Даже как-то неловко признаваться, что я так долго не мог выявить причину своего беспокойства. Разумеется, долгие месяцы жизни в доме 221-б на Бейкер-стрит оставили свой отпечаток. Я просто скучал по тем комнатам. Да, я часто жаловался на жуткие привычки Холмса; его нежелание выбросить хотя бы один документ, в итоге все поверхности были завалены теми или иными бумагами, его крайняя неопрятность со своими сигарами, которые он бросал в ведерко для угля, разбросанные по столику для завтрака пробирки и фляжки, пули, разложенные рядком на подоконнике, табак, хранимый в персидской тапке. И вот теперь этих мелких раздражителей мне не хватало. Сколько раз мне приходилось засыпать под звуки холмсовской «страдивари», вставать, чуя запах его первой утренней трубки? А беспорядочная череда посетителей, проложивших дорожку к нашей двери, – великий князь Богемии, машинистка, школьный учитель и, конечно же, издерганный инспектор Скотленд-Ярда.
В год после моей свадьбы мы с Холмсом встречались редко. Пожалуй, я намеренно не искал этих встреч: чувствовал нутром, что мою молодую жену сильно огорчит, если я буду тосковать по жизни, которая осталась в прошлом. Признаюсь, меня заботило и другое: а вдруг Холмс тоже изменит свою жизнь? Мне претила мысль о том, что Холмс возьмет на мое место другого постояльца… его финансовое положение подобных неудобств уже не требовало, но мало ли? Я никогда не говорил об этом вслух, однако моя дорогая Мэри знала меня лучше, чем мне казалось, и как-то вечером, оторвавшись от шитья, она сказала:
– Тебе надо навестить мистера Холмса.
– Что это ты вдруг о нем вспомнила? – спросил я.
– Ты заставил! – засмеялась она. – Вижу, ты только что о нем думал. Не отрицай! Ты только что смотрел на ящик, где лежит твой служебный револьвер, расплывшись в улыбке, – явно вспомнил какое-то ваше совместное приключение.
– Дорогая, ты настоящий детектив. Холмс может тобой гордиться.
– Он, не сомневаюсь, будет счастлив тебя видеть. Навести его завтра.
Уговаривать меня не пришлось, и, приняв на следующий день нескольких пациентов, я отправился в путь, чтобы попасть на место ко времени чаепития. Лето восемьдесят девятого года выдалось особенно теплым, и я приближался к Бейкер-стрит под безжалостными лучами солнца. Подходя к моему прежнему жилищу, я с удивлением услышал музыку и вскоре наткнулся на небольшую толпу: в центре круга танцевала и развлекала публику собачка, а ее хозяин подыгрывал ей на трубе. Таких бродячих артистов в столице водилось немало, хотя этот забрался от вокзала довольно далеко. Мне даже пришлось сойти с тротуара, чтобы в итоге оказаться у знакомой двери, где меня встретил одетый по форме слуга и провел наверх.
Шерлок Холмс томился в кресле, жалюзи полузакрыты, лоб прикрывала доходившая почти до глаз тень. Он был явно рад меня видеть – встретил так, будто ничего не изменилось, будто я никуда с Бейкер-стрит не съезжал. С легким сожалением я обнаружил, что он не один. Мое кресло по другую сторону камина занимал крепко сбитый вспотевший человек, в котором я тут же опознал инспектора Скотленд-Ярда Этелни Джонса, детектива, чьи неверные посылки и последующие действия стали предметом раздражения и насмешек, когда мы расследовали убийство Бартоломью Шолто в Пондишери-лодж. Увидев меня, он подскочил со стула, намереваясь уйти, но Холмс тут же его остановил.
– Вы выбрали самое подходящее время для визита, мой дорогой Ватсон, – сказал он. – Не сомневаюсь, что нашего друга инспектора Джонса вы хорошо помните. Он пришел за несколько минут до вас и как раз собирался проконсультироваться со мной по весьма деликатному делу, как он меня заверил.
– Я очень рад, что пришлось обратиться к вам снова, если, конечно, это уместно, – сказал Джонс с легким колебанием в голосе.
– Вполне уместно. Признаюсь, что мне все труднее воодушевиться без дружбы и совета моего собственного биографа. Взять, к примеру, убийство Трепова или странное поведение доктора Мура Агара… Дважды разгадать загадку мне помог исключительно его величество случай. Доктор Ватсон, вы готовы выслушать рассказ инспектора Джонса?
– Совершенно готов.
– Тогда вперед.
Но не успел Джонс начать, как открылась дверь и в комнату энергичной походкой вошла миссис Хадсон, она несла поднос с чаем, лепешками, маслом на блюдце и зернистой булочкой. Видимо, слуга сказал ей о моем приходе, потому что она добавила третью чашку, но Холмс, оглядев содержимое подноса, пришел к совершенно иному выводу.
– Вижу, миссис Хадсон, вам не удалось устоять перед чарами уличного артиста, который решил устроить концерт прямо перед нашей дверью.
– Ваша правда, мистер Холмс, – ответила эта добрая душа, слегка покраснев. – Я услышала музыку и поглядела на него через слуховое окно. Хотела было всех прогнать, но собачка такая забавная, а публика такая добродушная, что я передумала. – Она сдвинула брови. – Но как вы увязали содержимое подноса с уличным артистом – ума не приложу.
– Не важно. – Холмс засмеялся. – Чай, судя по всему, заварен прекрасно, и, как видите, насладиться им пришел наш добрый друг Ватсон.
– Как я рада вас видеть, доктор Ватсон. Вас тут очень не хватает.
Я подождал, пока миссис Хадсон уйдет, и повернулся к своему другу.
– Простите, Холмс, – сказал я, – но я тоже не понимаю, как вы сделали ваш вывод, имея в своем распоряжении лишь блюдце с лепешками и зернистой булочкой.
– Они здесь ни при чем, – ответил Холмс. – Все определила петрушка, которую миссис Хадсон положила поверх кусочка масла.
– Петрушка?
– Миссис Хадсон положила ее минуту назад. А масло достала из кладовой раньше, оно лежало на солнце. Погода теплая, и оно немного подтаяло.
Я взглянул на поднос. Холмс был прав.
– Петрушка не утонула в масле, значит миссис Хадсон отвлеклась от своих дел совсем недавно. Кроме прибытия двух гостей, отвлечь ее могла только музыка и аплодисменты зрителей.
– Поразительно! – воскликнул Джонс.
– Элементарно, – возразил Холмс. – Моя работа во многом строится как раз на таких наблюдениях. Но нас ждет нечто более серьезное. Пожалуйста, инспектор, расскажите, что вас сюда привело? А вы, Ватсон, не соблаговолите ли тем временем налить нам чая?
Я с удовольствием взялся за поручение, а Этелни Джонс начал свой рассказ, который я здесь и привожу.
– Сегодня рано утром меня вызвали в дом, находящийся в Хэмуорт-Хилле, в Северном Лондоне. Там произошел несчастный случай со смертельным исходом, не убийство. Об этом мне было сказано с самого начала. Дом принадлежит пожилой паре, мистеру и миссис Абернетти, они бездетны и живут там вдвоем. Ночью их разбудил треск, словно ломали дерево. Они спустились вниз и увидели молодого человека, одетого в темное, он рылся в их вещах. Это был взломщик. В этом нет сомнений, так как вскоре я узнал, что он забрался еще в два дома по соседству. Увидев в дверях Гарольда Абернетти в халате, незваный гость кинулся на него и, вполне возможно, причинил бы ему немалый вред. Но Абернетти прихватил с собой револьвер, который всегда держал под рукой как раз на такой случай. Он сделал один выстрел и убил молодого человека на месте.
Все это мне рассказал сам мистер Абернетти. Это пожилой, с виду совершенно безвредный человек. Его жена, на несколько лет его моложе, сидела в кресле и все время, что я провел в их доме, всхлипывала. Я узнал, что дом достался им в наследство от прежнего владельца, некоей миссис Матильды Бриггс. Она передала им дом совершенно бесплатно, в знак благодарности за многолетнюю службу. Они живут там последние шесть лет, живут тихо, без каких-то происшествий. Они отошли от дел, регулярно посещают местную церковь. Более достойную пару трудно себе представить.
О хозяевах достаточно. Теперь о жертве. Лет ему было около тридцати. Лицо бледное, глаза глубоко посажены. Одет в костюм и кожаные туфли, заляпанные грязью. К ним я проявил особый интерес, потому что за два дня до взлома шел дождь, и, заглянув в садик Абернетти – у них была небольшая лужайка за домом, – я быстро обнаружил следы покойного. Видимо, преступник обошел дом сзади и проник внутрь через заднюю дверь. Нашелся и ломик, которым он орудовал. Он лежал в сумке, которую взломщик принес с собой, туда же он сложил награбленное.
– И что же молодой человек украл у этой пожилой и безвредной пары? – полюбопытствовал Холмс.
– Мистер Холмс, вы попали в десятку! Именно по этой причине я здесь.
Джонс вытащил складную сумку, принадлежавшую, надо понимать, убитому. Он открыл ее и неторопливо, не стремясь к театральному эффекту, достал три фарфоровые фигурки и поставил перед нами. Это были одинаковые, аляповатые и вульгарные статуэтки, изображавшие нашу монархиню, королеву Викторию, императрицу Индии. Каждая фигурка была около девяти дюймов в высоту и ярко раскрашена. Королева в торжественном платье, на голове небольшая корона с бриллиантами, кружевная вуаль и орденская лента на груди. Холмс внимательно изучил фигурки, повертел в руках.
– Сувениры к пятидесятилетию пребывания на троне, – пробурчал он. – Можно купить в любом лондонском магазине, большой ценности не представляют. Фигурки – из трех разных домов. Первая принадлежит семье, где царят хаос и беспорядок, как минимум с одним маленьким ребенком. Вторая – собственность художника либо ювелира, который был на юбилейных торжествах вместе с женой. Третья, видимо, стояла у самих Абернетти.
– Вы совершенно правы, мистер Холмс, – воскликнул Джонс. – Абернетти живут в доме шесть, последнем в короткой шеренге домов. Я провел расследование и выяснил, что взломщик побывал той ночью еще у двух соседей, это Данстейблы в доме пять и миссис Вебстер в доме один. Миссис Вебстер – вдова, муж ее был часовщиком, а у Данстейблов действительно двое маленьких детей. Сейчас эта семья в отъезде. А три фигурки – одинаковые. Как вы все это вывели?
– Нет ничего проще, – ответил Холмс. – Первую фигурку давно не вытирали, на ней маленькие и липкие отпечатки пальцев, наверняка принадлежат ребенку, который нашу монархиню использовал как игрушку. Вторая фигурка была сломана, но потом ее кто-то искусно починил, скорее всего владелец, и он взялся за такую задачу только потому, что день юбилея имел для него особое значение. Весьма вероятно, что на торжествах он был с женой, теперь вдовой. Вы хотите сказать, инспектор, что больше не было украдено ничего?