Остров содрогнулся под нашими ногами. Странно – ударная волна еще никак не могла до нас добраться, но все ощутили чудовищный толчок. Я схватился за ограждение.
– Что… – начала Портулак.
Остров снова вздрогнул. Толпа опять начала проявлять ко мне интерес, отвлекшись от бегства водных обитателей. Портулак прижалась ко мне, и я крепко ее обнял и почувствовал, как она обнимает меня вдвое сильнее.
Толпа надвигалась.
– Стоять! – прогремело вдруг.
Все остановились и обернулись на голос. Это был Овсяница, он сидел на корточках возле трупа, по запястье погрузив руку в проделанную мной рану. Он медленно поднял скользкую от крови кисть, и я увидел в пальцах нечто извивающееся, будто маленькая серебристая морская звезда.
– Это не Лопух, – сказал Овсяница, вставая и разглядывая отвратительную дергающуюся тварь. – Это… нечто иное. Как и сказали нам Лихнис и Портулак. – Овсяница бросил на меня тяжелый и вместе с тем великодушный взгляд. – Вы были правы.
– Да, – выдохнул я, поняв, что ошибался насчет Овсяницы. Очень сильно ошибался.
– Значит, это в самом деле произошло, – продолжал он. – Один из нас совершил преступление.
– Тело Лопуха на его корабле, – сказал я. – Все можно доказать… если вы нам позволите.
Земля снова содрогнулась. Метеорная атака над головой стала непрерывной, горизонт залился ярким пламенем. Я осознал это лишь в тот момент, когда небольшой осколок рухнул с неба километрах в пятнадцати от острова, пробив в поверхности моря яркую пенящуюся рану. Почувствовав опасность, включилось защитное поле острова, заглушив грохот взрыва. Еще один метеор вонзился в воду в пятидесяти километрах от нас, подняв высокий столб перегретого пара.
Удары становились все серьезнее.
– Мы все видели доказательства, которые представила Портулак, – снова заговорил Овсяница. – Учитывая правду насчет Лопуха… думаю, нам столь же серьезно стоит отнестись и ко всему остальному, включая уничтожение целой цивилизации. – Он посмотрел на нас обоих. – Как я понимаю, вы хотели увидеть наши защитные поля?
– Так мы узнаем, кто это сделал, – сказала Портулак.
– Полагаю, вскоре ваше желание исполнится.
Он был прав. По всему острову корабли снова включали поля, защищаясь от бомбардировки метеорами, – сперва те, что поменьше, потом более крупные, и так вплоть до самых больших кораблей, выступавших за пределы атмосферы. Поля дрогнули и стабилизировались, отражая град мелких осколков.
– Так что? – Овсяница повернулся к Портулак. – Видишь то, что искала?
– Да, – ответила она. – Вижу.
Овсяница мрачно кивнул:
– Может, скажешь нам, кто это?
Портулак моргнула, парализованная чудовищностью того, о чем ей предстояло сообщить. Я взял ее за руку, пытаясь подбодрить.
– Я думала, что это мог быть ты, – сказала она Овсянице. – Твой корабль соответствовал по размерам… А когда ты разрушил замысел Лихниса…
– Вряд ли он этого хотел, – заметил я.
– Конечно не хотел, – кивнула Портулак. – Теперь это очевидно. И в любом случае поле его корабля не вполне совпадает с нашими данными. Однако корабль Критмума…
Все как один воззрились на Критмума.
– Нет, – пробормотал он. – Это какая-то ошибка.
– Возможно, – согласился Овсяница. – Но остается вопрос насчет оружия, о котором упоминала Портулак, – того самого, что было применено против народа Гриши. Ты всегда интересовался древним оружием, Критмум… особенно оружием времен Гомункулярных войн.
Критмум ошеломленно уставился на него:
– Это было миллион с лишним лет назад! Древняя история…
– Но что такое миллион лет для Линии Горечавки? Ты знал, где искать это оружие, и, вероятно, неплохо представлял себе, как оно работает.
– Нет, – сказал Критмум. – Чушь!
– Вполне может быть, – кивнул Овсяница. – Так или иначе, у тебя будет достаточно времени, чтобы подготовить доводы в свою защиту перед судом товарищей. Если ты невиновен, мы докажем это и извинимся перед тобой – так же, как было с Чистецом много лет назад. Если ты виновен, мы тоже это докажем – и разоблачим твоих сообщников. Ты никогда не казался мне слишком расчетливым, Критмум, и сомневаюсь, что ты обошелся без посторонней помощи.
Выражение лица Критмума вдруг изменилось, взгляд стал жестким.
– Можете доказывать что хотите, – сказал он. – Это уже ни на что не повлияет.
– Подозрительно похоже на признание вины, – заметил Овсяница. – Значит, это правда? Ты в самом деле уничтожил целую цивилизацию лишь ради того, чтобы защитить Великое Деяние?
Критмум бросил на Овсяницу полный презрения взгляд, и в голосе появились властные нотки, которых я никогда прежде не слышал.
– Всего одна цивилизация, – проговорил Критмум. – Всего один камешек на берегу по сравнению с целым океаном возможностей! Ты всерьез считаешь, будто этот народ был для кого-то важен? Всерьез веришь, что мы будем помнить его через миллиард лет?
Овсяница повернулся к своим друзьям Сторонникам:
– Арестовать его.
Трое Сторонников направились к Критмуму. Но они успели сделать лишь три или четыре шага, как вдруг Критмум покачал головой, скорее печально, чем гневно, и разорвал на себе рубашку, обнажив до пояса гладкую безволосую грудь. Вонзив пальцы в собственную кожу, он потянул ее в стороны, будто театральный занавес, не выказывая никаких признаков боли. Вместо мышц и костей мы увидели лишь хитросплетение полупрозрачных розовых устройств, расположившихся вокруг светящейся голубым сердцевины.
– Гомункулярная технология, – с ужасающим спокойствием проговорил Овсяница. – Он сам оружие.
Критмум улыбнулся, и в его раскрытой груди вспыхнул белый свет, который все разгорался и вскоре превратился в бьющее изо рта и глаз адское пламя. Тело конструкта корчилось в судорогах – сработавшее оружие пожирало изнутри его нервную систему. Внешняя оболочка с треском распадалась.
Но что-то все еще сдерживало взрыв. Белый свет – настолько яркий, что на него невозможно было смотреть, – не мог покинуть пузырь величиной с человека, сомкнувшийся вокруг Критмума.
Я взглянул на Овсяницу. Он стоял, вытянув руки, как воображающий облик своей композиции скульптор. На пальцах сверкали толстые металлические кольца. Только теперь я понял, что это не украшения, а миниатюрные генераторы поля. Овсяница удерживал пузырь вокруг Критмума, не давая вспышке вырваться наружу и уничтожить нас всех. На его лице отражалось невероятное напряжение, которого требовало управление генераторами.
– Не знаю точно, какова его мощность, – с трудом выговаривая слова, сообщил Овсяница. – Думаю, меньше килотонны – иначе твои системы, Лихнис, обнаружили бы гомункулярную технологию. Но ее вполне хватит, чтобы снести этот балкон. Остров может окружить это… существо полем?
– Нет, – ответил я. – Я просто не предусмотрел… такой возможности.
– Так я и думал. Вряд ли я сумею долго его удерживать… может, секунд двадцать пять или тридцать. – Взгляд Овсяницы был полон железной решимости. – У тебя есть контроль над этим зданием, Лихнис? Можешь менять его форму по своему желанию?
– Д-да, – заикаясь, ответил я.
– Тогда нужно сделать так, чтобы я и он провалились сквозь пол.
Их разделяло всего несколько метров. Мне требовалось лишь на мгновение сосредоточиться, чтобы приказать куску пола рухнуть вниз. Но тогда я отправил бы Овсяницу на смерть.
– Давай же! – прошипел он.
– Не могу, – сказал я.
– Лихнис, – убедительно произнес он, – я хорошо тебя знаю и всегда критиковал за бесхребетность. Что ж, теперь у тебя появился шанс доказать, что я ошибался. Так что давай! Сделай это! Ради Линии!
Я взглянул на лица остальных шаттерлингов. В них читалась боль, но вместе с тем и мрачное согласие. Они без слов говорили мне, что выбора нет. Они приказывали убить Овсяницу и спасти всех нас.
И я это сделал.
Я пожелал, чтобы пол вокруг Овсяницы и Критмума отделился от балкона. Крошечные модули, из которых состоял пол, с тупой покорностью исполнили мое желание, разорвав молекулярные связи, соединявшие каждый из них с соседним.
В течение душераздирающего мгновения казалось, будто пол завис на месте.
Поле вокруг Критмума дрогнуло, начиная терять целостность. Генераторам Овсяницы не хватало мощности, а сам он больше не мог сосредоточиться.
Он посмотрел на меня и кивнул:
– Хорошая работа, Лихнис.
А потом они рухнули.
Падать было далеко, и они все еще летели, когда все остальные разом устремились к краю балкона. Вспышка на миг затмила самые яркие хвосты продолжавших сыпаться на планету метеоров. Овсяница верно оценил мощность оружия – примерно килотонна. Он был прав: взрыв бы убил нас всех и переломил башню пополам, не будь балкон вынесен так далеко в сторону. То была лишь случайная прихоть проектировщика, но она спасла нас.
Она – и Овсяница.
В ту ночь случилось большое космическое сражение, но на этот раз настоящее, а не инсценированное в память о каком-то покрытом туманом времени конфликте. Настоящий Критмум находился на своем корабле, и когда конструкту не удалось уничтожить остров, хозяин сбежал на орбиту – вероятно, чтобы оттуда обратить вооружение корабля против сбора. Но союзники Овсяницы были начеку, и когда корабль Критмума сорвался с места, за ним последовал десяток других. Его перехватили над разорванной атмосферой моей гибнущей планеты, и небо осветила чудовищная вспышка взрыва. Критмум погиб – или, по крайней мере, та версия Критмума, которую послали внедриться в наше собрание. Она вполне могла оказаться не последней. И это мог быть не единственный самозванец среди нас.
После сражения меня отвела в сторону Чина, одна из Сторонников, и поделилась тем, что было ей известно.
– Овсяница поддерживал Великое Деяние, – сказала она. – Но не любой ценой. Когда он узнал, что во имя Деяния было совершено зверство… уничтожение целой человеческой цивилизации, он понял, что не все мы разделяем его взгляды.
– Значит, Овсяница обо всем знал с самого начала сбора? – потрясенно спросил я.