– Он прекрасен, не правда ли? – Фишер поднял голову, указывая на остров за моей спиной.
Я оглянулась на Хаймур. Четырехэтажный особняк возвышался над скалистым утесом. Фасад из светло-серого камня порос плющом. Треугольную крышу украшал красивый узор из голубой и зеленой черепицы, сиявшей, словно драгоценные самоцветы в короне морской царицы. Мой взгляд переместился на узкую тропинку в скалах.
– Кажется, что здесь никогда не может произойти ничего плохого, да?
Фишер мрачно кивнул:
– У меня странное ощущение… будто я на пороге открытия какой-то тайны.
– И у меня.
Фишер выжидающе посмотрел на меня.
– Я хотела кое-что обсудить с папой, но они сцепились с Камиллой из-за этой ерунды про проклятие, и мы так и не смогли поговорить. А теперь он уехал в столицу и неизвестно, когда вернется.
– Это очень срочно?
– Сегодня утром я так думала.
– А теперь?
Я пожала плечами:
– Теперь придется ждать – без разницы, срочный вопрос или нет.
Фишер провел руками по веслам, но не сдвинулся с места.
– Ты можешь поговорить об этом со мной – что бы то ни было. Вдруг я смогу помочь?
Я дотронулась до кармана с часами, но не стала их доставать.
– Я… Я думаю, что Эулалию убили.
Фишер прищурился, и взгляд его янтарных глаз помрачнел.
– Мама сказала, она упала с обрыва.
Я кивнула, убрав за ухо непослушные пряди, разлетающиеся по ветру.
– Так и есть.
– Но ты считаешь, что это не несчастный случай, – предположил Фишер.
– Да. – Я подняла глаза, встретившись с ним взглядом.
Тяжелая волна ударилась о борт лодки, и мы оба вздрогнули.
– Почему ты ничего не сказала Ортану? Ты всегда бежала к нему с любой проблемой.
– Я хотела, но… сейчас все изменилось. Он изменился. Он разрывается между всеми нами, – пробормотала я, скорее разговаривая сама с собой, чем с Фишером. – Теперь он больше не вдовец, живущий в особняке с кучей дочерей. Он снова стал мужем. Я бы очень хотела…
– Продолжай, – сказал Фишер, когда молчание затянулось.
Я улыбнулась, хотя на душе было по-прежнему неспокойно.
– Я бы, конечно, очень хотела, чтобы он занялся этим вопросом. Мне кажется, я не справлюсь одна.
– Знаешь, жаль, что мы не можем спросить у Эулалии, что с ней произошло. Она всегда была любительницей долгих историй, да?
– Это точно, – согласилась я.
Наши взгляды встретились, и я ощутила особую согревающую близость. Так приятно снова поговорить об Эулалии с кем-то, кто хорошо ее знал! Увлекшись подготовкой к балу, мы почти не вспоминали о ней в последнее время.
– А помнишь, когда она… – Я осеклась: неожиданно к горлу подступил ком.
– Эх, Аннали, – вздохнул Фишер и без тени смущения обнял меня.
Я прижалась к его груди, позволив разделить мою боль. Он начал ласково гладить мою шею, и я ощутила что-то, совсем не похожее на печаль. Его сердце забилось сильнее, в такт моему. Я слушала его, считая удары, и представляла, что может произойти, если я позволю ему сделать следующий шаг. Но тут в моей памяти всплыло неодобрительное «ц-цк» Ханны, и я отстранилась.
Фишер долго молча смотрел на меня, а потом снова взялся за весла. Он греб против волн, пытаясь снова повернуть к островку. Я закусила губу, лихорадочно соображая, как разрядить обстановку. В воздухе повисла гнетущая недосказанность.
– Фишер? Ты веришь в призраков?
Вопрос сорвался с моих губ прежде, чем я успела об этом подумать. Фишер мог бы решить, что я сошла с ума, но вместо этого он лукаво улыбнулся.
– Таких, что ли? – Он замахал руками, изображая страшное привидение.
– Нет, настоящих призраков. Духов.
– А, ты об этих.
Мы проплыли над впадиной, и волны под нами потемнели. В расщелинах и укромных уголках острова ютились чайки. Завидев нас, они поспешили подобраться поближе в поисках еды для своих птенцов.
– В детстве верил. Мне очень нравилось выдумывать истории и пугать маленьких детей на кухне. Я думал, это весело. Однажды я рассказал дочери поварихи такую страшную историю, что ей еще неделю снились кошмары, и в итоге она пожаловалась на меня. Мама была, мягко говоря, не в восторге.
– А сейчас?
– Не знаю. Мне кажется, в жизни каждого наступает такой период, когда призраки перестают казаться чем-то смешным. Когда люди, которых ты любишь, умирают… как мой папа или твоя мама и сестры… мысль о том, что они могут быть заперты здесь… Это невыносимо, разве нет? Я не могу представить более ужасной участи. Невидимые, неслышимые. В окружении людей, которые с каждым днем вспоминают о тебе все реже. Я бы, наверное, сошел с ума. А ты? – Он перестал грести. – Мы долго не виделись, но я по-прежнему помню это твое выражение. Что-то тебя тревожит. Не Эулалия. Что-то еще. – Фишер потянулся и сжал мое колено. – Ты можешь поделиться со мной чем угодно, ты же знаешь.
– Верити видит призраков, – выпалила я. – Аву и Элизабет, Октавию и теперь даже Эулалию.
Фишер судорожно вдохнул:
– Правда?
Я небрежно махнула рукой и попыталась сменить тему:
– Знаю, звучит бредово.
– Нет-нет, это вовсе не так. Просто… А как они выглядят?
Я рассказала ему об альбоме, о чумных пустулах и свернутых шеях, о вывихнутых конечностях и кровавых запястьях.
– Ох, Верити, – вздохнул Фишер. – Ну и ужас!
Я нахмурилась:
– Проблема в том, что… после того, как она рассказала мне о них, я постоянно боюсь войти в ванную и обнаружить там окровавленную Элизабет, всплывшую лицом вниз, или увидеть переломанное тело Октавии в кабинете. Я не могу избавиться от этих видений. Я всюду вижу своих сестер.
Фишер мягко провел большим пальцем вокруг моей коленки.
– Звучит ужасно. Но… – На мгновение он замялся. – Но ты ведь видишь их… не по-настоящему?
– Ты мне не веришь. – Я скрестила руки на груди: несмотря на яркое солнце, мне почему-то стало холодно.
– Я верю, что ты расстроена и напугана, и это совершенно нормально: не нужно этого стыдиться. Но ты же на самом деле не веришь, что Верити видит привидения? Или…
– Я не знаю, что и думать. Если все это неправда, зачем она рисует такие ужасные вещи?
Фишер пожал плечами:
– Может, они не кажутся ей такими ужасными. Сама подумай. Она окружена трауром с самого своего рождения. Разве она когда-нибудь видела что-то, кроме скорби? – Фишер смахнул со лба растрепавшиеся волосы. – Это не могло на нее не повлиять, не правда ли?
– Наверное.
Он снова коснулся моей ноги:
– Я не стал бы так переживать из-за этого. Может быть, у нее просто такой период. У нас у всех бывали трудные минуты.
– О да, я помню твою! – сказала я, неожиданно расплывшись в улыбке.
Фишер фыркнул и налег на весла.
– Не напоминай, не напоминай!
– Никогда не забуду, как ты орал.
Он улыбнулся, но меня почему-то посетило очень странное чувство: как будто он не знал, о чем я говорю.
– Морская змея, – подсказала я, удивленно вскинув брови.
В глазах Фишера загорелся веселый огонек.
– А, ты про это. Мне нечего стыдиться: любой бы на моем месте заорал, увидев такую гигантскую змею. Инстинкт самосохранения!
– Но это был всего лишь кусок веревки! – со смехом вспомнила я.
Мы собирали ракушки на пляже, и неожиданно рядом с нами всплыл канат. Фишер схватил меня за руку и со всех ног побежал прочь, крича о ядовитых змеях и нависшей над нами опасности. Все оставшееся лето мы с сестрами, конечно же, подсовывали Фишеру веревки.
– Веревки, змеи – все одно, – отмахнулся он и рассмеялся вместе со мной.
Лодка пристала к черному песчаному берегу острова, и мы отвлеклись от темы. Я выпрыгнула на сушу и помогла Фишеру вытащить лодку из воды. Чуть дальше по побережью, у скалистых выступов, было несколько приливных заводей. Во время прилива малюсенький островок полностью уходил под воду, а когда море отступало, на базальтовом песке оставались самые разные сокровища. Здесь всегда можно было найти морских звезд и радужных анемонов, а иногда даже морских коньков, застрявших на берегу до следующего прилива. Длинные листья ламинарии часто цеплялись за камни и наматывались целыми клубками. Словом, приливные заводи были отличным местом для пополнения припасов.
– Тебе понравился вчерашний бал? – спросила я, не отвлекаясь от поисков.
– Это, безусловно, самый роскошный вечер, на котором я когда-либо был. А тебе?
– Я очень рада, что ты пришел. Иначе мы бы вообще не танцевали.
И тут Фишера осенило.
– Ты говорила, Камилла поругалась с папой из-за проклятия? Люди правда в это верят?
– Как выясняется, да.
– На твою семью обрушилось множество несчастий, но это не значит… – Фишер ухватил за клешню краба-скрипача, пытаясь отвоевать у него кусочек ламинарии. – Мне ужасно жаль.
– Для меня все это на самом деле не так важно. А вот Камилла сейчас – наследница. Ей нужна удачная партия, и она переживает, что никогда не найдет мужа, если будет сидеть в уголке на каждом балу.
Фишер задумался.
– Если бы только был способ увезти вас всех… уплыть далеко от Соленых островов, туда, где никогда не слышали о проклятии Фавмантов.
– Вот! Вчера я сказала ей то же самое! Но она думает, что это невозможно.
Фишер поднял глаза и посмотрел вдаль, в сторону Сольтена, как будто пытался вспомнить что-то давно забытое.
– Интересно… – Он пожал плечами и тихонько усмехнулся себе под нос. – Хотя это, наверное, всего лишь байки. Забудь.
– Что? – спросила я, подойдя к нему, чтобы положить собранные водоросли в корзину.
– Когда растешь на кухне, узнаешь много всяких историй. Выдумки, да и только.
– Фишер, – не отставала я.
Он вздохнул:
– Звучит немного дико, да? Но я как-то слышал о портале – потайной двери. Для богов.
– Для богов? Что им делать в Хаймуре?
– В стародавние времена боги принимали гораздо больше участия в жизни смертных. С ними советовались по любым делам – от искусства до политики. Некоторые из них до сих пор с нами. Ты же знаешь: Арину то и дело замечают в опере и театрах столицы. Она говорит, что приносит вдохновение.