Примерно то же самое, что отложить великое путешествие на несколько часов.
По завершении Великого Деяния галактика выглядела бы совершенно иначе. Все звезды, способные породить жизнь (по большей части прохладные долгоживущие солнца), оказались бы намного ближе к ее ядру – в радиусе всего лишь пяти тысяч световых лет. Раскаленные голубые звезды, готовые в ближайшие миллионы лет превратиться в сверхновые, были бы взорваны раньше времени или убраны на безопасное расстояние. Нестабильные двойные звезды были бы обезврежены подобно бомбам с часовым механизмом. Громоздкую машину центральной черной дыры приручили бы на пользу человечества. Звезды, уже готовые в нее упасть, сделались бы источниками сырья. Создавались бы и новые планеты, огромные, как сами звезды, – золотые дворцы и сенаты новой галактической империи. И такая империя действительно возможна, учитывая, что свет пересекал бы ее за каких-то пятьдесят столетий. История больше не опережала бы космических странников вроде нас с Портулак. Узнав о некоем чуде на другом краю человеческого космоса, мы бы вполне могли надеяться, что к моменту нашего прибытия оно еще будет существовать. И большая часть человечества обитала бы в радиусе намного меньшем, чем пятьдесят веков.
Такова суть Великого Деяния, венца двухмиллионолетней человеческой эволюции. Для такого предприятия требуется вся изобретательность и мастерство самых могущественных Линий. Предстоит забыть любые ссоры и объединиться для мирного сотрудничества. И по его завершении (если кто-то из нас до этого доживет) мы сможем похвастаться выдающимся достижением человечества, а плод наших трудов будет виден из любой точки космоса как яркий символ нашей обезьяньей сообразительности.
И этого нельзя допустить.
Вот какое послание обнаружил народ Гриши, когда проводил археологические исследования на планете Предтеч. В нем говорилось, что Наблюдатели уже стали однажды свидетелями чего-то похожего на Великое Деяние в далекой спиральной галактике, за которой они следили. Возможно, подобной болезнью обречена страдать каждая цивилизация, достигшая определенного уровня развития. Устав от масштабов своей галактики, жители пытаются ее сжать.
Но таким образом они создали условия для собственного вымирания. Если раньше они перемещались слишком медленно, чтобы представлять угрозу для звездных систем, кроме нескольких соседних, то в сжатой галактике войны и эпидемии могли распространяться со скоростью лесного пожара. Нечеловеческие масштабы колонизированной людьми галактики являлись как ее слабостью, так и силой – время и расстояния не допускали катастроф. Рассеявшись на десятки тысяч световых лет, мы уберегли себя от гибели – по крайней мере, гибели от наших собственных рук.
В сжатой галактике смерть может настичь нас меньше чем за пять тысячелетий.
– Полагаю, Сторонники всё знали, – сказал Лопух. – Но они считали, что это всего лишь теоретическая проблема, которую можно решить со временем. Наверняка рассудили, что нам хватит ума избежать подобной глупости. Но потом проведали об открытии, совершенном Наблюдателями и вновь обнаруженном народом Гриши. Еще одна цивилизация в спиральной галактике пошла тем же путем – и в итоге перестала существовать в одно мгновение по космическим меркам. Возможно, подобной судьбы нельзя было избежать, как ни мудра была та цивилизация. По справедливости, Сторонникам следовало воспринять эти сведения как грозное предостережение и отказаться от Великого Деяния до того, как будет сдвинута на дюйм хотя бы одна звезда.
Но этому не суждено было случиться. Линии уже вложили немало сил в проект. Были созданы союзы, поделены сферы влияния и ответственности. Отказ от задуманного означал катастрофическую потерю лица для старших Линий. Вновь открылись бы прежние раны, ожили бы забытые распри. Великое Деяние должно было связать Линии воедино, но отказ от него с легкостью мог подтолкнуть некоторые из них к войне. Вот почему они заставили замолчать народ Гриши, даже если это было равносильно геноциду. Ибо что значит потеря одной цивилизации на фоне столь громадных свершений? Если мы все еще живем в прологе к истории, этот народ заслуживает в лучшем случае краткого упоминания.
На этом видение закончилось, и я почувствовал, как мой разум возвращается в покинутое тело (о котором я почти забыл) на корабле Лопуха. На миг возникло неприятное ощущение, будто меня запихивают в чересчур тесную бутылку, а потом я понял, что все так же держу за руку Портулак и нас обоих слегка шатает – вестибулярный аппарат пытался приспособиться к вернувшейся силе тяжести.
Гриша стоял возле койки, держа в руке лучемет.
– Узнали всё, что хотели? – спросил он.
– Думаю, да, – сказал я.
– Это хорошо, – кивнул Гриша. – Потому что Лопух умер. Он подарил вам последние минуты своей жизни.
Когда мы с Портулак вернулись на остров, близился рассвет. Над головой все еще простиралась полуночная синева, но на горизонте сквозь полосы облаков просвечивали едва заметные оранжевые отблески. Пока куб лавировал среди парящих кораблей, продвигаясь к острову, я начал различать золотистые гребни волн.
В путешествиях мне довелось увидеть немало рассветов, но я никогда от них не уставал. Даже сейчас, несмотря на всю тяжесть случившегося, некая часть моего разума наслаждалась простой красотой восхода солнца на очередной планете. Интересно, как бы это воспринял Лопух? Подействовал бы на него восход с той же волшебной силой, минуя разум и обращаясь к звериному началу, от которого нас отделяет лишь одно мгновение с точки зрения эволюции? Возможно, я сумел бы найти некий намек в нитях, которыми поделился Лопух, пребывая среди нас. Но я знал, что больше их не будет.
Смерть кого-нибудь из Линии была редким и страшным событием. Когда такое случалось, одному из нас поручали создать соответствующий мемориал среди звезд. Такие мемориалы могли выглядеть по-разному. Когда-то давно, чтобы почтить память погибшего, рассеяли ферритовую пыль в атмосфере умирающей звезды незадолго до того, как та сбросила свою оболочку, в результате чего возникла туманность в виде человеческой головы, окаймленной кружевными завитками: сине-зелеными – кислорода и красными – водорода; эта голова мчалась со скоростью шестьдесят километров в секунду. Другой мемориал, столь же патетический, имел облик каменного очага на лишенном воздуха спутнике. Оба выглядели вполне уместно.
Мы знали, что Лопуху в любом случае отдадут надлежащие почести, но его смерть должна была оставаться тайной до Тысячной ночи. А пока нам с Портулак предстояло жить среди остальных шаттерлингов, храня правду в сердцах, но не выдавая ее ни малейшим намеком.
Таков был наш долг перед Лопухом.
– Успели, – сказал я, когда куб приблизился к острову. – Времени потребовалось больше, чем я рассчитывал, но сплетение еще не закончилось. Никто пока нас не хватился.
Портулак прижала ладонь ко лбу:
– Господи, сплетение… Я совсем о нем забыла. Значит, придется целый день врать. Уверен, что это была хорошая идея, Лихнис?
– А что, нет? Теперь нам известно, что случилось с Лопухом. Мы знаем про Гришу и про Великое Деяние. Конечно, оно того стоило.
– Точно? Все, что мы теперь знаем – если задавать слишком много вопросов, можно нарваться на серьезные неприятности. Мы так и не выяснили, кто на самом деле за этим стоит. Возможно, я предпочла бы и дальше пребывать в блаженном неведении.
– У нас есть записи с корабля Лопуха, – напомнил я.
– Ты их уже просмотрел, Лихнис? – Судя по тону, особого впечатления записи на нее не произвели. – Мой корабль прислал предварительный анализ. Данные Лопуха полны пробелов.
– Он предупреждал нас, что есть несколько пропусков.
– Но он не говорил, что отсутствует тридцать процентов данных. В семидесяти оставшихся, может, и есть что-то полезное, но вполне вероятно, что самое главное пропало.
– Откуда вообще эти пробелы? Как считаешь, он мог что-то убрать, поскольку не хотел, чтобы мы это видели?
Портулак покачала головой:
– Вряд ли. Пробелы, похоже, связаны с тем, что включавшееся защитное поле ослепляло приборы. Ты же сам видел, насколько стар тот корабль. Вероятно, на нем стоят слишком древние генераторы поля, или слишком древние датчики, или и то и другое вместе.
– Зачем вообще нужно было включать поле?
– Из-за космического мусора, – ответила Портулак. – Солнечная система народа Гриши превратилась в радиоактивное облако. Лопух не приближался к ней вплотную, но вокруг наверняка летало множество обломков. Если бы он догадался увеличить порог срабатывания защиты, возможно, у нас было бы больше информации…
Я постарался, чтобы голос звучал как можно оптимистичнее:
– Просто придется извлечь все возможное из того, что осталось.
– Мой корабль уже провел базовый анализ. Я видела выхлоп, который упоминал Лопух, но он слишком слаб, чтобы его можно было с чем-то точно сопоставить. Если убийцы до этого находились в окрестностях системы, наверняка они как следует замаскировались.
– Не можем же мы просто сдаться. – Я подумал о человеке, которого мы оставили на корабле Лопуха. – Мы в долгу перед Лопухом, перед Гришей и перед народом Гриши.
– Но если там ничего нет, значит нет, – сказала Портулак.
Она была права. Но мне хотелось услышать вовсе не это.
Приземлившись на острове, мы переставили свои биологические часы так, чтобы на первый взгляд казалось, будто мы только что провели спокойную, полную сновидений ночь. По крайней мере, так было задумано. Но когда я сотворил зеркало и взглянул на собственное лицо, то увидел, как слегка подрагивают, будто в нервном тике, мышцы вокруг рта. Попытка избавиться от дрожи ни к чему не привела. Когда мы с Портулак встретились на балконе после завтрака в обществе нескольких шаттерлингов, я мог поклясться, что вижу на ее лице такую же нервную дрожь.
– Как все прошло? – спросил я.
Она понизила голос:
– Как я и опасалась – ничего хорошего. Все решили, что моя нить просто великолепна и теперь вовсю о ней расспрашивают. Они меня просто