— Любопытно, — сказала пассажирка.
— Да что вы, ничего любопытного, — сказал Хайдаров. — Моя основная цель — быть адекватным моим обязанностям. Для этого я должен любить и почитать вас. И я стараюсь любить и почитать все вам принадлежащее, даже ваши профессии.
Пассажирка щелкнула пальцами и засмеялась. В каюте было темновато, и она наклонилась, чтобы разобрать надпись на значке.
— «Николай Хайдаров», — прочла она. — Ладно. Можете называть меня Мартой. Это вы каждому пациенту рассказываете? Насчет любви и почитания?
— Каждой пациентке, — протяжно сказал Хайдаров. — Иногда подношу цветы.
— Простите, — сказала Марта Стоник. — Язык мой — враг мой. О чем будем разговаривать?
— О пристрастиях. Почему все–таки вы завидуете нашей профессии?
— Власть. Кураторы для меня — олицетворение власти.
— А, снова пастыри и овцы… — сказал Хайдаров.
Он не стал объяснять, что власть — космического психолога в частности — существует лишь тогда, когда есть две стороны. Готовая ее осуществить и готовая ее признать. Что в XXI веке немного найдется властолюбцев и почитателей власти, а поэтому они подозрительны для психолога, как люди, отступающие от нормы. Ему уже было ясно, что властная, резкая и самолюбивая женщина вряд ли могла быть «субъектом X». Скорее, оказавшись один на один с раненым, она бы голову сложила, но его бы вытащила из аварийного отсека, — не только из человеколюбия и чувства долга. Ведь Шерна был огромный и здоровенный мужчина, а она — маленькая и слабая. Вытащив его. Марта лучшим образом удовлетворила бы свое самолюбие.
— Вы возвращаетесь в свой Институт, на Луну? — спросил он.
— Да.
— Скоро ли у вас отпуск?
— Я только что из отпуска. Но в чем дело, куратор? Вы лучше скажите прямо, что вас интересует.
— Пожалуйста. Где вы были в момент метеорной атаки?
— Ах, вот так… — сказала пассажирка. — Вы из Института космических психологов? Что за дело ИКП до метеорных атак и прочей прозы?
— Я говорю с вами от имени экипажа.
— Экипаж… Ах, вот так. Чем же интересуется экипаж: метеорной атакой, или мною?
— Вами.
— Тогда я отказываюсь говорить.
— Простите, — смиренно проговорил Хайдаров. — Я думал, вы знаете. Во время атаки смертельно ранен человек.
— Кто?!
— Филип Шерна.
— Какое несчастье, — с едва скрытым облегчением пробормотала пассажирка. — Теперь я понимаю. Он безнадежен?
Хайдаров рассказал то, что знал: тело заморозили только через двенадцать минут после клинической, смерти, и в малой ракете–контейнере отправили на Землю. Смогут ли там оживить — неизвестно. Судовой врач полагает, что шансов нет.
— Жаль его, — сказала Марта. — Я была едва знакома с ним. Мне говорили — он выдающийся человек.
Николай всмотрелся в ее лицо и перевел взгляд на шкалу акселерометра. Первые три, цифры — 0,11 — ярко и неподвижно сияли в темноте окошечка. Корабль неслышимо плыл по Корабельной орбите, чуть вытянутому эллипсу, увешанному маяками — по темной дороге длиной в сто тридцать тысяч километров, которую он пробегай за двадцать четыре часа, оставаясь при этом как бы на месте, в зените западного побережья Африки, и если там сейчас была ночь и облака не застлали небо, то Люди, подняв глаза, могли Видеть яркую, медленно мигающую звезду, — корабль вертелся вокруг центра тяжести, поддерживая ускорение с точностью до одной сотой земной силы тяготения, о чем и свидетельствовал акселерометр. Ноль одиннадцать и что–то еще — четвертая и пятая цифры все время, менялись, особенно пятая, она в неистовой спешке стремилась сообщить о каждой десятитысячной доле «же», она отзывалась на каждый шаг вахтенного штурмана в третьем уровне рубки, на движение пневматического лифта, поднимающего из кладовой завтрак для пассажиров, и совсем, уже с безумной скоростью, так что цифры сливались в мерцающий голубой прямоугольник, пыталась успеть при включениях корректировочных двигателей.
Глядя на акселерометр, Хайдаров спросил:
— Иными словами, Шерна вам не нравился?
Она спокойно уточнила:
— Не понравился. Я видела его в кают–компании, счетом три раза. Или четыре.
Редкий случай, — сказал Хайдаров, — Филипа все любили…
— Именно, куратор. Поэтому он не понравился мне. Профессиональный обаятель, стрелок–без–промаха… Вас шокирует мой непочтительный тон?
Хайдаров пожал плечами. Он и сам недолюбливал Филипа. Куратор должен быть обаятельным — но в меру. Личность его должна быть концентрированной, как химикат. Без воды. Демонстрироваться могут лишь те качества, которые. повышают доверие к личности куратора. А Шерна был артистичен, шумлив — душа общества — и в нем было что–то мушкетерское или флибустьерское, каска и полускафандр сидели на нем, как широкополая шляпа и кафтан с кружевами. Он был пышен. Бедняга Филип, подумал Хайдаров. Я недолюбливал тебя, но твоя гибель оставит во мне зарубку. Ты был слишком красив и пышен, смерть не по тебе.
— То есть вам Шерна не показался замкнутым и надменным человеком? — спросил он.
— Замкнутым — ни в коем случае. Хотя… Он всегда был сам но себе. А в момент аварии я была в каюте Бориса Гольданского, своего коллеги с Деймоса…
Еще один долой, остаются двое, подумал Хайдаров. Борис Гольданский — в числе вызванных для беседам
— Послушайте, куратор. Что вы ищете в корабле? Искать надо в космосе.
Здесь Николай совершил поступок, для куратора непростительный. Он выкатил глаза и замер. Не потому, что его удивили слова Марты Стоник. Просто он понял, что остаются отнюдь не двое. Остаются все пятнадцать пассажиров, потому что Оккам «обегающий компьютер». Он непрерывно переключается с объекта на объект. Например, членов экипажа он обегает с интервалом в пять секунд, а пассажиров — с интервалом в сорок–шестьдесят секунд, смотря по ситуации в корабле. В интервалах люди не контролируются. Значит, любой пассажир четвертого уровня имел целую минуту, чтобы подняться в кают–компанию, попасть в аварию вместе с Шерной, и бросить его. «Ай–ай–ай… прокряхтел про себя Хайдаров. — Все–таки пятнадцать человек…» — и увидел, что на лице пассажирки появляется изумление.
— Виноват, поперхнулся, — бодро солгал он. — Виноват. Кого надо искать в космосе?.
Она подняла левую бровь. Это у нее великолепно получалось.
— Так уж сразу и «кого», — сказала она, глядя на оружейный шкаф. — Установили, что пробило обшивку?
— Внесистемный метеорит, — сказал Хайдаров.
Стоник презрительно фыркнула.
— Извините, я профан, — сказал Хайдаров. — Мне было сказано мельком: внесистемный метеорит.
Стоник буравила его огненными левантийскими глазами.
— Вы гуманитарий, с вас взятки гладки. Но экипаж! Специалисты — «Голубая лента», кажется? Рекордсмены! Интересно, что у них на уме…
— Экипаж считается одним из лучших в Межплатрансе, — корректно заметил Хайдаров. Од определенно не завидовал тем, кому приходится работать с доктором Стоник.
Она снова сменила тон:
— Я знаю, я несправедливый человек. Но оставим это. Куратор, метеорит не подпадает под стандартную классификацию!
Будь у кураторов профессиональный девиз, он звучал бы кратко «Выслушай!». Хайдаров спросил:
— В чем же?
— Во всем, кроме скорости. Любая скорость свыше стольких–то километров в секунду считается внесистемной, что, я надеюсь, известно даже кураторам.
Хайдаров скромно поклонился, Стоник подозрительно спросила:
— У вас есть вторая специальность?
— Инженерная математика.
— О–а! Тогда вы поймете. Скорость у него была какая–то чудовищная — почему и не подействовала метеорная защита. Не меньше двухсот километров в секунду. Слушайте дальше: входное отверстие в броне имело восемь миллиметров в диаметре. Вам ясно?
— Очевидно, метеорит был пяти–шести миллиметров в поперечнике, так я понимаю?
— Не больше пяти. Но метеорит обычной формы, шарообразной в первом приближении, весил бы при диаметре пять всего один грамм. И при любой, повторяю, при любой скорости, сгорел бы в наружной броне. А этот прошел внутрь, и сгорел в третьем слое, понимаете? Я проделала расчеты. Так называемый метеорит был стержнем, предпочтительно из карбида вольфрама или чистого вольфрама, диаметром четырнадцать миллиметров и длиной около сотни. Он весил двадцать–тридцать граммов!
— Ого, — пробормотал Хайдаров. — Космический снаряд…
— То–то и оно.
Скорее всего у вас сурдокамерная болезнь. доктор Стоник, думал Хайдаров. Да–с. Властолюбие, мерещатся пришельцы… Бывает. Куда чаще, чем принято думать. Но не с сотрудниками Луны–Северной, это во–первых, ибо там перманентный психологический контроль, как на Земле. Хотя — месяц она провела на Деймосе, плюс сорок дней одиночества в каюте — психоз мог и объявиться… Трехкратная смена кураторов… С другой стороны — откровенна и почти адекватна… Во всяком случае, надо поговорить с Жерменом.
Он спросил:
— Доктор Стоник, почему бы вам не обратиться к первому инженеру? Ваша информация ему интересней, чем мне.
Пассажирка энергично отмахнулась:
— Нет–нет–нет! Догадаются сами — их счастье. Не догадаются — приоритет останется за ИСЖО. Воображаю,
Такэда удивится, когда мы явимся на ремонтнике и вырежем место пробоя…
— Следовательно, я должен молчать?
— Рассчитываю на вашу профессиональную скромность.
— Мера за меру, — сказал Хайдаров. — Когда я начал говорить о гибели Шерны, вы испугались за кого–то другого. 3а кого?
Она вскинула голову.
Хайдаров мигал с самым простодушным видом.
Она вдруг щелкнула пальцами:
— Ладно. Мне померещилось, что… Нет. Ничего мне не мерещилось.
— Мне очень, очень важно — знать, — мягко сказал Хайдаров.
Марта пожала плечами. Лицо ее опять стало оливковым, мрачным. Встала, шагнула через комингс и проговорила, не оборачиваясь:
— Проклятый рейс…
Когда дверь закрылась, Хайдаров поднялся и бормоча, покряхтывая, обследовал оружейный шкафчик. Снаружи — ничего… Внутри — обычный комплект: газовый и пулевой Пистолеты и пресловутый «ВК» — ракетный карабин, одним нарядом которого можно свалить трех слонов. Насколько Хайдаров знал, этим оружием воспользовались лишь однажды при обстоятельствах смутных и малопонятных — из тех случаев, которые стараются поскорее забыть, или притвориться, что их не было.