– Если на то пошло, можно сказать: у нас просто отсутствует врожденная тяга к приключениям, раз уж мы никого не потеряли.
Лихнис пожал плечами:
– Или вы просто выбираете правильные приключения. В осторожности нет ничего постыдного, Шаула. Все вы – частицы одной личности, вас такими сделали для того, чтобы вы могли исследовать Вселенную, а не искали новые способы умереть.
– Значит, ты не считаешь, что мы достойны презрения?
– Если бы я так считал, ноги бы моей здесь не было. Ни разу.
Его ответ тогда полностью удовлетворил меня, показавшись совершенно искренним. Лишь позже, когда я обдумывала наш разговор, вдруг вспомнилось это «ни разу». Как будто Лихнис гостил у нас уже не впервые.
Видимо, он просто оговорился. То был наш двадцать второй сбор, и Лихнис никогда раньше не составлял нам компанию.
И все же…
Я чувствовала себя крайне глупо. Мы пообщались, и все прошло легко и спокойно, словно между нами никогда не существовало непонятной дистанции. И это само по себе казалось странным, внушая тревогу.
День еще не закончился, и я знала, что у нас будет возможность поговорить. Но мне требовалось заранее заготовить все вопросы и не поддаваться беззаботной манере Лихниса. Если он чего-то хотел от меня, то я всерьез намеревалась выяснить, чего именно.
Я не сомневалась, что цветы дарились с намеком, и у меня уже наполовину сложился ответ. Похоже, белладонна подразумевала некий полузабытый факт, служила ассоциацией. В голову тем не менее ничего не приходило, и, когда утро сменилось полднем, меня в основном занимало внесение последних поправок в мою нить. Естественно, у меня были сотни дней, чтобы отредактировать мои воспоминания, но отчего-то я все еще сомневалась, что они приведены в приемлемый вид. Частично я могла это проделать у себя комнате в Совиной башне, но большие фрагменты памяти остались на моем корабле, и я поняла: работа упростится и ускорится, если переберусь на орбиту.
Поднявшись по винтовой лестнице на крышу Совиной башни, я взмыла к моему кораблю. Несмотря на все очарование сотворенного Фекдой места, я была рада вернуться туда, где чувствовала себя как дома. Войдя на мостик «Сарабанды», устроилась на собственном троне, чтобы вызвать к жизни дисплеи и приборные панели. Считала светящиеся показания и с удовольствием отметила, что с кораблем все в порядке. Через шестьсот тридцать дней мы все покинем Терцию и я разгоню параметрический двигатель «Сарабанды» почти до скорости света. Мысленно я уже предвкушала очередное странствие с посещением бесчисленных звездных систем и миров.
В панорамном окне на мостике «Сарабанды» виднелось не меньше сотни других кораблей. Глядя на них, я восхищалась разнообразием форм и размеров – плодами труда моих соплеменников-шаттерлингов. Общими у этих кораблей были лишь два критерия: скорость и надежность. Некоторые звездолеты принадлежали нашим гостям, в том числе скромный «Лентяй» Лихниса, казавшийся карликом на фоне практически любого корабля на орбите Терции.
Я прошлась по моим сегментам памяти. Времени это заняло немного, но, когда я закончила, что-то вдруг заставило меня остаться на мостике.
– Корабль, – сказала я вслух, – выдай информацию по запросу «белладонна».
– Число ссылок по данному запросу слишком велико, – сообщила «Сарабанда». – Учитывая текущие ограничения твоих нейропроцессов, тебе потребуется восемнадцать тысяч лет, чтобы просмотреть их все. Желаешь применить поисковый фильтр?
– Да, пожалуй. Сузь поиск до ссылок, в которых прямо упоминаются Линии или Союз. – У меня имелось лишь зыбкое подозрение, но оно странно бередило душу.
– Прекрасно. Все равно остается свыше тысячи ста ссылок. Но наиболее релевантные из них относятся к Линии Горечавки.
Я наклонилась вперед:
– Дальше?
– Протокол Белладонны – экстренная мера, разработанная Линией Горечавки с целью обеспечить продолжение Линии в случае угрозы ее вымирания в результате случайной катастрофы или враждебных действий.
– Поясни.
– Протокол Белладонны, или просто Белладонна, – условленная последовательность действий по оставлению одного места сбора и перемещению в другое. Никакая заранее договоренная цель не требуется. Белладонна функционирует как алгоритм принятия решений, который определит конкретное место для отступления, с использованием простых критериев поиска и отбраковки.
Меня охватила тревожная дрожь.
– Линия Горечавки запустила протокол Белладонны?
– Нет, Шаула. В этом никогда не возникало необходимости. Но протокол Белладонны переняли некоторые другие Линии, включая Линию Мимозы.
– А мы… – Я тотчас умолкла, почувствовав себя глупо. – Конечно нет. Если бы мы хоть раз привели в действие Белладонну, я бы знала. И нам точно не грозило бы вымирание. Да и вообще не было бы серьезных угроз.
«Для этого мы чересчур робкие, – подумала я. – Разве нет?»
Когда я вернулась на Терцию, Лихнис отдыхал в лучах послеполуденного солнца на верхней галерее Свечной башни, с присущими ему обаянием и скромностью отвечая на вопросы о возможностях его корабля.
– Да, за все эти годы я обзавелся кое-каким оружием – а у кого его нет? Но уж точно ничего похожего на гомункулярное. Бои в космосе? Было такое пару раз. Как правило, я стараюсь уклоняться, но порой неприятностей не избежать. Однажды я разнес на куски луну Аргула в Клине Терцета, но лишь для того, чтобы прикрыться ее обломками. Тогда на Аргуле никто не жил – по крайней мере, я так думаю. А потом наткнулся на флотилию Одиннадцатых Интерцессионных, неподалеку от Сердоликовой бухты…
– Лихнис, – обратилась я, и его слушатели не стали возражать против вмешательства, поскольку сегодня был день сплетения моей нити, – можно с тобой поговорить? Где-нибудь наедине?
– Конечно, Шаула. Если только не будешь ничего рассказывать про свою нить.
– Нить тут ни при чем.
Поднявшись с кресла, он стряхнул с одежды хлебные крошки, рассеянно кивнул своим обожателям, и мы вместе направились в тенистый уголок галереи.
– Что тебя беспокоит, Шаула? Мандражируешь перед выступлением?
– Ты прекрасно знаешь, что меня беспокоит. – Я понизила голос, чтобы он не звучал угрожающе, хотя больше всего мне хотелось вцепиться в тощую шею и выжать из Лихниса всю правду. – Что за игру ты со мной ведешь? Даже точнее: на каких струнах играешь?
– Игру? – спокойно, но настороженно переспросил он.
– Те цветы. Я подозревала, что это ты приносил, еще до того, как поставила «глаз». Но ты все равно избегаешь смотреть мне в глаза. А сегодня утром даже прикинулся, будто не знаешь, как меня зовут. Отделываешься легкомысленными ответами и несерьезными улыбочками, словно не происходит ничего странного. Но с меня хватит. Мне нужно обрести ясность мыслей, прежде чем я отправлю мою нить в банк нитей, и ты мне в этом поможешь. Начинай отвечать.
– Отвечать? – переспросил он.
– Ты ведь никогда не сомневался в том, как меня зовут?
Он на мгновение отвел взгляд, а когда снова на меня посмотрел, в его лице что-то изменилось. Появилась некая обреченность, нечто вроде долгожданной капитуляции.
– Верно, нисколько не сомневался. Уж что-что, а твое имя я вряд ли мог легко забыть.
– Говоришь так, будто мы уже давно знакомы.
– Все верно.
Я покачала головой:
– Если бы в странствиях мне повстречался кто-нибудь из Горечавок, я бы запомнила.
– Это было не в странствиях. Мы познакомились здесь, на Терции.
Я еще энергичнее мотнула головой:
– Нет, это даже менее вероятно. Ты не обращал на меня внимания с момента моего прибытия. Было очень трудно к тебе добраться, а когда это удавалось, ты обязательно находил повод уйти. И потому вся эта история с цветами раздражает еще больше. Если бы ты хотел со мной поговорить…
– Хотел, – перебил он. – С самого начала. И мы действительно раньше встречались, именно на Терции. Знаю, ты скажешь, это невозможно, поскольку Линия Мимозы никогда раньше не бывала на Терции, а этим башням не больше века. Но я говорю правду. Мы уже побывали здесь. Оба.
– Не понимаю.
– Этот день наступает каждый раз, просто сейчас он наступил чуть раньше. – Лихнис уставился на мозаичные плитки пола, холодно отсвечивавшие оттенками индиго в полутени. – Или мой трюк с цветами срабатывает все хуже и хуже, или у тебя остаются между циклами какие-то воспоминания.
– В каком смысле – между циклами? – Я дотронулась до его руки, давая понять, что хочу положить конец этому издевательству с полуправдами и загадками. – Я спросила мой корабль насчет цветов и узнала о протоколе Белладонны. Да, я смутно помнила что-то такое, но кого может интересовать этот алгоритм, если мы не потеряли ни одного шаттерлинга? И почему ты приносил цветы, вместо того чтобы просто прийти и высказаться?
– Потому что ты взяла с меня обещание, – ответил Лихнис. – Идея насчет цветов – твоя. Это своего рода тест. Не слишком очевидно, но и не особо загадочно. Если поймешь, в чем суть, – так тому и быть. Если нет – придется тебе всю тысячу ночей провести в блаженном неведении.
– Моя идея? Блаженное неведение? О чем ты?
Казалось, слова даются ему с трудом.
– О том, что стало с Линией Мимозы.
Лихнис повел меня на самую верхнюю площадку Часовой башни. Мы стояли под ее куполом, выкрашенным изнутри в пастельный синий цвет и усеянным золотыми звездами, и нас окружали вырезанные в камне окна. Меня удивило, что здесь нет никого, кроме нас. Мы видели шаттерлингов на галереях и променадах других башен, но в эту вечернюю пору Часовая была необычно тиха. Молчали и мы. Превосходство было на стороне Лихниса, но, похоже, он пока не знал, что с этим делать.
– Фекда неплохо справилась, как думаешь? – спросила я, чтобы заполнить пустоту.
– Ты говорила, что вернулась на свой корабль.
– Да. – Я указала на синий свод, за которым расстелилось настоящее небо. – Прекрасное зрелище, когда смотришь на звезды с Терции, но по-настоящему этого не осознаёшь, если ты не на орбите. Я туда время от времени возвращаюсь, даже когда в том нет нужды. «Сарабанда» – моя спутница в десятках странствий, и я чувствую себя оторванной от нее, если слишком долго нахожусь на планете.