Лопух извлек Гришу из шлюпки, вывел из аварийной гибернации и разгадал его древний язык, после чего научил его своему языку.
– Он спас мне жизнь, – сказал Гриша. – Мы бежали из системы на максимальном ускорении, обгоняя машины. Они пытались нас догнать, и какое-то время казалось, что им это удастся. Но в конце концов мы сумели оторваться.
Еще не сформулировав вопрос, я заподозрил, каким будет ответ.
– Машины… те самые, которые уничтожили ваш народ?
– Да, – ответил Гриша.
– Кто их послал?
Он посмотрел на нас и очень тихо проговорил:
– Вы.
Мы разбудили Лопуха.
Убийственный яд пожирал его с умеренной скоростью – несколько кубических сантиметров в час при нормальной температуре тела. Когда Лопух пребывал в анабиозе, эта скорость замедлялась – примерно с такой движется ледник. Но для того чтобы Лопух мог говорить с нами, требовалось его согреть. Гриша предупредил, что ему остались минуты сознательной жизни, причем сознание будет угасать, поскольку яд с новой силой вгрызется в мозг.
– Я надеялся, что кто-нибудь сюда доберется, – сказал Лопух, открыв глаза. Он не повернул голову к нам – не позволила пожиравшая его тело короста, – но я предположил, что он все же сумел каким-то образом нас узнать. Его губы едва шевелились, однако что-то усиливало его слова. – Я знаю, как вы проникли на мой корабль. Полагаю, Гриша уже рассказал кое-что о его роли во всей этой истории.
– Кое-что, – кивнул я.
– Что ж, хорошо – не придется повторять. – Его речь звучала сбивчиво, как прерывистая струйка воды. – Но что, собственно, вас сюда привело?
– В твоей нити имелись несоответствия, – сказала Портулак, опасно приблизившись к окружавшему койку пузырю. – Она противоречила версии событий, которой располагал Лихнис. Кто-то из вас лгал.
– Ты говорил, будто был там, где на самом деле не бывал, – объяснил я. – Я случайно оказался в том же месте в то же время. Не случись этого, никто бы ничего не узнал.
– Да, – сказал он. – Я солгал, представив поддельную нить. В ней много правды – вероятно, об этом вы и сами догадались, – но мне пришлось скрыть мой визит в систему Гриши.
Я кивнул:
– Потому что ты знал, кто уничтожил народ Гриши?
– Они применили древнее оружие, миллионолетний реликт какой-то древней войны. Выяснить, откуда взялись эти машины, сейчас невозможно, но я нашел одну из них, деактивированную и брошенную. На старую технику были установлены новые системы управления. И эти системы использовали протоколы Линии.
– Линии Горечавки?
– Горечавки или кого-то из наших союзников. Я стал свидетелем чудовищного преступления, худшего геноцида из всех зафиксированных в нашей истории.
– Почему ты это скрыл? – спросила Портулак.
– Сам факт этого злодеяния перепугал меня до смерти. Но мою нить я изменил вовсе не по этой причине. Мне требовалось время, чтобы найти виновных и собрать достаточно доказательств, чтобы призвать их к ответу. Если преступники среди нас – а у меня имелись основания так считать, – они наверняка убили бы Гришу, опасного свидетеля. А если вместе с Гришей понадобилось бы уничтожить всех нас, они бы это сделали, даже глазом не моргнув. – Он выдавил печальный смешок. – Если ты только что стер с лица Вселенной цивилизацию, просуществовавшую два миллиона лет, что для тебя значит какая-то тысяча клонов?
– Уничтожить всю Линию? – с трудом скрывая недоверие, спросил я. – Думаешь, они зашли бы так далеко лишь ради того, чтобы замести следы преступления?
– И даже дальше, – мрачно проговорил Лопух. – Речь идет не только о нашей маленькой и ничего не значащей Линии, Лихнис.
– Великое Деяние, – проговорила Портулак, озвучивая мои собственные мысли. – Проект, который куда важнее любой Линии. Ведь именно из-за него они убивали? И именно из-за него готовы убивать снова.
– Молодцы, – усмехнулся Лопух. – Лучшей парочки сыщиков-любителей я даже представить не мог.
– Мы по-прежнему ничего не знаем о самом Великом Деянии, – сказал я. – Или о том, почему должен был погибнуть народ Гриши.
– Про Деяние я вам расскажу, когда придет время. Сперва нужно поговорить о тех, кто желает смерти Грише.
Портулак взглянула на Гришу, потом снова на Лопуха.
– Ты знаешь, кто они?
– Именно это я и пытался выяснить, – ответил он. – У меня было подозрение – почти интуитивное, – что тот геноцид как-то связан с Деянием.
– Хорошая интуиция, – заметил я.
– Не особо. Кто бы за этим ни стоял, у него имелась серьезная причина перебить тех людей, а единственная серьезная причина, которую я могу себе представить, это Деяние. Что еще обсуждают Сторонники, Лихнис, помимо непомерно раздутого собственного эго?
– Пожалуй, ты прав.
– Чем глубже я копал, тем больше убеждался, что моя догадка верна. Случившееся в самом деле было напрямую связано с Великим Деянием. Но имен тех, кто за этим стоит, я все еще не знал. Я считал, что, если удастся хотя бы выделить среди шаттерлингов тех, кто имеет самое непосредственное отношение к Деянию, можно будет начать поиск изъянов в их нитях…
– Изъянов? – переспросила Портулак.
– Да. По крайней мере один из этих шаттерлингов должен был находиться неподалеку от системы Гриши одновременно со мной. Вряд ли они воспользовались бы посредниками.
Нам просто повезло, что мы нашли изъян в нити Лопуха, подумал я. Даже если кто-то еще подделал свою нить полностью или частично, вряд ли стоит предполагать, что он совершил ту же ошибку.
– Тебе удалось кого-то найти? – спросила Портулак.
– Несколько подозреваемых… в основном из числа видных Сторонников. Наверняка вы бы и сами без особых усилий составили такой же список.
Я вспомнил знакомых Сторонников, в том числе одну личность, которая никогда мне не нравилась.
– Среди них есть Овсяница?
– Да, – ответил Лопух. – Как я понимаю, особой любви ты к нему не питаешь?
– Овсяница – старший Сторонник, – сказала Портулак. – Он пытался помешать нашему с Лихнисом общению. Вполне вероятно, он знает, что мы о чем-то догадываемся. Если у кого-то и имеется возможность, то…
– Кроме Овсяницы, есть и другие. Мне нужно было узнать, кто именно. Вот почему я начал проявлять любопытство, пытаясь вызвать кого-нибудь на откровенность.
– Мы заметили, – кивнул я.
– Видимо, я действовал недостаточно тонко. Так или иначе, мои подозрения подтвердились. В этом замешан по крайней мере один из шаттерлингов нашей Линии.
Я постучал пальцем по носу.
– Почему тебя просто не убили на острове?
– Это твой остров, Лихнис. Разве они смогли бы убить меня так, чтобы ты этого не заметил? Ввести яд намного проще, к тому же не пришлось бы избавляться от трупа.
– Ты знаешь о своем двойнике? – спросил я.
– Мой корабль наблюдал за островом. И я не раз видел себя самого, прогуливающегося по бульварам.
– Ты мог бы дать нам знак, – сказала Портулак. – Сымитировать какую-нибудь поломку корабля. Что-нибудь в этом роде.
– Естественно, у меня были такие мысли. Но если бы у моих врагов возникло хоть малейшее подозрение, что я жив, они бы атаковали корабль. Не забывайте, они отравили меня не потому, что я знал о случившемся, а всего лишь потому, что я задавал вопросы. Вполне возможно, что в прошлом они поступали так же и с другими шаттерлингами. На твоем острове могут быть другие двойники, Лихнис.
– Я бы об этом знал, – машинально ответил я.
– В самом деле?
У меня вдруг возникли сомнения. Я не имел привычки заглядывать в голову другим шаттерлингам, чтобы удостовериться, что они в самом деле те, кем должны быть. Мысли каждого всегда считались его личным делом. А нить оставалась нитью, кем бы она ни была создана – думающей личностью или безмозглым дубликатом.
– Ты мог бы послать кому-нибудь из нас весточку, – сказала Портулак.
– А как бы я узнал, что вам можно доверять? В моей ситуации подозревать приходилось каждого.
– Но теперь ты нам доверяешь? – спросил я.
– Пожалуй, да, – ответил Лопух, хотя и не столь убежденно, как я надеялся. – Впрочем, разве у меня есть выбор?
– Мы никак в этом не замешаны, – успокаивающе проговорила Портулак. – Но нам крайне важно узнать правду.
– Это опасно. Все, о чем я говорил, остается в силе. Они готовы разнести эту планету вдребезги, чтобы защитить Великое Деяние. Разве что вам удастся собрать достаточно союзников и быстро выступить против врагов… Боюсь, превосходство на их стороне.
– В таком случае придется попросту их переиграть, не дав им шанса.
Легче сказать, чем сделать, подумал я. Мы даже не представляли, кому можем доверять, кроме самого Лопуха.
– Что бы мы ни предприняли, – сказала Портулак, – нужно успеть до Тысячной ночи. Если сейчас и есть какие-то свидетельства преступления, то к тому времени, когда мы снова сюда вернемся, они будут потеряны навсегда.
– Она права, – кивнул я. – Если в этом замешана Линия Горечавки, то преступники должны сейчас находиться на острове. Что дает нам преимущество – по крайней мере, все они в одном месте.
– Тысячная ночь – вполне подходящее время для действий, – задумчиво проговорила Портулак. – Если дотянем до последнего, они, скорее всего, решат, что уже ничего не случится.
– Рискованно, – заметил я.
– Риск есть всегда. По крайней мере, это шанс усыпить их бдительность. В Тысячную ночь каждый думает только об одном.
– Пожалуй, Портулак права, – сказал Лопух. – Кем бы ни были преступники, они остаются частью Линии. И они будут ждать, когда объявят, чья нить признана лучшей. Как и все вы.
Я отметил, что он сказал «вы», а не «мы». Лежа на смертном одре, Лопух уже отрекся от всего, связанного с Линией Горечавки. Зная, что ему не увидеть Тысячную ночь, не говоря уже о другом сборе, он, по сути, отсек себя от Линии.
Абигейл ценила смерть не меньше, чем жизнь. Хотя все мы были формально бессмертны, бессмертие касалось лишь процессов в наших клетках. Разрушая свои тела, мы умирали. Протокол Линии Горечавки запрещал резервное копирование или нейросканирование в последнюю минуту. Абигейл хотела, чтобы в ее воспоминаниях вечно жило знание: жизнь, даже длящаяся сотни тысяч лет, – всего лишь вспышка света между двумя бескрайними океанами тьмы.