хочу сказать.
– Но согласитесь, что существует естественное право, общечеловеческие законы, по которым преступление подлежит наказанию.
– Вы не представили нам никаких доказательств, – вмешался Ишем. – Мистер Чейз был ранен. Вас вынудили мириться с временным похищением дочери. Но все, что вы сказали, никак не вяжется с образом мистера Де Врисса, каким мы его знаем.
– А если я говорю правду? Что, если Кольман Де Врисс без вашего ведома просто воспользовался практикой, которую вы только что описали? Неужели вы, господа, будете защищать человека, который приехал в Лондон только для того, чтобы нагнать страха на местное население?
– Его защищаем не мы!
– Однако же он защищен. Его сообщник Эдгар Мортлейк потягивал коктейль в этих стенах. А я своими глазами видел, как он перерезал горло рассердившему его человеку. Именно он похитил мою дочь. Его брат Лиланд, хладнокровный исполнитель его коварных замыслов, убил сотрудника агентства Пинкертона Джонатана Пилгрима. Вы бы стали их защищать, будь они живы? Мой друг Чейз привез из Америки досье, в которых говорится о злодейских деяниях этой шайки по всей Америке. Я эти бумаги читал. Могу показать их вам. Убийства, грабежи, шантаж, вымогательство… за всеми этими несчастьями стоит Кларенс Деверо, именно он вчера ночью пригрозил замучить нас до смерти, разделать, как скот. Вы, вне всякого сомнения, люди достойные. Я отказываюсь верить, что вы перекроете дорогу правосудию и будете и дальше жить под одной крышей с этой вероломной гадюкой!
– Доказательства! – стоял на своем Ишем. – Хорошо вам говорить о правосудии. Я сам изучал право. Probatio vincit praesumptionem[7]. Вот! Что вы об этом скажете?
– Вы ссылаетесь на латынь, сэр. А я – на собственную дочь, которую вырвали у меня прямо из рук.
– Допустим, его нельзя отдать под суд, но допросить-то можно? – спросил я. – Мы ведь имеем право поговорить с ним в Скотленд-Ярде в присутствии вашего юриста. Мы докажем, что наши обвинения верны, а потом, если здесь отдать его под суд нельзя, пусть его отправят домой и судят в Америке. Инспектор Джонс прав. Вы должны предать его анафеме. Вы сомневаетесь в правдивости наших слов? Видите, сколько у нас ран и ушибов? Как думаете, откуда они взялись?
На лице Чарльза Ишема все равно было написано сомнение, но Генри Уайт взглянул на Линкольна, и последний принял решение.
– Где мистер Де Врисс? – спросил он.
– Ждет в соседней комнате.
– Что ж, пригласите его сюда.
Это было уже кое-что. Секретарь посольства Ишем поднялся, подошел к двустворчатым дверям, распахнул их – и через несколько секунд, после мимолетного обмена репликами, в комнату вошел Кларенс Деверо. Я испытал странное, неописуемое волнение – вот он, и ничего дурного сделать мне уже не может. Разумеется, вид у него был достаточно смиренный, даже уничижительный – именно так он подавал себя, когда мы встретились впервые и едва обратили на него внимание, во время приема в посольстве. Сейчас он изображал легкий испуг – как же, оказался в такой солидной компании, он нервно помаргивал, стоя перед послом и его советниками. Джонса и меня он словно видел впервые и смотрел на нас как на совершеннейших незнакомцев. На нем был тот самый жилет из цветного шелка, что и прошлым вечером, но во всех прочих отношениях это был совершенно иной человек.
– Господин посол? – вопросительно обратился он к Линкольну, когда Ишем закрыл за ним дверь.
– Пожалуйста, садитесь, мистер Де Врисс.
Принесли еще один стул, и Деверо уселся, разместившись на некотором удалении от нас.
– Можно узнать, зачем меня сюда вызвали, сэр? – Он взглянул на нас во второй раз. – Я знаю этих джентльменов! Они были здесь на приеме по поводу торговли между Англией и Америкой. Один из наших гостей опознал в них самозванцев, и я был вынужден их выставить. Почему они снова здесь?
– Они выдвигают против вас весьма серьезные обвинения, – объяснил Уайт.
– Обвинения? Против меня?
– Можно узнать, где вы были вчера вечером, мистер Де Врисс?
– Здесь, мистер Уайт. Где еще мне быть? Вы же знаете, что я не рискую выходить на улицу, разве что того требуют чрезвычайные обстоятельства, да и тогда я к такому выходу тщательно готовлюсь.
– Эти господа утверждают, что встретились с вами на Смитфилдском рынке.
– Я не буду говорить, что это ложь, сэр. И не скажу, что они хотят отомстить за то, что произошло здесь неделю назад. Делать такие утверждения в присутствии вашего превосходительства было бы неверно. Скажу лишь, что это чудовищная ошибка. Что эти господа обознались. Они приняли меня за кого-то другого.
– Вам знакомо имя Кларенс Деверо?
– Кларенс Деверо? Кларенс Деверо? – Глаза его засияли. – К. Д.! Вот в чем дело! Те же самые инициалы! Может быть, суть недоразумения в этом? Но нет – этого имени я никогда не слышал.
Линкольн повернулся к Джонсу, приглашая высказаться.
– Вы отрицаете, что вчера взяли нас в плен, что ваши люди избили нас и отправили бы на тот свет, если бы нам не удалось бежать? Не вы ли рассказали нам о своем детстве в Чикаго, о вашей ненависти к мясу, о страхе, приведшем вас к боязни открытого пространства?
– Я родился в Чикаго. Это правда. Все остальное – выдумка. Господин посол, уверяю вас!
– Если вас там не было, расстегните воротник! – воскликнул я. – И объясните, откуда у вас на шее синяки. Это следы моих собственных рук, и я рад, что я эти следы оставил. Расскажите, откуда они взялись?
– Вы действительно на меня напали, – ответил Деверо. – Вы схватили меня за горло. Только мясной рынок тут ни при чем. Это произошло здесь, в посольстве. Вы пришли сюда по чужому приглашению и взъярились, когда я велел вас выдворить.
– Вот, наверное, в чем причина, – заметил Ишем. Он так страстно защищал Деверо, что я засомневался: а нет ли тут какого-то подкупа или принуждения? – Эти трое господ явно что-то между собой не поделили. Не буду ничего говорить о мотивах, но очень похоже, что тут произошла какая-то ошибка. Хочу также напомнить, господин посол, что мистер Де Врисс верой и правдой служит правительству Америки и в Вашингтоне, и здесь вот уже шесть или семь лет. Нам всем известно о его недуге. Возможно ли с таким заболеванием стоять во главе международной преступной группы? Посмотрите на него – разве перед вами закоренелый преступник?
Линкольн мрачно молчал, потом покачал головой.
– Джентльмены, – сказал он, – с сожалением вынужден признать, что свою правоту вы не доказали. Я не ставлю под сомнение ваши слова, вы оба – достойные уважения люди. Но Ишем прав. Без улик я не могу пойти вам навстречу, могу лишь обещать, что мы сами проведем расследование, но внутри стен посольства и в соответствии с его правилами.
Встреча была окончена. Но Джонс внезапно поднялся, и я сразу увидел, что он, как бывало уже не раз, полон энергии и решимости.
– Вам нужны улики? – спросил он. – У меня есть что вам предъявить. – Он достал из кармана лист бумаги с оборванным краем и положил его на стол перед Линкольном. Заглавными буквами на листе было написано: ВАША ДОЧ У НАС. – Эту записку мне прислали, чтобы заманить меня на кладбище, известное как «Путь покойника», – пояснил Джонс. – Именно с ее помощью Деверо взял в плен Чейза и меня.
– И что из этого следует? – спросил Ишем.
– Лист вырван из книги, и, увидев его, я сразу понял: она стоит в библиотеке, похожей на эту. – Джонс повернулся к полкам. – Солнце освещает эти окна под необычным углом, – продолжал он. – В результате свет падает лишь на некоторые из книг, и, войдя сюда, я сразу заметил: несколько томов в дальнем углу полок выцвели. Как видите, верхняя часть этой страницы тоже выцвела. – Не спрашивая разрешения, Джонс подошел к полкам и внимательно их оглядел. – Эти книги давно никто не читал, – развивал он свою мысль. – Все корешки стоят ровно… за исключением одной книги, которую недавно брали и поставили назад, чуть сместив. – Он взял с полки слегка торчавший том и поднес его Линкольну. – Давайте посмотрим…