— Селия вешает на дверь амулеты, чтобы отпугнуть чудовищ, — сообщил он Марии.
— И помогает?
— Конечно! А еще они отпугивают покойников, которые не хотят смирно лежать в могилах.
— А тут нет ни одного амулета, — встревожилась Мария.
Эта мысль приходила в голову и Матту, но он не хотел, чтобы Мария ушла.
— В Большом Доме не нужны никакие амулеты, — пояснил он. — Здесь много людей, а чудовища толпу не любят.
Чувствуя интерес Марии, Матт расходился всё больше и больше. Он болтал, болтал и болтал и всё никак не мог остановиться, даже когда сам начинал стучать зубами от страха. Ни разу в жизни ему не уделяли столько внимания. Селия старалась выслушивать его, но обычно бывала слишком усталой. Мария же жадно ловила каждое слово, как будто от этого зависела ее жизнь.
— А о чупакабре ты слышала? — сказал Матт.
— Кто такая… чу-чупакабра? — спросила Мария замирающим от волнения голосом.
— Вампир. Кровосос!
— Ой, как страшно! — девочка придвинулась еще ближе.
— Еще бы не страшно! У нее на спине шипы, а когти и зубы оранжевые, как апельсин, и она сосет кровь!
— Врешь!
— Селия говорит, у нее лицо человеческое, только глаза изнутри целиком черные. Как пустые дыры, — сказал Матт.
— О!
— Больше всего она любит коз, но может сожрать даже лошадь или корову — а если очень проголодается, то и ребенка!
От страха Мария прижалась к нему крепко-крепко, обняла за плечи — руки у нее были ледяные. Матт стиснул зубы, чтобы не застонать от боли.
— Селия говорит, месяц назад чупакабра сожрала целый курятник, — сообщил он.
— Я слышала. Стивен сказал, их украли нелегалы.
— Так всегда говорят, чтобы люди не разбежались от ужаса, — ответил Матт, повторяя слова Селии. — Но на самом деле всех кур нашли в пустыне, и внутри у них не было ни капли крови. Они были сдуты, как пустая тыквенная кожурка!
Матт побаивался Стивена и Эмилии, но Мария была совсем другой. Такая же маленькая, как и он сам, и рядом с ней не было плохо. Как там назвала его Роза? «Мерзкий клон»… Матт не знал, что это такое, но сразу почувствовал обиду. Роза его ненавидела, и свирепый дядька, и врач тоже. Даже двое старших детей вмиг переменились, едва узнали, кто он такой. Матту хотелось расспросить Марию о клонах, но он боялся, что, если произнесет это слово, она его тоже разлюбит.
Так что Матт говорил, говорил и внезапно осознал восхитительную власть страшных историй: когда-то он сам слушал их с замиранием сердца, а теперь они потрясли Марию настолько, что девочка прямо-таки прилипла к нему.
— По ночам гуляют не только чупакабры, — солидно заявил Матт. — Еще есть Ла Льорона.[7]
Мария что-то прошептала. Ее лицо было прижато к его рубашке, так что он не разобрал слов.
— Ла Льорона утопила своих детей, потому что поссорилась со своим дружком. А потом раскаялась и сама утопилась, — продолжал Матт. — Она пришла на небеса, и святой Петр закричал на нее: «Ты плохая женщина! Не приходи сюда без своих детей!» Тогда она пошла в ад, но дьявол захлопнул перед ней дверь. Так что теперь она ночами напролет бродит по свету. Никогда не присядет, никогда не спит. Только рыдает: «О-о! О-о! Где же мои дети?» Ее слышно, когда дует ветер. Она подходит к окну и стонет: «О-о! О-о! Где же мои дети?» И царапает стекло длинными ногтями…
— Перестань! — взвизгнула Мария. — Прекрати сейчас же! Слышишь?!
Матт замер. Что в его истории не так?! Он пересказал ее точь-в-точь как слышал от Селии…
— Ла Льороны не бывает. Ты ее выдумал!
— Ничего я не выдумывал!
— А если и бывает, я о ней слышать не хочу!
Матт коснулся лица Марии.
— Ты что, плачешь?
— Ничего я не плачу, идиойд несчастный! Просто не люблю плохих историй!
Матт ужаснулся. Он и не думал пугать Марию так сильно.
— Извини…
— Не извиню, — всхлипнула Мария.
— На окне решетка, через нее никто не пролезет, — сказал Матт. — А в доме полно народу.
— В коридоре нет ни души, — возразила Мария. — Если я выйду, меня сразу схватят чудища.
— Может, не схватят…
— Легко тебе говорить! Может, не схватят! Когда Эмилия увидит, что меня нет в кровати, мне влетит по первое число. Она наябедничает папе, и он заставит меня целый день учить таблицу умножения. И всё из-за тебя!
Матт не знал, что и сказать.
— Придется остаться здесь до утра, — заключила Мария. — Мне всё равно влетит, но хотя бы чупакабра не сожрет. Подвинься!
Матт попытался освободить ей место. Кровать была очень узкая, и каждое движение причиняло боль. Он вжался в дальний угол. Руки и ноги мучительно заныли.
— Ты и вправду как кабан, — пожаловалась Мария. — У тебя одеяло есть?
— Нету, — ответил Матт.
— Погоди. — Мария соскочила с кровати и собрала газеты, которые Роза расстелила на полу.
— Можно обойтись и без одеял, — заметил Матт, когда она начала расстилать газеты на кровати.
— С ними будет не так страшно. — Мария юркнула под бумажные листы. — Вот так! Я всегда сплю с моей собачкой. Ты правда не кусаешься?
— Правда, — сказал Матт.
— Тогда всё в порядке, — сказала она и придвинулась поближе. — Спокойной ночи.
А Матт лежал и думал о наказании, которое Мария получит за то, что принесла ему еду. Он не знал, что такое таблица умножения, но догадывался, что ничем хорошим она не пахнет. За короткое время произошло множество событий, и половины из них Матт не понимал. Почему сначала все старались помочь ему, а потом вышвырнули на газон? Почему свирепый дядька назвал его тварью? И почему Эмилия сказала Марии, что он — гадкое животное?
Всё это как-то связано с тем, что он клон, и с надписью на ноге. Однажды Матт спросил Селию, что написано у него на подошве, и она ответила, что так делают с маленькими детьми, чтобы они не потерялись. Он думал, что такая надпись есть у всех. Но по поведению Стивена стало ясно, что далеко не у всех…
Мария во сне зашевелилась, вздохнула, взмахнула рукой — газеты соскользнули и засохшими листьями спланировали на пол, — и Матту пришлось вжаться в самый угол. Потом девочке, видимо, приснился кошмар. Она звала:
— Мама… Мама…
Матт попытался разбудить ее, но она только пихнула его кулаком.
При первых проблесках зари Матт заставил себя подняться. И чуть не вскрикнул от пронзительной боли в ногах. Болело куда сильнее, чем вчера вечером…
Он упал на четвереньки, взял ведро и пополз, стараясь не шуметь. Добрался до края кровати, туда, где Мария не могла его увидеть, и стал писать — как можно тише. Мария перевернулась на другой бок. Матт вздрогнул и опрокинул ведро. Пришлось собрать газеты, чтобы промокнуть разлитое. Закончив уборку, он без сил привалился к стене: руки и ноги болели невыносимо.
Дверь распахнулась.
— Гадкая девчонка! — заорала Роза. За ее спиной стайкой вертелись служанки, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что делается в комнате. — Мы весь дом вверх дном перевернули, пока тебя искали! А ты, оказывается, всё время была здесь, с этим мерзким клоном. Ну и влетит же тебе! Отец тебя сию минуту домой отправит!
Мария, жмурясь от яркого света, льющегося из коридора, села на кровати. Роза стащила ее на пол и поморщилась, глянув на жмущегося к стене Матта.
— Выходит, ты всё-таки не приучен к дому, гаденыш, — прошипела она и брезгливо отпихнула ногой мокрые газеты. — Не понимаю, как Селия столько лет тебя терпела!
5Тюрьма
Вечером, когда Роза принесла ужин, Матт спросил ее, когда вернется Мария.
— Никогда! — отрезала горничная. — Ее с сестрой отправили домой, и скатертью дорожка! Эти девчонки вечно задирают нос, и всё потому, что у них папаша сенатор. Ха! У этого Мендосы хватает наглости протягивать лапку, когда Эль Патрон раздает подачки…
Каждый день его навещал врач. Матт забивался в угол и испуганно дрожал, но тот, казалось, не замечал этого. Он деловито осматривал ногу Матта, промывал дезинфицирующим средством, проверял швы. Однажды вколол антибиотик, потому что рана припухла и у мальчика подскочила температура. Врач не пытался начать разговор, и Матт был этому рад.
Однако врач много разговаривал с Розой. Им, казалось, очень нравилось общество друг друга. Врач был высокий, костлявый. Волосы у него на голове топорщились, как пушок на брюшке у утки, а при разговоре он брызгал слюной. Роза тоже была высокая и очень сильная — Матт убедился в этом однажды, когда попытался вырваться и убежать. Ее лицо вечно было хмурым, улыбалась она лишь изредка, когда врач отпускал одну из своих шуточек. Матта улыбка Розы пугала еще сильнее, чем ее хмурый взгляд.
— Эль Патрон уже много лет не спрашивал об этой твари, — как-то заметил врач.
Матт понял, что речь идет о нём.
— Может, вообще забыл о его существовании, — пробормотала Роза. Она, опустившись на четвереньки, мыла пол в углу комнаты; рядом стояло ведро с мыльной водой.
— Хотелось бы это знать наверняка, — отозвался врач. — Иногда мне кажется, что Эль Патрон совсем выжил из ума. Целыми днями не произносит ни слова, сидит, уставившись в окно. А временами делается хватким, как старый бандидо, каким он был когда-то.
— Он до сих пор бандидо, — проворчала Роза.
— Никогда так не говори, даже мне! Не дай бог тебе увидеть Эль Патрона в гневе!
Матту показалось, что и врач, и горничная вздрогнули. Ему стало интересно, почему они так боятся этого Эль Патрона, если, по их словам, он уже стар и слаб. Матт уже уяснил себе, что он клон Эль Патрона, хотя не вполне понимал, что это значит. Может быть, Эль Патрон одолжил его Селии, а теперь собирается потребовать обратно?..
При мысли о Селии глаза Матта наполнились слезами. Он крепко зажмурился. Нельзя выказывать слабость перед своими мучителями! Он инстинктивно понимал, что те с радостью ухватятся за малейшую возможность сделать ему еще больнее.