– Прибереги аппетит, – сказала Аленка. – Ты разоришь «Аэрофлот», старый крокодил джунглей.
– Не буду. Наберегся, – нагло сказал Андрей и улыбнулся стюардессе. – Я бы съел чего-нибудь еще, посущественней.
– Попробуем вас накормить, – сказала стюардесса.
Горы уже были далеко позади, и за круглыми оконцами перекатывался гул моторов, и, необозримая, синяя, замерла внизу Атлантика, и над ней висели круглые облака. Огненные облака. Раскаленные рассветом круглые облака.
«Возвращение с победой. С пирровой победой», – думала Алена, а Андрей уже достал блокнот и писал формулы – строчка за строчкой. Пиррова победа…
Давным-давно, когда ей было лет шесть или семь, они с братом набрели на полянку, в лесу, под Москвой. Полянка была красная от земляники. Аленка заглянула под листья, обмерла, и много лет спустя, стоило ей только захотеть, она могла увидеть эту полянку, услышать ее запах и ощутить вкус переспелой земляники на языке.
Теперь она может летать над джунглями и видеть джунгли, как видел их Большой Клуб. Она закроет глаза и увидит, как мелькают огромные листья и мчится темным силуэтом ягуар. Мчится по берегу и сигает в воду…
Алена не успела рассказать Андрею об этой галлюцинации, а сейчас почему-то нельзя. Она простила его, вычеркнула тот позорный разговор начисто, и все-таки они молчат.
Вот почему они молчат. Она возвращается с победой, а он – с поражением. Для него не бывает побед, его битва никогда не кончится, и он всегда будет помнить о том, что Большой Клуб погиб непознанным. Будет помнить и казниться. Что он сейчас делает, Андрей? Может быть, он думает о том же и вводит в свои формулы критерий «пирровости всех побед»?
Вернулась стюардесса, поставила перед ними обоими по подносику.
– Изумительно, – сказал Андрей. – Восхитительно. – Он стал жевать, глядя в блокнот красными глазами. За сборами было некогда спать, а в самолете Андрей никогда не спал.
– Я уверена, – сказала Алена, – что есть еще огненные. И не один Клуб. Есть.
– Не надо, Аленушка.
– Есть, – сказала Алена.
Наверное, у нее было несчастное лицо. Стюардесса посмотрела издали и подошла снова.
– Почему вы не кушаете?
– Так, – сказала Алена. – Спасибо.
Андрей крошечными значками, как муравьями, заполнял страницу за страницей, иногда смотрел в оконце, но, когда солнце поднялось выше, задернул занавеску.
Аленка хмурилась во сне. Воины шли по ночным дорогам под звездами, и на их пути в джунглях вспыхивали бесшумные пожары.
«Остров Мадагаскар»
И я ощутил во рту кислый вкус торжества.
Самый жестокий страх страшащегося – легкомыслие тех, о ком он печется.
Ночь была нескончаема. Из вечного бессонного света Северного Мегаполиса выпрыгнул стратосферный самолет, вонзился в ночь и теперь неутомимо чертил на юг по пятнадцатому меридиану, проглатывая тысячу километров каждые десять минут, оставляя позади маяки острова Борнхольм, многоцветные лужицы Щецина, Праги, Линца, Триеста. В безоблачной Адриатике блеснула луна, и сейчас же за ней – полоса Большого Неаполя, протянувшаяся вдоль побережья Тиррены до самого Сапри.
Хайдаров летел один, и ночь казалась нескончаемой, хотя полет от Мегаполиса до космодрома Теджерхи продолжится чуть больше часа. Стратосферные полеты всегда казались ему бесконечными – из-за огромности того, что оставалось внизу и позади. Миллионы людей, тысячи миллионов машин, книг, телевизионных экранов и проекторов, горящих окон и потухших окон, дверей, ступеней, электрических кухонь, деревьев, лабораторий. Он давно смирился с тем, что ему, человеку ученому и жадному до знаний, никогда не постичь и тысячной доли этого множества множеств, составляющего человечество. Он смирился и с одиночеством, но сейчас остро жалел, что Инге нельзя было лететь с ним. Стратоплан был слишком велик и пуст для единственного пассажира – в порту Мегаполиса не нашлось ничего поменьше. «Не надо было соглашаться, – подумай Хайдаров. – Они могли послать Ранка, Смирнова, кого угодно…»
Полтора часа тому назад – всего полтора часа! – они с Инге хохотали как безумные, а перед ними лицедействовали эти невероятные комедианты из труппы «Белка в колесе» – гении смеха. Цветные тени крутились, как белки, по гостиной; гремела музыка, и Хайдаров не услышал сигнала вызова – Инге крикнула: «Кто-то вызывает!» – и он пошел в кабинет и увидел на маленьком экране хмурое лицо директора. «Никола, ты нужен. „Остров Мадагаскар“ столкнулся с метеоритом. Погиб Шерна – он летел пассажиром». – «Какая нелепость! – сказал Хайдаров. – Как это произошло?» – «При выходе на Корабельную орбиту, – сказал директор. – Нелепый случай. Совершенно нелепый». – «Много пострадавших?» – «Только Шерна. Судно в исправности». – «Да. Но зачем нужен я?» – «Командир отменил посадку и просит следователя. Если ты можешь…» – «Я вылетаю», – сказал Хайдаров.
Сейчас он пытался понять – почему он согласился? Само слово – «следователь» – поражало своим старомодным и зловещим звучанием. Двадцать лет Хайдаров жил в искаженном мире, деликатно именуемом «неправильным поведением». Да, он был специалистом по неправильному поведению – исследователем. Но не следователем. Пустячный префикс «ис» менял дело… Что же там произошло, на «Мадагаскаре», космическом лайнере, доставившем с Марса отпускников? Какой префикс сопутствовал встрече с метеоритом и заставил командира отложить высадку, отсрочить встречу с Землей после двухмесячного отсутствия? Почему он оставил пассажиров мотаться в исправном корабле, будучи у цели – на Корабельной орбите, невидимом космическом причале?
Хайдаров посмотрел на маршрутник – позади Мисурата, внизу оазисы Ливии. Пятнадцать минут до посадки. Надо просмотреть судовую роль «Мадагаскара», – если там обнаружатся знакомые, дело облегчится.
Он вызвал рубку, попросил пилота связаться с Межплатрансом. Пилот замялся:
– Нельзя отложить, куратор? Там чрезвычайное происшествие…
– Вот как?
– Авария на лайнере с Марса. Как раз дают информацию.
– Подключи меня, пожалуйста.
Как обычно, после короткого устного сообщения Межплатранс давал подробную информацию визуально – это быстрее и компактней.
…«„Остров Мадагаскар“, межпланетный лайнер класса „орбита – орбита“, – читал Хайдаров. – Год постройки такой-то, стапель Канчанабури. Запас живучести – 190 суток, масса покоя такая-то, радиус свободного полета… Двигатели такие-то, два десантных бота, одна капсула двухместная… экипаж – 6 человек. Пассажирских мест – 65. Выполняемый рейс: Деймос – Корабельная орбита… Дата выхода… Экипаж. Командир, он же второй физик, – космический штурман 1-го ранга Грант Уйм, 44 года»…
Известный человек и образцовый командир, подумал Хайдаров.
«…Первый помощник и штурман, он же старший кибернетист, – косм. штурм. 1-го ранга Лев Краснов, 35 лет»…
«Так, хорошо. Этот у меня стажировался, – подумал Хайдаров. Кто второй помощник?»
«…Косм. штурм. 2-го ранга Марсель Жермен, 41 год, он же судовой космокуратор»…
О Жермене Хайдаров что-то слышал.
Он выключил экран, прикрыл глаза, сосредоточился. Неужто «префикс» – второй помощник? Личность, во всяком случае, незаурядная. Был неплохим космокуратором, а в штурманы пошел, уже перевалив за тридцать лет. Причины? Нет, причин он не мог вспомнить. Совет космических кураторов – учреждение скрытное, а десять лет назад Хайдаров еще не был его членом.
…Связь прервалась. Шло снижение. В ста двадцати километрах впереди был космодром, на котором Николая Хайдарова ждала двухместная ракета.
Лайнер «Остров Мадагаскар» висел на Корабельной орбите, всего в миле от орбитального маяка. Пилот, ведущий двухместную ракету, сказал Хайдарову:
– Орбита – экстра. Он в отменном порядке, а, куратор?..
Хайдаров промолчал. Тот же вопрос: почему корабль в «отменном порядке», ставший на орбиту с такой изумительной точностью, не выпускает пассажиров? Пилот разочарованно кашлянул. Видимо, он рассчитывал кое-что вызнать у космокуратора. «Мадагаскар» стремительно придвигался. Его стояночные огни мигали у самого маяка. Пронзительные рубиновые вспышки рядом с теплой оранжевой. Через минуту ракета скользнула под корпус лайнера со стороны Земли – огромная серебристая труба пепельно светилась в отраженном свете планеты. Мелькнули ребра радиаторов, красный диск экрана биологической защиты, и ракета мягко и аккуратно встала к причалу. Хайдаров попрощался с пилотом и, оттолкнувшись ногами от решетки, закрывающей пульт, выплыл в малую шлюзовую «Мадагаскара».
Люк послушно задвинулся. Рядом с Хайдаровым стоял длиннющий, широкоплечий, сутулый африканец и грустно улыбался, придерживая гостя за рукав.
– Я – Албакай, второй инженер и пилот. Рад тебя видеть, куратор. Ты знал Шерну?
Хайдаров сделал неопределенный жест. В ближайшие часы ему не раз будут задавать этот вопрос, как бы проводя черту между ним, земным специалистом по космической психологии, и покойным – таким же психологом-космистом, но со станции Марс-2. Дистанция между ними измерялась миллионами километров, отделявших Марс от Земли, и чем-то еще более внушительным. Подобная дистанция отделяла Христофора Колумба от безвестных мастеров, строивших его каравеллы.
Инженер поднял брови, но переспрашивать не стал. Лицо у него было умное, очень подвижное. Он проверил герметичность внешнего люка, старательно пощелкивая рукояткой течеискателя. Хайдаров отметил это пунктуальное выполнение уставных требований. Отметил и хирургическую чистоту в шлюзовой – полированную белоснежную пластмассу, сияющий алюминий на покрытиях скафандров, аккуратно растянутых вдоль стен.
– Куда вошел метеорит? – спросил Хайдаров.
– В кают-компанию, куратор.
– Меня зовут Николай. Николай Хайдаров.
Инженер кивнул, пропустил Хайдарова в овальную горловину внутреннего люка и тщательно закрыл и задраил крышку.