ны и нажала кнопку.
…Аленка закрыла глаза. Это был великолепный и страшный день, когда они поняли, что найден «муравей разумный». Иной разум. После наступило остальное: работа – работа – работа, и умные мысли, и суетные мысли… Но тогда, на тропе, было великолепно и страшно. Контейнеры стали легкими, а земля густо-красной, и по застывшим колоннам бежали другие, не ломая рядов, и тоже застывали слоями, как огненная лава. Когда ее контейнер уже доплевывал последние капли аэрозоля, муравьи ушли. Все разом – улетели, отступили, сгинули, бросив погибших на поле боя…
Под настилом послышалось сопение, скрежет. Аленка посмотрела сквозь люк и сморщила нос. Здоровенный крокодил медленно протискивался между угловой сваей и лестницей. По-видимому, он воображал, что принял все меры предосторожности – над водой торчали только глаза и ноздри, и он явно старался не сопеть и деликатно поводил хвостом в бурой воде. Над палаткой раздалось оглушительное: «Кр-р-рокодилы! Кр-р-рокодилы!» – попугай Володя орал что было мочи, сидя на коньке палатки и хлопая крыльями. Крокодил закрыл глаза и рванулся вперед. Звук был такой, как будто провели палкой по мокрому забору, – это пластины панциря простучали по свае. Он не успел нырнуть – Аленка навскидку всадила в него две пули, а Володя неуверенно повторил: «Кр-р-рокодилы?»
– Позор! – сказала Аленка. – Какой ты сторож, жалкая ты птица!
Попугай промолчал. Он не любил стрельбы.
– А я не люблю мыть посуду. Тем не менее дисциплина нам необходима как воздух. И еще я не хочу работать. Как ты на это смотришь?
– Иридомирмекс, – оживленно сказал попугай. Он почесал грудку и приготовился к интересной беседе, но Аленка сказала ему:
– Цыц, бездельник! Давно известно, что это не иридомирмекс, а эцитон сапиенс Демидови. Вот как. Остается только выяснить, сапиенс он или не сапиенс.
Она бросила в воду ведерко на веревке, залила грязную посуду и снова села. Третье утро ее мутит как проклятую. Пусть Андрюшка сам трет жирные миски. И, кроме того, ей хотелось подумать. «Эцитон разумный Демидовых», разумен ли он на самом деле? Они с Андреем знали, что, вне зависимости от разума, их огненные – истинное чудо природы. В два счета супруги Демидовы станут знаменитостями, и их пригласят к академику Квашину, на знаменитый пирог с вишнями, а их будущим деткам придется играть на Гоголевском бульваре. С няней, говорящей на трех языках.
Шум будет потрясающий, потому что Андрей предсказал все заранее и имел наглость выступить на ученом совете. Он прочел доклад, замаскированный под сугубо математическим названием. А в конце, исписав обе стороны доски уравнениями, он сказал: «Выводы». И пошел…
Алена засмеялась. Концовку этого доклада и скандал, разразившийся потом, она помнила слово в слово.
«Я заканчиваю, – говорил Андрей. – Был дан анализ возникновения разумного целого из муравьиной семьи. Целое, в котором нервные узлы отдельных особей собраны в единую систему… Поскольку наиболее специфической функцией муравейника является инстинктивное управление наследственным аппаратом… необходимо ожидать разумного управления этим аппаратом в разумном муравейнике. И далее – ожидать активного процесса самоусовершенствования разумной системы. Я кончил». После этого он начал аккуратно вытирать руки тряпкой и перемазался, как маляр. По сути, он очень нервный и возбудимый и слава ему ни к чему. Слава, о господи!
Она бросила попугаю кусочек галеты.
– Мы пронесем бремя славы с честью, Володя, или уроним на полпути, но как насчет разума? У тебя его не очень-то много.
Попугай ничего не ответил.
– Гордец. Я с тобой тоже не разговариваю. – Она запустила руку в палатку, наощупь открыла сумку, стоящую у изголовья, и вытянула свой дневник. Вот они, проклятые вопросы, выписанные столбиком.
Первое. Могут ли считаться признаком разумной деятельности термитные фермы, на которых муравьи выращивают термитов, как домашний скот, для пищи?
– Ни в коем случае, – ответила Елена Демидова и покачала головой. – Ни под каким видом. Другие мурашки откалывают номера поинтересней. Пошли дальше.
«Любопытно, – подумала она, – что вдвоем с Андрюшкой мы не продвинулись дальше первого пункта. Он упирает на свой мистический тезис – что муравьи враждебно относятся к термитам, а огненные преодолели древнюю вражду и прочее. Вопрос второй снимается сам собой – о рисовых плантациях, о грибных плантациях, – все это умеют другие виды. А вот вопрос мудреный – инфразвуковой пугач, рассчитанный на млекопитающих, это дельце новенькое, и Андрей утверждает, что львиный рык содержит схожие частоты».
Попугай захихикал – он поймал шнурок от левого кеда.
– Молодчага ты, парень! – сказала Алена. – Львиный рык – не признак разума. Дальше. Летающий диск – ультразвуковая антенна. Содержание передач неизвестно, но можно полагать, что… Стоп. Этого мы не знаем. Возможно, что диск наблюдает окрестности, передает сообщения Большому Клубу и его команды исполнителям. Может быть, и так, но факты… Факты не строгие. Мы знаем только, что диски сопровождают колонны солдат, а рабочие группы меняют поведение, когда диск задерживается над ними.
– Может быть, принять за основу? – спросила Елена Демидова – докладчик.
Председательница разрешила:
– Валяйте.
– Итак, опыты: в сторону диска посылается ультразвуковой сигнал – и колонна меняет направление или рассыпается…
– Что вы там бормочете, кандидат Демидов? – спросила Аленка. Голос Андрея тонко-тонко запищал в глубине леса. – Вот еще тоже феномен – как его понимать?
Она перелистала страницы, быстренько записала число, время и, записывая слова, повернула голову в сторону муравейника. Голос смолк. Она прочла запись: «Черт! Надо было взять контейнер».
Аленка кинулась в палатку – хлипкое сооружение ходило ходуном. Натягивая комбинезон, она оступилась в дыру настила, упала и больно ушибла спину.
– Ах, сволочи! – с восхищением сказал Андрей и вдруг выругался. Она никогда на слышала от Андрея ничего подобного, и, шипя от боли, бросилась вытаскивать из-под мешков карабин, и, уже повесив его на шею, сообразила, что делает глупость. Андрей что-то бормотал в страшной дали. Комбинезон был уже мокрый изнутри, ковбойка прилипла к животу и сбилась складками. Не оглядываясь, Аленка спрыгнула в воду, подтянула к себе лодку и забралась в нее. Вода как будто еще поднялась с рассвета, но все равно – Аленка никак не могла дотянуться до ящика с аэрозолью.
– Ученый идиот! – сказала Аленка, подпрыгнула, ухватилась за настил и рывком подтянулась к ящику. Скользя ногами по свае, она достала один контейнер, другой, сбросила их в лодку, снова спрыгнула в воду и снова залезла через борт. Пирога зачерпнула бортом.
На все это ушло не меньше пятнадцати минут вместе с переправой. Она топала по муравьиной дороге, ничего не слыша за своим дыханием.
Андрей внезапно выскочил из леса. Он бежал грузной рысью, нелепо обмахиваясь веткой. Крылатые вились над ним столбом, а диск плыл в своей обычной позиции – метрах в десяти сбоку.
Она бежала навстречу, нащупывая кнопку контейнера. Когда Андрей остановился и поднес руку к лицу, Аленка подняла контейнер, но расстояние было слишком велико. Она через силу пробежала еще несколько шагов и выронила контейнер.
Крылатые улетели. Только диск жужжал над тропой. Улетели… Она села на тропу, сжимая в руках контейнер. Она плохо видела, глаза съело потом, и все в мире было потное и бессильное.
Андрей нагнулся и поднял ее за локти.
– Пойдем. – У него был чавкающий, перекошенный голос. – Пойдем. Они прогрызли костюм, сволочи летучие!
Удары пистолета и гром кордитных зарядов отразились от воды, а потом заглохли и рассеялись в горячем тумане. В дом вождя влетел неясный рокочущий звук, но Тот Чье Имя Нельзя Произносить и Многоязыкий услышали все это и еще многое – щелчки пуль по костяной спине, эхо от дальнего края поляны и тишину, сменившую крики птиц.
Тот Чье Имя Нельзя Произносить смотрел поверх согнутой спины Многоязыкого.
Под резной перекладиной у входа сидел на корточках старшина Бегущих, прислонившись спиной к автоматическому карабину. Бегущие сидели в тени по всей площадке перед домом и ждали.
Потом вождь посмотрел на Многоязыкого, на его тощие плечи, седые длинные волосы и кожаные ботинки на пуговицах. Многоязыкий надевал их в торжественных случаях. Он всегда приходил в дом вождя обутым. Тот Чье Имя Нельзя Произносить погладил рукоятку метательного ножа. Многоязыкого приходилось терпеть, хотя он был плохим советником и называл вождя запретным именем Дождь В Лицо, когда поблизости не было других людей. Он умел торговать с белыми.
Вождь махнул рукой. Старшина Бегущих вскочил. Топот сотни босых ног прокатился по деревне и стих у воды.
Многоязыкий разогнул спину.
– Вода поднимается.
Тот Чье Имя Нельзя Произносить молчал.
– Вонючие собаки рубят лес. Хотят, чтобы вода поднялась и огненные утонули в воде. Вонючие собаки! – повторил Многоязыкий, сплюнул жвачку и аккуратно растер ее ботинком.
Вождь молча смотрел поверх его головы.
– Твои воины ждут, – сказал Многоязыкий. – Прикажи. Мы убьем белых в доме на высоких столбах и взорвем запруду.
Он взглянул на советника. Многоязыкий опустил голову. Вождь думал. Он стар, а его советники глупы. Когда орел попадает в силок, он не ждет помощи и совета. Сейчас надо думать. В одном Многоязыкий прав. От белых всегда воняет. Они рубят лес в верховьях, а здесь бревна скучиваются в запруду. У его порога, в его деревне. Здесь родился Дождь В Лицо, отсюда его увез мусульманин-работорговец и продал на гасиенду. Он не хотел работать, и его били плетьми.
– Еще двадцать, – сказал гасиендадо.
Мальчишка молчал, прижавшись к деревянной кобыле.
– Он сдохнет, – сказал управляющий. – Он еще мальчишка. Он не выдержит.
– Еще двадцать, – повторил гасиендадо.
Он это запомнил. Белые звали его Бембой, но он помнил. Он – Дождь В Лицо. Сын Большого Крылатого Муравья. Через год он убил гасиендадо и ушел, унося с собой ремингтоновский карабин и двуствольный «Холланд-Холланд». Но патронов было мало. Тогда он и встретил Многоязыкого, угрюмого юнца в джутовой рубахе до колен. Многоязыким его стали звать потом, много лет спустя. «Ты и заряжать умеешь? – спросил человек в рубахе. – Смотри. Так; так; щелкнуло. Заряжено». Человек в рубахе взял ружье: «Целиться я умею. Главное, уметь заряжать». Дождь В Лицо покачал головой: «Главное – патроны. Патронов мало».