ных ветвей человечества вернулись в чужие моря, и каждая из них выбрала свое решение проблемы жизни в воде. Некоторые в той или иной степени сохранили человеческий облик, но другие превратились в изящных акулоподобных существ, в ловких многоруких моллюсков или в заключенных в жесткий панцирь членистоногих. Тысяча триста различных человеческих цивилизаций обитали в атмосфере газовых гигантов, а девяносто плавали в океанах металлического водорода под ней. Некоторые существовали в вакууме, некоторые – среди звезд. Были те, кто жил на деревьях, а также те, кто в каком-то смысле сам стал деревом. Существовали люди величиной с небольшую луну, давшие приют внутри своих тел целым сообществам. Некоторые закодировали себя в ядерной структуре нейтронных звезд, хотя в последнее время о них почти ничего не слышно. На фоне всех этих перемен девятьсот девяносто три шаттерлинга Линии Горечавки наверняка выглядели смехотворно старомодными, учитывая нашу стойкую приверженность традиционной анатомии. Но все это лишь условность. До прибытия на эту планету мы могли свободно выбирать любую внешнюю форму. Единственное правило состояло в том, что, покидая свои корабли, мы должны были принимать облик взрослых людей, а также брать с собой собственный разум. Мелочи вроде пола, телосложения, цвета кожи и сексуальной ориентации оставлялись на наше усмотрение, но все мы были обязаны иметь черты лица Абигейл Джентиан, Горечавки, – высокие скулы, волевой подбородок, а также разноцветные глаза – зеленый левый и иссиня-голубой правый.
Все остальное могло быть каким угодно.
Возможно, причина в том, что с добавлением каждой очередной нити вновь пробуждалось прошлое, но с приближением Тысячной ночи все мы чувствовали, как наш разум все больше заполняется воспоминаниями Абигейл Горечавки. Мы помнили, что значит быть лишь одним индивидуумом, помнили, что было много веков назад, до того, как Абигейл разделилась на множество клонов-шаттерлингов и отправила их странствовать по галактике. Все мы помнили, как мы были Абигейл.
Ближе к сплетению семисотой нити ко мне снова пришла Портулак. Ее волосы были уложены в жесткие завитки, напоминавшие структуру нашей галактики; среди них мерцали красные, желтые и голубоватые драгоценные камни, соответствовавшие различным звездным скоплениям.
– Лихнис, – осторожно позвала она.
Я покинул балкон, с которого восстанавливал после шторма один из мостов, магическими движениями рук заставляя крошечные невидимые механизмы – составные части моста – соединяться в единое целое. Материал тек, будто молоко, а потом волшебным образом затвердевал.
– Явилась помучить меня расспросами про закаты?
– Вообще-то, нет. Нам нужно поговорить.
– Всегда можно отправиться на одну из этих особенных оргий, – насмешливо бросил я.
– Я имела в виду – наедине. Без посторонних. – Вид у нее был необычно рассеянный. – Ты создал на этом острове какое-нибудь Убежище?
– Не видел в том нужды. Могу создать, если считаешь, что овчинка стоит выделки.
– Нет, это только привлечет лишнее внимание. Придется обойтись моим кораблем.
– Мне обязательно нужно закончить с этим мостом.
– Заканчивай. Когда будешь готов – я у себя на борту.
– В чем, собственно, дело, Портулак?
– Жду тебя на корабле.
Она повернулась, и мгновение спустя с неба опустилась квадратная стеклянная пластина. Портулак ступила на нее. Пластина расширилась и сложилась, образовав нечто вроде куба. Куб плавно поднялся в воздух, а затем, внезапно набрав скорость, умчался прочь. Я смотрел, как он исчезает вдали, отбрасывая серые отблески от одной из своих граней, и превращается в мерцающую точку, чтобы исчезнуть внутри похожего на покрытую шрамами гору корабля.
Слегка удивленный, я вернулся к ремонту моста.
– О чем, собственно, речь?
– В числе прочего – о твоей нити. – Портулак проницательно взглянула на меня, откинувшись на спинку кресла, которым снабдил ее корабль. – Ты ведь рассказал нам всю правду? Ты в самом деле провел двести тысяч лет, глядя на закаты?
– Тебе не кажется, что если бы я хотел приврать, то сочинил бы что-нибудь поувлекательнее?
– Я так и подумала.
– К тому же на этот раз мне вовсе не хотелось победить, – продолжал я. – И так хватило головной боли, пока создавал это место. Ты даже не представляешь, как я намучился с размещением островов, не говоря уже обо всем остальном, что приготовил для Тысячной ночи.
– Я верю тебе. Просто должна была спросить. – Она растянула завиток своей прически и нервно прикусила его кончик. – Хотя, полагаю, ты все-таки умеешь лгать.
– Я не лгу. Может, перейдешь к сути?
Куб доставил меня на парящий над планетой корабль Портулак через час после нее. Мой корабль имел скромные размеры для межзвездного транспортного средства, всего три километра в длину, а корабль Портулак был воистину огромен – двести километров от носа до хвоста и двадцать в самом широком месте. Хвостовые части выступали за пределы атмосферы, в космический вакуум, и по ночам мерцали вспышками защитных полей, перехватывавших и превращавших в пар метеориты. По верху корабля то и дело пробегали светящиеся волны, подобные сполохам зари.
Имелось много причин, по которым кому-то мог потребоваться столь большой корабль. Он мог быть сооружен вокруг некоего древнего, но ценного двигателя величиной с луну или какого-нибудь громадного, сказочно эффективного ускорителя, которого не было ни у кого другого. Ценность представляло все, что позволяло чуть ближе подобраться к скорости света. А может, ее корабль нес некий тайный груз вроде всего разумного населения покинутой планеты. Или, предположим, корабль был построен столь громадным в порыве безумного энтузиазма, просто потому, что имелась такая возможность. Или – при этой мысли я вдруг ощутил странную горечь – такие размеры корабля нужны для того, чтобы вместить одного-единственного живого пассажира. Портулак сейчас имела размеры обычного человека, но кто мог знать, какова ее истинная форма между нашими встречами?
Знать мне этого не хотелось, и спрашивать я не стал.
– Суть весьма деликатная, – сказала Портулак. – Я вполне могу ошибаться. Даже почти наверняка ошибаюсь. В конце концов, никто, похоже, не заметил ничего необычного.
– Чего именно необычного?
– Помнишь нить Лопуха?
– Лопуха? Да, конечно.
Вопрос прозвучал глупо – никто из нас не мог забыть ни одну из сплетенных нитей, если только не стер ее осознанным усилием из памяти.
– Другое дело, что помнить там особо нечего, – добавил я.
Лопух, всегда тихий и скромный, никогда не пытался выделиться среди других. Свою нить он сплел несколько недель назад. Никакими особыми событиями она не отличалась и практически прошла мимо моего внимания.
– Такое ощущение, будто он пытался превзойти меня по уровню скуки.
– Думаю, он солгал, – сказала Портулак. – Мне кажется, нить Лопуха была преднамеренно изменена.
– Кто ее изменил? Сам Лопух?
– Да.
– А зачем ему это? В ней и так не было ничего интересного.
– Полагаю, что суть именно в этом. Думаю, он пытался скрыть нечто произошедшее на самом деле. Использовал скуку как преднамеренный камуфляж.
– Погоди, – произнес я. – С чего ты так уверена, что все было не столь скучно?
– Есть одно противоречие, – ответила Портулак. – Когда закончился прошлый сбор, мы все разлетелись в разные концы галактики. И насколько я помню, никто из нас не делился планами и маршрутами.
– Это в любом случае запрещено, – сказал я.
– Да. И шансы на то, что за это время кто-то из нас наткнется на другого, были крайне малы.
– Но это все-таки случилось?
– Не совсем. Но думаю, с Лопухом точно что-то случилось. Нечто такое, из-за чего он подделал свою нить, чтобы создать ложное алиби.
Я поерзал в кресле. Это было серьезное обвинение, куда серьезнее обычных циничных умозаключений, которыми сопровождалось любое обсуждение с глазу на глаз других шаттерлингов Линии Горечавки.
– С чего ты взяла?
– С того, что воспоминания Лопуха противоречат твоим. Я знаю, проверяла. Судя по вашим нитям, вы оба должны были находиться в одно время в одной и той же системе.
– В какой системе?
Портулак объяснила. Речь шла о совершенно неприметном месте – всего лишь очередная звезда, заходящая над чужим морем, не более того.
– Я там был, – кивнул я. – Но с Лопухом уж точно не сталкивался. – Я пошарил в памяти, просматривая мнемонические заголовки конкретных событий. – Он даже поблизости не пролетал. За время моего пребывания в окрестностях той планеты не появился ни один межзвездный транспорт. Возможно, корабль Лопуха был замаскирован…
– Вряд ли. Так или иначе, о тебе он тоже не упоминал. Ты маскировал свой корабль?
– Нет.
– Тогда он должен был видеть, как ты прилетал или улетал. Межзвездная среда в тех краях достаточно плотная, релятивистский корабль не может не оставить в ней следа. Будь его нить настоящей, он бы наверняка хоть что-то об этом сказал.
Она была права. Нежданные встречи всегда становились поводом для праздника, как триумф случайности в нечеловечески огромных просторах галактики.
– И что, по-твоему, случилось?
– Полагаю, Лопуху просто не повезло, – сказала Портулак. – Думаю, он выбрал эту планету наугад, не подозревая, что ты на ней побывал как раз в то время, когда, по его утверждению, там был он сам.
– Но его нить была сплетена после моей. Если он собирался солгать…
– Вряд ли он обратил внимание на твой каталог закатов, – сказала Портулак. – Хотя стоит ли его в этом винить?
– С тем же успехом мог лгать я, – заметил я.
– И все же я поставила бы на Лопуха. В любом случае это не единственная проблема с его историей. Есть еще несколько несовпадений, не столь вопиющих, но их вполне хватило, чтобы я занялась поиском аномалий. Тогда я и заметила это противоречие.
Я удивленно воззрился на нее:
– Это и впрямь серьезно.
– Вполне может быть.