Дом Солнц — страница 5 из 28

В руках я держала письмо, написанное на тончайшей бумаге, бархатной, как ухо щенка, пахнущей нежно, как постель куртизанки. Письмо благоухало сиренью, миндалем и редкими специями Далеких островов и архипелага, что лежал на самом краю света, за Королевством и соседними империями, за Щитовыми горами и омывающими их морями, за опасными водами Океана Белого Чудища. Черную восковую печать украшала решетка из костей – эмблема графа Мордекса, придуманная, чтобы пугать и выбивать из колеи. Я сломала печать ногтем – сердце бешено застучало в ожидании вестей.

Предчувствие не обмануло – эти слова очень точно передают переживания. Письмо действительно написал мой сводный брат, граф Мордекс. Он не изменил изысканному стилю и повелительному тону и на сей раз. Любовные письма граф писал в том же ключе, что смертные приговоры. Сегодняшнее послание не было ни тем ни другим.

В письме говорилось, что мою фрейлину, пленницу графа, казнят, если я не сообщу, где находится Калидрий. Казнят ее способом, «соответствующим» моему упрямству. Если приму меры в течение ближайших часов – спасу ее, если до конца дня – облегчу страдания, а если промедлю – обреку на мучительную гибель.

– Я не могу так поступить, – сказала я мажордому Добентону.

Разговор происходил в зале, где обычно заседает военный совет, у массивного дубового стола, заваленного картами, планами, акрами тяжелого пергамента и кожи. В зале были темные стрельчатые своды, а зарешеченные оконца якобы охлаждали пыл шпионов и убийц. Свечи едва разбавляли гнетущий мрак. Ничего хорошего в этих стенах не замышляли – одни наказания да смерть. Рядом с Добентоном стоял главный стражник Цирлий.

– Как я предам Калидрия после того, что он для нас сделал?

– Миледи, вы при всем желании не предадите Калидрия, – молвил Цирлий, поглаживая багровый шрам, напоминание о давней дуэли. – Даже лучшим шпионам моим неведомо, где скрывается чародей. Такова его воля – исчезнуть и для врагов и для друзей.

– Калидрию до́лжно жить в людном месте, – напомнила я. – В этом его сила и его слабость. Ни один из чародеев не сравнится с Калидрием. Только магия – стихия особая, она заражает разум тех, кто ее использует. Один чародей чувствует разум другого чародея, пылающий, словно маяк во тьме. Единственный способ укрыться – окружить себя народом. Магия есть в каждом. Наши умы не сияют так ярко, как у Калидрия, но способны его замаскировать. В городе, большом или малом, даже в деревне, скроет Калидрий свой ослепительный разум среди слабо мерцающих разумов соседей. Быстро его не найти никому, даже другому чародею. В этом его сила. Но в этом же и слабость, ибо странствия, хоть и со свитой, становятся опасны. Если некто, подобный Мордексу, замыслит разыскать Калидрия, ему придется истребить не одну деревню Королевства, пока чародей себя не выдаст.

– Нам уже докладывают о разбойниках, поджигающих деревни у восточной опушки Леса Теней, – сказал Добентон. – Они являются с востока, говорят по-бандитски грубо…

– Не сомневаюсь, что это люди Мордекса, – сокрушенно кивнула я. – Не сомневаюсь и в том, что они не пощадят ни одну деревню, где, по их мнению, может скрываться Калидрий. Наша армия ослаблена, нам каждое селение не защитить. – Я отложила ненавистное послание, мерзкое надушенное письмо сводного брата. – Не могу допустить, чтобы сжигали ни в чем не повинных людей. Граф Мордекс казнит мою фрейлину, но разве он на этом успокоится?

– Боюсь, миледи права, – проговорил Добентон. – Только что это меняет? Калидрия нам не разыскать.

– Я разыщу.

– Каким образом? – осведомился Цирлий.

– Людмила даст мне схемы кораблей, – ответила я.

Добентон нахмурился:

– Миледи?

Я устыдилась своего детского выпада, хотя слова вырвались сами собой. Людмила Марцеллин, принцесса другого королевства, властительница небесных кораблей и летающих за́мков, жила в моих снах.

В реальности ей не место.

– Прошу прощения. От недосыпания ерунду болтаю.

– Ничего страшного, миледи, – отозвался Цирлий. – Но касательно Калидрия…

– Я найду его. Прежде чем исчезнуть, Калидрий сделал мне подарок. – Из складок платья я извлекла вышитый прямоугольник набора для рукоделия.

Добентон и Цирлий опасливо на него взглянули, не понимая, в чем дело. Я открыла набор и разложила на коленях. Иглы, булавки, наперстки и вышивка были там, где я их оставила.

– Миледи! – снова окликнул меня Добентон.

Я потянулась к кармашку с иглами и вытащила самую маленькую, которую никогда не использовала при шитье:

– Вот что мне подарил Калидрий. – Я подняла иглу повыше, и она замерцала в неровном свете свечей. – На первый взгляд самая заурядная игла, но это не так. На нее Калидрий наложил заклинание кровной связи.

– Я о таком не слышал, – признался Цирлий.

– И я тоже до некоторых пор. Это магическая уловка. Калидрий понимал, что ему нужно исчезнуть, поэтому и спрятался средь бесталанных простолюдинов. Но мудрость подсказывала ему: в один прекрасный день он очень понадобится Королевству. Придет тяжелая пора, когда нас спасет только магия.

– Магия Калидрия едва не расколола наш мир пополам, – напомнил побледневший Добентон.

Я не могла не согласиться. Темная сила Калидрия распахнула врата ада.

– Так, может, его магия спасет наш мир, когда его раскалывает другая сила? Калидрий это предчувствовал. Он далеко не глуп и лучше всех в Королевстве осознавал опасность. Однако он дал мне иглу кровной связи. Она поможет мне его вызвать. Стоит уколоть палец, выдавить капельку крови – и Калидрий услышит мой зов.

– Но как?

– Невидимая игла уколет ему палец и пустит кровь. Калидрий почувствует это, обратит взор на Облачный Дворец и поймет, что нужен мне.

– Вы готовы его вызвать? – спросил Цирлий.

– Других вариантов нет, – проговорил Добентон.

– Секунду назад вы не были так уверены, – напомнила я.

– Лучше дать свободу магии, чем смотреть, как облавы графа Мордекса губят Королевство, – устало пожал плечами Добентон. – Конечно, мы из двух зол выбираем меньшее, но альтернативы я не вижу.

– Потому что ее нет, – подсказала я. – Нам нужен Калидрий.

– Чтобы выдать Мордексу в обмен на фрейлину и безопасность наших деревень? – спросил Цирлий. – Вариантов впрямь нет? А что Реликт, тот нерадивый ученик, паршивая овца? Он ведь у нас под стражей. Реликт нас не выручит?

– Я пообещала Калидрию, что даже в самый недобрый час не обращусь к Реликту. Калидрий не доверял своему ученику. Магический дар Реликта он считал темным и извращенным.

– Калидрий не мог предвидеть наших нынешних бед, – заметил Цирлий.

– Это несущественно. Я не намерена выдавать Калидрия Мордексу. Граф своих обязательств по договору ни за что не выполнит. Уж я его знаю. Одно время нас с ним хотели поженить.

– Миледи, граф Мордекс – ваш сводный брат, – тактично напомнил Добентон.

Замешательство на миг спутало мне мысли. Я не сомневалась: нас с графом хотели поженить, пока закулисная политика не сделала помолвку невозможной. Откуда я могла знать его голос, его манерность и неумение держать слово, если не входила в ближайшее окружение Мордекса на правах будущей супруги?

– Он прилетал ко мне играть… – Я осеклась, почувствовав, сколь нелепы мои слова. – Я помню его корабль, роботов…

– Миледи нужно выспаться, – проговорил Добентон. – До полного изнеможения довела она себя заботами о своем народе.

Цирлий молча смотрел на меня. Я не знала, о чем он думает.

– Калидрий должен вернуться, – увереннее прежнего сказала я. – Не для того, чтобы мы обменяли его на фрейлину, а чтобы использовать магию против Мордекса. Какого чародея им ни выдай, наши враги из Черного Замка могут нарушить свои обещания.

– Истинная правда, – согласился Добентон.

– Я отдаю отчет в том, что говорю, и настроена решительно. Время пришло.

– Решать вам, миледи, – проговорил Цирлий.

– Да, – отозвалась я. – Да будет так во веки веков.

Я уколола палец иглой кровной связи и выдавила чисто-алую каплю. Больно не было. Где-то в Королевстве Калидрий, могущественнейший из чародеев, прочувствовал боль за двоих.

Глава 21

– Ты же неглуп, – сказала Волчник нарочито громко, чтобы слышали все собравшиеся, хотя она обращалась к пленному. – Опыта тебе не занимать – многое в жизни повидал. Ты прекрасно понимаешь, какую участь я тебе уготовила.

– Так давай к делу, – отозвался Синюшка. – Ты уже надоела мне до смерти.

Допрос проводили на свежем воздухе – на одном из самых больших балконов имирской башни. Синюшку вывели из стазиса. Шаттерлингу Бархатницы повезло меньше – он превратился в кучку пепла, а вот Синюшка уцелел. Как и предполагала Волчник, его стазокамера была в лучшем состоянии, чем три другие. Переход в реальное время он выдержал без проблем и теперь, в прямом и переносном смысле, оказался в руках Горечавок.

Точнее, оказался на несколько минут. Опасаясь, что Синюшка лишит себя жизни или возможности полноценно отвечать на вопросы, Волчник распорядилась поместить его в ограничитель – стойку сложной конструкции, жесткий каркас с прозрачным параллелепипедом из механогеля, – в который Синюшку, теперь раздетого, усадили силой. Ограничитель позволял дышать и общаться, а выбраться из него пленник не мог. Предположение об имплантированном устройстве для самоубийства мы отмели сразу – Синюшка активировал бы его еще в стазокамере, когда ради допросов уменьшали кратность сжатия времени.

Аппарат для рассечения поставили в центр балкона, подсоединив ограничитель, в котором сидел Синюшка. Над ограничителем повисли вертикальные стеклянные панели, каждая длиной и шириной с жесткую стойку. Расположились они правильным кругом, над каждой – серая перекладина с фланцем и леваторами. Панели могли выполнять элементарные команды Волчник. Все это синтезаторы изготовили по древним чертежам.

Механогель, проникнув Синюшке в легкие, действовал на нервную систему, поставлял воздух и информацию, позволял дышать, двигаться, правда до определенных пределов, и слышать вопросы. Мы видели, как вздымается его грудь, как его глаза следят за Волчник, расхаживающей взад-вперед.

– Трех твоих сообщников я уже убила, – начала она. – Я и тебя убила бы без колебаний, да ситуация изменилась. Погибла наша сестра. Ее уничтожили, потому что она докопалась до важной информации. Поэтому тебя я не убью, то есть пока не убью – сперва выжму все соки, а там, глядишь, и интерес потеряю. Ты для меня – ничто, лишь хранилище известных тебе сведений. Их я из тебя выбью, если не сразу, то постепенно.

– Делай что хочешь – ничего у тебя не получится.

– Опустить панель! – скомандовала Волчник, глянув в сторону.

Одна панель тотчас отделилась от группы и опустилась до самого ограничителя. На миг она замерла в этом положении, потом по команде Волчник двинулась дальше – пробила невидимое стекло и, словно острый нож, прорезала механогель. Саму панель мы почти не видели, только бледный опускающийся край.

– Ты почувствуешь, как тебя пронзает, – пообещала Волчник пленному. – По-настоящему больно не будет – нервные окончания восстанавливаются сразу после повреждения. Зато неприятные ощущения гарантирую – сквозь тебя словно холодный фронт пройдет, да еще с острыми краями. Когда панель опустится, у тебя не останется сомнений, что часть тебя с одной стороны от нее, часть – с другой.

Панель двинулась Синюшке сквозь череп: лицо осталось с одной стороны, затылок и уши – с другой. Ползла она медленно, примерно на один сантиметр в секунду, но не плавно, а будто периодически сталкивалась с биоструктурами поплотнее и посложнее.

Я знал, что толщина устройства не превышает микрона, но Синюшку оно рассекало не хуже металлической гильотины. Тот не умер, более того, продолжал мыслить, хотя его мозг разрезали пополам. Стекло практически не нарушало основные биофункции – они выполнялись сквозь него, будто сохранилась целостность мозга. Наверное, не много биоматериала проникало сквозь стекло в целом виде, – скорее, он распадался на атомы или простые молекулы, поглощался подвижной самоадаптирующейся матрицей и восстанавливался по другую сторону от него в соответствии с нарушенными циркуляторными паттернами. То же самое касалось электрических и химических сигналов, связанных с синаптической функцией.

Панель прорéзала голову и двинулась дальше, к плечам и верхней части груди. Синюшку слегка перекосило, хотя это можно было списать на плывущие над балконом облака и игру светотени. Механогель позволял ему напрягать мышцы ровно настолько, чтобы на лице отразилось волнение или страх от происходящего с ним. Даже реши он сейчас заговорить, для Волчник мало что изменилось бы.

С благоговейным ужасом я наблюдал за рассечением до самого конца. Панель коснулась нижнего ограничителя и замерла. Бледные края мы больше не видели, и казалось, что Синюшка цел. Разумеется, только казалось. Один жест Волчник, и он распался на половины – переднюю и заднюю. Половины отогнулись в разные стороны, и Синюшка раскрылся для нашего обозрения, словно богато иллюстрированная книга. Похоже, панель раскололась на две тонкие пластины, каждая из которых удерживала красно-бело-багрово-розовый слой костей, плоти и сухожилий. Видимые части ничем не отличались, повторяя друг друга в зеркальном отражении. Но зеркало было живым – Синюшка еще дышал. За стеклом просматривались вздымающаяся грудь, очертания плевральной полости, работающее сердце, напоминающее бутон, который раскрывался и закрывался, как при ускоренной съемке.

Рассеченное тело мы разглядывали еще минуту, потом Волчник развернула переднюю половину на сто восемьдесят градусов – теперь Синюшка смотрел на свою заднюю половину.

– Это ты, – проговорила мучительница, показывая на красно-бело-багрово-розовый слой за прозрачной панелью – чем не анатомическая таблица? – Это не проекция, а ты, рассеченный посредине и зафиксированный стеклом. Принципиально важно, чтобы ты понимал суть происходящего. Если понимаешь, кивни – механогель позволит сделать это движение.

Думаю, Синюшка не мог не кивнуть или его заставило кивнуть устройство, к которому его привязали. Передняя часть шевельнула головой, задняя повторила это движение без ощутимой задержки. В итоге задняя половина наклонилась вперед, к стеклу, и мы увидели безостановочно шевелящийся мозг в поперечном разрезе.

– Это последнее сознательное движение в твоей жизни, – сказала Волчник. – Ты будешь дышать, кровь будет циркулировать по телу, но шевелиться ты не сможешь. Разумеется, предложение ответить на вопросы еще в силе – мне нужно лишь твое согласие. – Волчник повернулась к нам и, явно играя на публику, добавила: – Рассечение продолжится, пока ты не превратишься в сотню тонких слоев, разделенных стеклом. Уверяю, я готова на такое. Ты можешь остановить меня в любой момент, если внятно ответишь на наши вопросы.

– Сказать мне нечего, – отозвался Синюшка; голос у него не изменился, что удивляло, ведь говорила только половина.

Волчник кивнула, словно ждала именно такого ответа.

– Останови ты меня сейчас, я расстроилась бы, – проговорила она.

Еще две панели отделились от группы и зависли над половинами Синюшки, параллельно первому сечению.

Раз! – и Волчник снова разрезала пленного, потом еще и еще. Число истончающихся слоев увеличивалось в геометрической прогрессии.

Я встал, чтобы уйти. Думал, что решился на такое одним из первых, но увидел, что Портулак меня опередила.

Когда объявили, что мозг Минуарции просканирован, ее тело вынесли на парящую платформу, которую слегка наклонили вперед, чтобы все убедились, что наша сестра погибла, и увидели ее раны. Тело почти не изменилось с тех пор, как мы его нашли, только поза стала другой – теперь казалось, что Минуарция отдыхает. Под простыней угадывались очертания ее конечностей – руки положили вдоль тела, ноги выпрямили, торчавшие кости вправили, раны очистили от крови. Лица у несчастной почти не осталось, но, судя по наклону головы, Минуарция выжидающе смотрела в вечернее небо. В сопровождении четырех шаттерлингов платформа остановилась у похожей на стол глыбы и медленно опустилась на нее. Остальные встали полукругом, подняли факелы и неспешно приблизились. Нас было не пятьдесят один, а только пятьдесят: одного – сегодня настал черед Клевера – отправили в патруль. А вот факелов было пятьдесят один, по одному на каждого выжившего плюс один запасной, который передавался из рук в руки в знак уважения отсутствующего.

Приглашенные на похороны – шаттерлинги других Линий, наши гости, высокопоставленные лица из Имира и других городов Невмы – стояли в почтительном отдалении, выстроившись на круглом постаменте. Они явились в трауре, мы тоже оделись соответствующе – во все черное с черными же вышитыми цветами в качестве единственных знаков различия, которые совершенно не бросались в глаза. Портулак зачесала волосы назад и заколола простой заколкой-цветком. Как и другие сестры, она пришла без макияжа и украшений. Было холодно, но мы запретили одежде нас греть и поддерживать факелы. Мой факел оттягивал руку – чем дольше он светил, тем тяжелее казался.

Я не удивился, что говорить вызвался Чистец, и в кои веки не упрекал его за желание высунуться. Минуарцию я знал не хуже остальных, хотя близким другом ей не был – те погибли в бойне, я же в лучшем случае считался хорошим знакомым. Чувствуя некую связь с Минуарцией, я верил, что порой понимал ее, как никто другой. Только не хотелось обижать Портулак, рассуждая о своих чувствах к погибшей. Между нами не было ничего, кроме тени шанса, а сейчас не стало и ее. К тому же традиции Линии я знаю не так хорошо. Мы с Портулак правильно объяснили роботам: похороны, подобные нынешним, чрезвычайно редки. Обычно нет ни тела, ни исчерпывающих доказательств гибели шаттерлинга.

Речь Чистеца была недолгой. Он подчеркнул, что гибель Минуарции бросает тень на остатки Линии, что обстоятельства гибели выясняются и могут привести к неприятным разоблачениям, но это не мешает ее помянуть. Минуарция многое повидала. Не счесть славных поступков, которые она совершила, и жизней, в которых оставила след. Нити воспоминаний она несла шесть миллионов лет. Ее любили, ею восхищались, ей завидовали. Чистец назвал с десяток важнейших вех в жизни Минуарции, не забыв и события далекого прошлого.

Как ни старался я возмутиться словами Чистеца, к своему вящему неудовольствию, ничего возмутительного в них не обнаружил. Позднее, когда на небе показали самые яркие моменты жизни Минуарции, я вспомнил его выступление и признался себе, что ничего не изменил бы и не добавил. Рассказ Чистеца получился как хайку – четким, ясным, отточенным, говорил он искренне, с уважением и любовью, о которой сам упоминал. Меня откровенно бесило, что Чистец стал командовать Линией, но, слушая его поминальную речь, я окончательно убедился: он не убийца.

После выступления Чистец стянул простыню с Минуарции, открыв ее страшные раны. Наша сестра лежала обнаженной, лишь на пальцах остались кольца. Содрогнулись все, даже те, кто уже видел ее тело после падения. Чистец отдал свой факел стоявшему рядом Церве, вытащил из кармана большой черный тюбик механогеля, выдавил немного на ладонь и помазал Минуарции руку – то место, где после падения торчали кости, прорвавшие кожу. Потом он отступил, передал тюбик Церве и забрал у него оба факела. Церва нанес механогель на помятый лоб и передал тюбик Горчице, который смазал блестящей массой живот Минуарции. Так продолжалось, пока к тюбику не приложились все присутствующие. Не знаю, как я оказался последним – либо случайно, либо шаттерлинги сообща решили доверить финальный аккорд мне. К тому времени несмазанным у Минуарции осталось лишь искореженное лицо. Нанося гель, я невольно коснулся жестких неровностей – из-под кожи выпирали хрящи и кости. Рыдать я себе запретил, и меня аж трясло от напряжения. Я отступил, забрал у Портулак свой факел, а руки все дрожали. Круг расширился, шаттерлинги на пару шагов отошли от неподвижного тела.

Когда я нанес свой мазок, механогель уже начал действовать. Он впитывался в тело Минуарции, залечивал раны. Раз! – и руке вернулась естественная форма, пальцы задрожали, словно Минуарция спала. Рана стала закрываться и там, где кости прорвали кожу. Вмятина на лбу разгладилась, разбитый нос выпрямился. Механогель не возвращал Минуарцию к жизни – для этого было слишком поздно. Хотя иллюзию жизни он создать мог – реанимировать труп, восстановить клетки, перезапустить их метаболический цикл. Покойница села бы, улыбнулась, начала бы ходить, говорить, смеяться. Только глаза ее не светились бы разумом, по крайней мере разумом Минуарции.

Пока механогель действовал и искореженный труп уподоблялся телу спящей женщины, над Имиром собралась наша эскадрилья. Корабли не кружили по орбите, а застыли за ионосферой Невмы, аккурат над местом похорон. Солнце уже село, но они были так высоко, что лучи касались корпусов, превратив эскадрилью в созвездие месяцев с ослепительно-ярким серебряным, золотым или алым контуром. Корабли выстроились квадратом, заняв тысячи километров космического пространства, активировали защитное поле и направили его вниз, в ионосферу, входящую в магнитосферу Невмы. Они мяли, загибали, растягивали силовую линию поля магнитосферы и окрашивали небо в пастельные тона. От горизонта к горизонту побежали светло-зеленые и нежно-розовые волны. Цвета усилились, почти скрыв из виду корабли, которые стали незаметными, беззвучными кукловодами. Они выпускали в атмосферу ионы, и те раскрашивали цветовые полотнища. Полотнища вспыхивали, мерцали, переплетались, кружились быстрее и быстрее, наполняясь новыми красками, пока не появились очертания, которые быстро переросли в картины: перед нами мелькали эпизоды из нитей Минуарции, набранные из архива ее корабля. Нам показывали поля, города, планеты, спутники – то, что доводится повидать каждому шаттерлингу. Самой Минуарции на картинах почти не было, от этого ее редкие появления воспринимались еще болезненнее. Она стояла спиной к нам, всегда вдали, на скале или высоком здании. Одна рука на поясе, другая заслоняет глаза от солнца – Минуарция упивалась бескрайним миром и жизнью человека, невероятно удачливой обезьяны. Голубовато-белые, как хвост кометы, волосы струились по плечам, словно их ласково колыхал солнечный ветер.

Пока мы смотрели подборку картин-эпизодов, которые корабли вывели на небо, механогель восстанавливал тело. Наконец блестящая оболочка закончила работу и соскользнула, ожидая новых заданий. Теперь позолоченная светом наших факелов Минуарция выглядела невредимой. Лицо дышало безмятежностью. Глаза были закрыты, но, казалось, один громкий возглас или смешок – и она стряхнет дрему.

Платформа оторвалась от каменной глыбы. Сперва она поднималась медленно – до уровня глаз ползла целую минуту, потом быстрее и быстрее. Факел до сих пор казался тяжелым, а тут словно таять начал. В какой-то миг он стал невесомым, а секундой позже рвался у меня из рук, точно его тянула невидимая нить. Другие шаттерлинги вцепились в свои факелы, чтобы не выпустить раньше времени.

– Отпускаем! – негромко скомандовал Чистец, и мы разом разжали пальцы.

Момент он выбрал бесподобно – факелы взмыли в небо огненным кольцом, которое не распалось, пока они не поравнялись с платформой. У всех шаттерлингов от напряжения болели руки. Мы вместе смотрели, как прямоугольник платформы тает в вышине и превращается в огненную точку.

До космоса Минуарция долетит не скоро. Нам же осталось пересматривать картины ее жизни и размышлять о том, сколько она для нас значила. Я чувствовал солидарность с каждым присутствующим, даже с Чистецом, даже с Волчник, даже с теми, кого считал ответственным за наказание Портулак. Однако я не сомневался: среди нас есть некто, кому не жаль Минуарцию. В каждом скорбном лице я искал фальшь, злорадное удовлетворение тем, что Минуарция устранена, но видел лишь искреннее горе.

Сегодня мы не просто прощались с сестрой. Ее похороны открыли в наших сердцах невидимую дверь, которую мы прежде не отпирали. Сегодня мы впервые оплакивали более восьмисот шаттерлингов, погибших в бойне. Настанет время – и каждому воздадут почести, как велят традиции, каждому соорудят памятник, но скорбеть можно и сейчас. Необычные похороны подействовали – я четче прежнего осознал, что сотворили с нашей Линией, впервые оценил истинный масштаб преступления и… содрогнулся от леденящего ужаса.

Наконец Минуарция долетела до космоса, соскользнула с платформы и начала падать в атмосферу Невмы. На наших глазах она прочертила в небе чудесную огненную линию. Сперва тонкая, линия обернулась нежно-голубой лентой, вспыхнула так, что мы зажмурились, медленно побледнела и рассыпалась на блекнущие красные стрелы. Атом за атомом таяло тело Минуарции, ее опыт, все, чем она была и могла быть, пока от нее не остался лишь образ в нашей памяти.

Корабли еще долго проигрывали эпизоды жизни Минуарции, но вот погасли и они. Магнитосфера Невмы обрела нормальную конфигурацию, а потемневшие корабли вернулись на орбиту. Шаттерлинги других Линий, наши гости и имирийцы стали расходиться, дрожа, хотя одежда наконец начала греть.

Похороны завершились. Мы проводили Минуарцию с почестями. Линии Горечавки следовало жить дальше.

Тем же вечером, когда Портулак легла спать, я стоял на балконе, вспоминал, как на небе проигрывались картины жизни Минуарции, выстраивал их в логической последовательности и гадал, что сказала бы она сама, если бы увидела это зрелище. Потом во мраке я почувствовал присутствие кого-то тяжелого, неуклюжего и услышал шорох, словно ковер терся о камни. Я огляделся, держа в руке пустой винный бокал. Полупьяный, я затерялся у размытой границы между ностальгией и черной трясиной меланхолии.

Это был Угарит-Пант, слоноподобный сверхчеловек, с которым я разговаривал вскоре после прибытия на Невму.

– Добрый вечер, господин посол! – Я приветственно поднял бокал. – Как вам наша церемония?

Угарит-Пант был в паре метров от моего балкона, но хоботом мог запросто хлестнуть меня по лицу.

– Получилось очень трогательно, – ответил он; под длинным, сморщенным, мерзкого вида отростком шевелились вполне человеческие губы.

– Минуарция была одной из лучших Горечавок. Я буду очень по ней скучать.

– Так же, как скучали бы по своей цивилизации, если бы она исчезла?

У посла едва получалось смотреть прямо на меня: глаза у него не спереди, а по бокам. Чтобы равномерно нагрузить оба полушария, ему приходилось коситься, поворачиваться ко мне то одним глазом, то другим.

Я попытался стряхнуть алкогольный туман.

– Иные личности для меня важнее целой Линии Горечавки. Если я прежде этого не понимал, то сейчас понял.

– Как не понять, если твоя Линия на грани вымирания!

Тон посла сильно меня задел. Я отступил от края балкона, вспоминая долгое падение тела Минуарции. Посол по особым поручениям Содружества Тысячи Миров не из мелких, он весит раз в двадцать больше меня, даже без учета тяжелых на вид доспехов и металлических украшений. Я под мухой становлюсь неловким, а о том, что в подобном состоянии натворит посол, и думать не хотелось. Я стал гадать, рассчитаны ли балконы имирийцев на такие крупные особи.

– Вымирание – это всегда страшно, – проговорил я с приторно-сочувственной улыбкой.

– Вот именно. – Угарит-Пант приблизился на шаг, точнее, на четыре, по одному каждой ножищей толщиной с дерево. Его зловонное дыхание обожгло мне лицо, словно открыли заслонку печи, полной гнилых фруктов. – Шаттерлинг, ты чуть не прокололся. А сам небось решил, что обошлось.

– Когда это?

– При нашей первой встрече. Ты мне посочувствовал.

– Неужели?

– Ты пожалел мою цивилизацию, уничтоженную аварией на звездамбе.

– Я ошибся – думал о Пантропической Цепи, совершенно другой цивилизации. Я даже спиральные рукава спутал!

– Ну конечно! Твоя ошибка сильно меня удивила. Ты говорил так уверенно, соболезновал так искренне, что я потерял покой.

Я огляделся по сторонам, отчаянно надеясь, что меня спасут:

– Да я ошибся.

– Не усугубляй свою ошибку ложью. В тот вечер я обратился к космотекам Линии Горечавки. Почему-то гостевой доступ был временно заблокирован. Наутро мне все объяснили: мол, к системе подключают новую группу выживших, вот и возникли проблемы с настройками безопасности.

– Ну, тогда не о чем беспокоиться.

– Это по-твоему, а я при первой же возможности проверил снова. И разыскал статью о своей цивилизации, Содружестве Тысячи Миров. В ней впрямь упоминалась звездамба, о которой мне прекрасно известно. Ее построили Горечавки. К моему облегчению, об аварии на ней в космотеке не упоминалось.

– Вот и славно, – отозвался я, старательно показывая, что хочу сменить тему.

– Меня грызли сомнения. Не в силах успокоиться, я разыскал статью о Пантропической Цепи. В жизни не слышал о такой цивилизации, а тут нашел вместе с сообщением, что ее уничтожило крушение звездамбы Горечавок. – Посол сильно наморщил широкий серый лоб – бреши между бронепластинами позволяли это разглядеть.

– Это единственная наша неудача.

– Ты уверен?

– В этом вопросе Горечавки не допускают небрежности. Линия гордится своим мастерством, а звездамбы – его воплощение. Даже с поправкой на ту единственную аварию мы спасли миллионы жизней, только… Только от этого не легче. Ничуть не легче.

– Шаттерлинг, я рад, что ты так рассуждаешь. Но видишь ли, мои тревоги не улеглись. В голове мелькнуло: вдруг звездамба Содружества таки рухнула? Линия Горечавки поторопилась бы мне об этом сообщить?

– Мы не стали бы лгать. Рухни та звездамба, мы взяли бы на себя ответственность.

– А как насчет лжи во спасение? Вдруг Линия Горечавки в первую очередь беспокоилась о моем душевном здравии? Вдруг вы посчитали, что я не вынесу правды? Ну, что я теперь один во Вселенной, что стал последним представителем Содружества? Вдруг вы решили, что правда меня убьет? Разве тогда вы не солгали бы?

– Но Пантропическая Цепь…

Посол презрительно махнул хоботом:

– Это ложь, экспромт, сочиненный, чтобы прикрыть досадную оплошность.

– А космотеки?

– Насколько мне известно, данные космотек отредактировали, чтобы скрыть от меня правду. Я ведь обращался только к местным источникам: космотеки у вас на кораблях могли бы сообщить мне совершенно иное. Только иное было не для моих глаз. Мне следовало поверить вашей информации – не бросать же тень на честность Горечавок!

– Тут, пожалуй, вы правы.

– Но при желании всегда найдешь лазейку. Снедаемый томлением, я кое-что вспомнил. Для вас, шаттерлингов, очень важен Всеобщий актуарий. Вы и циклы свои планируете, и маршруты составляете с учетом информации порой тысячелетней давности.

– Либо так, либо монетки подкидывать.

– По мне, монетки перспективнее. Видишь ли, я уговорил одного из ваших открыть мне доступ к Всеобщему актуарию.

Кровь у меня в жилах похолодела до температуры сверхтекучего гелия.

– Кто же это был?!

– Ну, не ругай его! Калган понятия не имел, чего я добиваюсь. Я беседовал с ним, как и с другими шаттерлингами, незаметно свел разговор к Всеобщему актуарию и изобразил интерес. Другие мое любопытство не поощряли, а вот Калган оказался на диво отзывчив. Думаю, ему польстило внимание.

– Идиот! – в сердцах пробормотал я.

– Вообще-то, вины Калгана тут нет. Убеждать я умею, а откуда ему знать про мои скрытые мотивы? Я заявил, что интересуюсь самим Актуарием, не уточнив, что ищу информацию о Содружестве. А ты догадался бы? Данные Актуария под космотеки не подогнали. Ни один из вас не подумал, что я так основательно разворошу ваши секреты.

Я тяжело вздохнул, хотя, если честно, на душе полегчало.

– Как по-вашему, господин посол, стоит дальше ломать комедию?

– Конечно нет.

– Не знаю, утешит ли вас, но мое сочувствие было искренним.

– Я в этом не сомневался.

– Меня не проинструктировали. Наверное, тут Чистец виноват: не предупредил, что отдельные темы под строгим запретом. Хотя, думаю, он врал вам так долго, что привык. – Я пожал плечами. – Или сам я виноват – болтаю лишнее, суюсь куда не следует. Однако уверяю вас: в первую очередь Линия заботилась о вашем спокойствии, а не оправдывала свою ошибку.

– Уничтожение целой цивилизации – ошибка?

– Мы спасли сотни цивилизаций, – парировал я. – Понимаю, звучит жестоко, но такая позиция единственно верная. Трагедию это не уменьшает, и вы имеете полное право злиться…

– «Злиться» – очень мягко сказано. Я думал, у тебя, шаттерлинг, достаточно здравого смысла, чтобы это осознавать.

– Господин посол…

– Я надеюсь, все вы понимаете, что лгать мне больше не нужно.

Посол развернулся, шлепая плоскими ступнями, дряблая кожа под броней висела отвратительными складками. Угарит-Пант ушел к себе в апартаменты. Я посмотрел ему вслед, а потом в поисках утешения взглянул на пустой бокал.

– Ты воплощение такта и дипломатичности, – сказал я себе. – Запиши на свой счет очередной блистательный успех.

Той ночью мне снова приснилась Минуарция. Во сне я был в комнате для сканирования, лежал на кушетке, а Минуарция выдавила себе на ладонь механогель и сделала из него сетку. Только вместо того, чтобы держать ладонь у меня над головой и сканировать мои воспоминания, Минуарция пригладила мне волосы и наклонилась так низко, словно хотела поцеловать в щеку.

«Я всегда тебе нравилась, – зашептала она мне на ухо. – А ты всегда нравился мне. Сейчас я прошу тебя об услуге. Будь внимателен и осторожен».

Тут я проснулся.

Наутро я перехватил Калгана, пока он не сел завтракать. Когда я потянул его за рукав, он взглянул на меня с таким видом, словно ожидал утренний поцелуй возлюбленной. Секундой позже от его оптимизма не осталось и следа.

– Ты идиот! – процедил я, глядя ему в здоровый глаз.

– Не рановато для оскорблений? – спросил Калган, растерянно хлопая веками. – Выкладывай скорее, потому что мне сегодня в патруль, – выпью кофе и поднимусь на «Полуночную королеву».

Я утащил его подальше от остальных:

– Вчера вечером я классно поболтал с Угарит-Пантом. Ну, ты знаешь, с послом, который не должен знать, что его цивилизация уничтожена.

– А, с этим…

– Похоже, ты позволил ему покопаться во Всеобщем актуарии.

– Посол хотел понять, как он работает. Разобраться в социометрических моделях, в статистических методах и так далее. Все абсолютно безобидно.

– На самом деле Угарит-Пант разыскал данные о Содружестве Тысячи Миров.

– И что? – Калан провел пальцами по жестким белым волосам.

– Данные не отредактировали, вот что! Они не соответствуют местным космотекам. Теперь послу доподлинно известно о случившемся. Вероятность существования Содружества в будущем Актуарий оценил в ноль процентов, потому что его уже не существует.

Калган беззвучно выругался – до него дошло, что́ он натворил. Он глянул в сторону стола – шаттерлинги занимали места. После вчерашних похорон все были в черном. По традиции Линии черными были даже фрукты, выпечка и напитки.

– Кто еще в курсе?

– Понятия не имею. С послом мы разговаривали тет-а-тет. Утром я поделился с Портулак, но она болтать не станет. А вот с кем еще общался Угарит-Пант, я не знаю.

– Нужно с ним потолковать.

– С Чистецом или со слоном?

– Не знаю. Наверное, с обоими. Вот дерьмо!

– В самом деле, дерьмо.

– Слушай, Лихнис, у тебя самого рыльце в пушку. Все шло гладко, пока ты не посочувствовал несчастному уродцу.

– Меня не предупредили. Считай меня дураком, но не сумел я расшифровать мысленные сигналы, которые посылали вы с Чистецом во главе. – Калган мертвенно побледнел, и я смягчился. – Стучать на тебя я не стану. Ошибка непреднамеренная, каждый мог так облажаться.

– Да я просто не сориентировался. Думал, что Актуарий синхронизирован с космотеками. Конечно, нужно было сперва проверить, но… вот дерьмо! Как тебе Угарит-Пант? Он сильно нервничал?

– По-моему, он больше раздосадован.

– Нельзя, чтобы он совершил самоубийство при нас. Не знаю, говорил ли тебе Чистец, но сородичи посла любили носить в себе бомбы. Если Угарит-Пант здесь взорвется…

– Не взорвется, он вполне адекватен.

– Но неизвестно, как на него подействует новость. Где он сейчас?

– Даже не представляю. – Я прижал палец ко лбу и якобы рассеянно добавил: – Эх, в буйстве эмоций не прикрепил к нему маячок.

– Кому-то нужно поговорить с Чистецом. – Страх на лице Калгана перерос в ужас. – Лихнис, я не могу! Чистец скажет… Ну почему я? При чем тут я? Теперь меня накажут. Нет, хуже.

– Можно определить, что твоим Актуарием пользовались?

– По-моему, нет. Если только мы с послом не признаемся.

– Тогда с Чистецом потолкую я. Когда и так в опале, вряд ли сделаешь себе хуже.

Калган, похоже, не поверил в мою искренность:

– И что ты скажешь?

– Что посол, с его же слов, сам догадался. Ни об Актуарии, ни о тебе не заикнусь.

– Вдруг Чистец разыщет посла и Угарит-Пант сам ему разболтает?

– Боюсь, тут я бессилен. Но даже если такое случится, полагаю, тебе бояться нечего. Ты совершил глупость, но сглупил непреднамеренно.

– Да, конечно. – Калган слегка порозовел. – Спасибо, Лихнис. Ты прав, я идиот. Головой надо было думать, но клятый слон умеет убеждать.

– Наверное, раз мы здесь стоим, господин посол не намерен себя взрывать, по крайней мере сегодня.

– Понимаю, ты хочешь приободрить меня, только…

– Пошли, нас завтрак ждет! – Я похлопал Калгана по спине. – Вид у еды что надо.

– Мне очень жаль Минуарцию.

Тотчас вспомнился сон и шепот: «Будь внимателен и осторожен».

– Нам всем ее жаль.

Я так и не сел за стол рядом с Портулак (она разговаривала с Горчицей) – меня задержал имирский чиновник.

– Лихнис? – осведомилось миниатюрное создание.

– Да, – отозвался я.

– Прошу прощения, шаттерлинг, но вас ожидают в кабинете магистрата Джиндабин.

Портулак, увидев, что происходит, встала из-за стола и стряхнула черные крошки с черной блузки.

– Есть новости?

– Не могу сказать, – ответил имириец. – Я просто должен проводить вас к магистрату.

Глава 22

В кабинете Джиндабин мы застали мистера Джинкса. Магистрат и ученый сидели за столом друг напротив друга и поочередно прикладывались к мундштуку фырчащего чайничка с трубками и клапанами.

– Кое-что случилось, – сообщила нам Джиндабин. Мистер Джинкс протянул ей мундштук, и она сунула его в рот, даже не протерев. – Похоже, ваша трогательная похоронная церемония дала неожиданный результат. Мы обычно не позволяем творить такое с атмосферой.

– Нам разрешили, – заявила я, готовая ощетиниться.

Джиндабин примирительно подняла руку:

– Я не оспариваю. Знай мы о масштабах планируемой церемонии, вероятно, воспротивились бы, но факт остается фактом – мы дали вам зеленый свет.

– Возникли проблемы? – спросил Лихнис.

– Трудно сказать, – вступил Джинкс. – Похоже, вы подвигли Фантома на ответ. Он проявляет активность, особенно у платформы, как правило, в дневные часы. Сегодня появился ночью. Для нас это проблема. Мы не любим, когда Фантома тревожат, беспокоят, выводят из себя. Целые цивилизации гибли, попав к нему в немилость. Мы не хотим пополнить их число.

– Что случилось? – спросила я.

– Вчера, после окончания погребальной церемонии, Фантом приблизился к платформе, которую мы позволили вам посетить с раненым роботом, – начала магистрат. – Разумеется, мы отслеживали его перемещения и не удивились присутствию в том секторе, но не ожидали, что Фантом подлетит к самой башне, и еще меньше – что он остановится.

– Геспер вернулся! Пожалуйста, скажите, что Геспер вернулся!

– Так что? – присоединился Лихнис.

Магистрат приложилась к мундштуку.

– В ходе наблюдений на платформе обнаружен золотой объект, по форме напоминающий человека. Вчера его не было.

– Нам срочно нужно туда, – сказала я Лихнису.

– Сперва нужно попросить разрешение, – напомнил он.

– Я даю его вам, – проговорила магистрат. – Иначе зачем было вас вызывать? Однако Фантом неподалеку. Робота нужно забрать немедленно. Если не управитесь в течение ближайшего часа, его останки станут собственностью научного совета.

– Они принадлежат машинному народу, – заявила я.

– Уже нет. Робот перестал быть представителем машинного народа, как только Фантом его разобрал. Объект на смотровой платформе – артефакт Фантома и лишь внешне напоминает робота, которого вы знали. Очень сомневаюсь, что хоть один его атом остался в первозданном виде.

– По-моему, пререкаться не стоит, – прервал ее Лихнис.

– Вам точно не стоит, – парировала магистрат. – Идите и заберите останки. Делайте с ними что хотите. Поручаю вам сообщить эту новость другим роботам. И… не интересуйтесь больше Фантомом. Никогда.

– Не будем, – пообещала я.

– Когда вы говорите «останки», что…

– Я говорю как есть. Судя по наблюдениям, робот выглядит почти так же, как в день, когда вы его оставили. Он больше не слит с куском корпуса, но других изменений к лучшему нет. Ваш план, увы, провалился.

Пять минут спустя мы с Лихнисом летели на флайере, пустив его во всю прыть. Разговор не клеился – мы обрадовались, что Геспер вернулся, но тотчас сникли, услышав о его состоянии. Камеры слежения не обнаружили признаков жизни у золотой фигуры, которая после ухода Фантома ни разу не шевельнулась. Под нами проносились дюны, и я поняла, что меньше всего ожидала такого результата – что Геспера вернут невосстановленным. Я допускала, что Фантом починит его, что превратит в нечто странное, что вообще не вернет. Что Геспера разберут, на несколько дней втянут в облачный разум, а потом изрыгнут в прежнем состоянии – казалось бессмысленным. Увы, факты не изменить, от золотой фигуры на постаменте не отмахнуться.

– Может, ему нужно время, чтобы восстановиться? – предположил Лихнис. – Как больному после операции на планете, где еще режут людей ножами и лазерами.

– Спасибо, что стараешься меня подбодрить. Но лучше не обнадеживай впустую.

– Я лишь к тому, что о Геспере мы знаем не так много. Исключать нельзя ничего. Фантом не просто так его вернул.

– Фантом поиграл с Геспером, разобрал забавы ради, понял, как он работает, и, наигравшись, вернул.

– Не починив?

– Мы же не знаем, что думает Фантом. Вдруг, в отличие от нас, он не считает, что Гесперу нужна помощь.

Вскоре мы подлетели к башне и, когда пошли на посадку, четко рассмотрели Геспера. Он лежал на спине и не шевельнулся, даже когда над ним пролетел флайер. В глаза бросалось одно-единственное изменение – отсутствие оплавленной массы с включением обломков «Вечернего». Фантом явно понял, что бесформенному куску на Геспере не место, восстановил расплавленные части тела робота, но последний шаг не сделал – к жизни его не вернул.

Мы сели на платформу и вышли из флайера. Лихнис достал из багажника леваторы и, пока мы шли к постаменту, толкал их перед собой по воздуху.

Я опустилась на колени перед Геспером и провела ладонью по золотым выпуклостям его груди.

– Ни следа повреждения, – проговорила я тихо, словно боясь потревожить спящего. – На теле ни единого изъяна, даже руки теперь одной толщины. Вряд ли у него осталась органическая ткань.

– Фантом столько сделал для Геспера, так почему не оживил?

– Огоньки до сих пор кружатся, значит какая-то активность сохраняется.

– Но не интенсивнее, чем до встречи с Фантомом.

– Я думала, все будет не так. Думала, если Геспер вернется, то целым и невредимым.

Лихнис прикрепил леваторы и поднял робота над платформой. Тот не шевельнулся, застывшие конечности даже без опоры лежали неестественно ровно. Казалось, перед нами золотой монолит.

Я взглянула на горизонт, не увидела ничего и разозлилась, словно меня подвели, словно Фантом Воздуха нарушил соглашение.

– Нам пора, – проговорил Лихнис, и я отвернулась, чтобы он не видел мох слез.

Глава 23

Двести пятьдесят шесть слоев лежали на полу квадратом-мозаикой стороной в шестнадцать плиток. Волчник разместила их по мудреной схеме, а на первый взгляд казалось – как попало. Суть принципа заключалась в том, что если слои соседствовали на плитках, то не соседствовали на теле Синюшки. В итоге получилось, что одна содержала слой тела целиком, а соседняя – отдельные куски. Плитки светились изнутри – в каждой еще теплилась жизнь. Под тонким стеклом масляными ручейками текли физиологические жидкости. Легкие Синюшки сдувались и раздувались – каждое ритмичное движение эхом отдавалось на многих плитках, разделенных каменными дорожками так, что получилась решетка. Больше всего зрелище напоминало классический сад с прудом, на темной поверхности которого пульсировали странного вида кувшинки. Когда мы пришли, Волчник расхаживала по дорожке, покачивая пистолетом. Допрос уже начался: Синюшке в бессчетный раз задавались одни и те же вопросы.

– У меня времени много, – проговорила Волчник, – а у тебя оно тает с каждым часом. В стрельбе я могу упражняться, пока нервная система у тебя не станет как у рака. – Она подняла пистолет, отрегулировала интенсивность луча и прицелилась в плитку справа от себя. – Ну как, Синюшка, есть разница? Чувствуешь, что я ускоряюсь? Мысли путаются? Небось с трудом вспоминаешь, как и почему оказался у нас в плену? – Свободной рукой Волчник заслонила глаза от света, спустила курок энергетического пистолета и направила малиновый луч на плитку. Целилась она Синюшке в голову. Плитка не раскололась, но в тонком слое мозга появилась аккуратная дырка, а вокруг нее – темное кольцо опаленной ткани. – Так есть разница? Ты не почувствовал, но я только что уничтожила несколько миллиардов твоих мозговых клеток. У тебя их еще сотни миллиардов, но ты же прекрасно понимаешь, что запас не бесконечен. Стекло проложит проводящие пути вокруг раны, но воспоминания, которые ты сейчас потерял, не восстановит. Самое обидное, ты и не вспомнишь, что потерял их. Почувствуешь лишь непривычную пустоту, будто в комнате, из которой убрали мебель.

– Я сказал тебе все, что знаю, – прогудел Синюшка.

– Я тебе не верю.

– Думаешь, мне сказали хоть одно лишнее слово? Сообщили необходимый для операции минимум – и точка.

– Точка, если ты сам не потребовал объяснений, а это возможно, по крайней мере теоретически. Пока я не разобралась со структурой и величиной Дома Солнц, такую возможность исключать нельзя. – Волчник перескочила к плитке в шести рядах справа от предыдущей. – Зачинщик ты или нет, я не верю, что ты рассказал мне все. – Она прицелилась и выстрелила Синюшке в живот. На сей раз он вскрикнул. Слои-части мозаики закорчились под стеклянным заслоном. – Ага, – одобрительно кивнула мучительница, – здесь хороший пучок нервов. Было по-настоящему больно. До сих пор болит?

– Она переступила черту, – шепнул я Портулак.

– Тоже мне новость!

Я высмотрел среди зрителей Аконита, Мауна и других шаттерлингов, которым следовало присматривать за Волчник. Одетые в траур, они напоминали черную стаю. Чистец сидел в паре рядов от них, рядом с Горчицей.

– Жди здесь, – шепнул я.

– Опять на рожон лезешь?

– Мне запретили появляться в зале для допросов, а мы сейчас не там.

Пока Волчник мучила Синюшку, я двинулся к Акониту и другим. Уже на полпути я снова услышал треск энергетического разряда. Крика не было, значит уничтожению подверглась очередная группа нервных клеток.

– Лихнис, садись, братан! – Аконит похлопал по свободному месту рядом с собой. – Здо́рово Волчник отжигает.

– Здо́рово. Для ненормальной.

– Ну… без страсти никуда. А ты другого ожидал?

– Она трех пленных вылущила. А на Синюшке к концу дня живого места не останется. Его вообще не останется.

– Синюшка в курсе. Не думаешь, что он вот-вот расколется?

– Скорее, он вот-вот потеряет речевой центр.

– По-моему, Лихнис прав, – чуть слышно вступил в разговор Маун, откашлявшись. – Волчник позволено слишком много. Она хочет как лучше, да и к Синюшке мы относимся одинаково, но главное – выбить из него информацию. Нельзя, чтобы эмоции ставили под угрозу безопасность Линии.

– Думаете, пора ее приструнить? – спросила Донник под аккомпанемент очередного разряда. – Некрасиво получится, особенно перед гостями.

– Красоты и так мало, – заметил я. – По мне, так допрос очень напоминает пытку, которую Линия санкционировала во имя садистского удовольствия.

– Что ты предлагаешь? – спросил подсевший к нам Чистец. – Уверен, мыслей у тебя хоть отбавляй.

– Для начала я отнял бы у нее пистолет. Инфосоединения между слоями можно оборвать, не нарушая физических структур. Так и надо сделать, если хотите добиться результата. Синюшке без разницы, он так и так почувствует, что от него отрывают по кусочку. Преимущество такого метода в том, что, если ничего не получится, пленника можно будет восстановить.

– Раз он молчит, когда мы отрываем от него по кусочку, причем самыми разными способами, то второй раунд допроса результата не даст, – сказал Аконит.

– Так устройте вторым или третьим раундом настоящий допрос, хотя бы попробуйте! – Я пожал плечами. – Пусть хорохорится – посмотрите, сколько правды будет в его блефе. Вдруг Синюшка почти созрел, но стараниями Волчник не успеет расколоться?

– Вижу, ты твердо решил мешать дознанию, – подытожил Чистец.

– Нет, – покачал я головой – не зло, а скорее устало, – я целиком и полностью поддерживаю любой способ вызвать Синюшку на откровенность. Помог бы топор – первым стал бы рубить плиты. Только пытки не помогут. – Я заглянул Чистецу в глаза, отчаянно взывая к его здравому смыслу и рационализму. При непомерных амбициях он далеко не глуп. – Ты же понимаешь, что так нельзя. Я помню, как ты вчера вечером говорил о Минуарции.

Чистец ухмыльнулся и отвел взгляд:

– Ты всегда найдешь, к чему придраться.

– Разве я придираюсь? Говорил ты здорово. Я благодарил небеса за то, что выступаешь ты, а не я. Ты воздал ей должное.

Возникла пауза длиной чуть ли не в тысячу лет. Другие шаттерлинги отодвинулись, чтобы мы поговорили тет-а-тет.

– Я думал, тебе не понравится, – наконец сказал Чистец.

– Нет, ты произнес замечательную речь, правдивую с первого до последнего слова. Будь Минуарция жива, она сказала бы то же самое.

– Мне хотелось подобрать верные слова. Минуарцию я знал хуже твоего, но уверен – ей понравилась бы правда. Вряд ли она хотела бы, чтобы ее жизнь приукрашивали.

– Ты взял верный тон. – Я тяжело вздохнул, понимая, что либо окончательно оттолкну Чистеца, либо перетяну на свою сторону, – грань была очень зыбкой. – После похорон я убедился, что был не прав насчет тебя. Когда наказали Портулак, у меня появилась, точнее, промелькнула мысль, что ты замешан тут сильнее, чем мы думаем. – Я нервно сглотнул. – Потом убили Минуарцию, и я…

– …решил, что это моих рук дело?

– Да, по глупости. Кто-то же виноват. Я подозревал тебя, хоть и недолго. Прости, так получилось… – Говорить стало тяжело, грудь вздымалась, будто я только что поднялся на гору. – Ты позволил Волчник продолжать допросы, вот я и решил… Ну, что ты рассчитываешь на неудачный исход.

– Чтобы ничего не прояснилось.

– Ты ведь понимаешь, откуда такие мысли?

Судя по выражению лица, принятие любого решения Чистец готов был растянуть на световые годы.

– А сейчас? – невозмутимо спросил он.

– Твоя речь все изменила.

– Несколько удачных слов? А если я притворялся? Если я впрямь убийца?

– Только ты не притворялся.

– Нет, – сказал он после долгого молчания. – Не притворялся. Говорить о Минуарции было трудно. Ведь я знал, что убийца здесь, рядом.

– Значит, мы заодно. – Я повернулся к Волчник и к мозаике из блестящих плит с корчащейся начинкой. – Вот почему расправу нужно остановить, пока не поздно. Волчник не убийца, но она нам не помогает. Я понимаю ее ненависть и желание отомстить, но сейчас не время и не место.

Снова раздался треск энергетического разряда. Снова за ним последовал крик Синюшки.

– Волчник! – громко позвал Чистец. – Пожалуйста, сделай паузу.

Волчник обернулась. Она целилась прямо в нас, глаза полыхали звериной злобой. На балконе защитных приспособлений не было. Если пистолет не запрограммировали против стрельбы по Горечавкам, одно неосторожное движение могло привести к гибели пяти-шести шаттерлингов.

– Что случилось, шаттерлинг Чистец?

– Ничего, Волчник. – Как ни старался Чистец скрыть волнение, голос его дрожал. – Я подумал, что пора устроить перерыв.

– Мы ничего не выяснили.

– Тем не менее… нелишне проанализировать нашу тактику, а может, внести изменения.

К моему облегчению, Волчник опустила пистолет и повернула регулятор интенсивности луча заряда – вероятно, поставила на предохранитель, затем двинулась к нам. Пистолет повис в воздухе.

– Это никуда не годится. У меня же получалось!

– Ничего у тебя не получалось, – парировал я.

– Разве Лихнису не запретили присутствовать на допросах? – недовольно уточнила Волчник у Чистеца.

– Запрет касался зала для допросов, – ответил вместо него я. – Балкон – место общественное. Следом за мной придется удалить и имирийцев.

– Еще немного, и Синюшка раскололся бы, – сказала Волчник Чистецу, упорно меня игнорируя. – Я это чувствую интуитивно.

– Беда в том, что неизвестно, сколько придется терзать Синюшку, прежде чем он заговорит, – заметил Чистец. – А он, образно выражаясь, ресурс невозобновляемый. Если убьешь этого, другого Синюшки про запас нет.

– Мне хватит одного.

– Боюсь, Чистец прав. – Аконит примиряюще улыбнулся. – Ты славно потрудилась, мы все тебе благодарны, но сейчас сто́ит подумать о новой тактике.

Чистец взглянул на меня, потом снова на Волчник.

– Синюшка меня слышит? – тихо спросил он.

– Нет. Я отключила ему аудиоканал, когда ты меня остановил.

– Телесные повреждения мы больше наносить не станем. По крайней мере, пока не испробуем все другие способы. Поэтому скорректируй интенсивность луча так, чтобы не пробивать стекло. Будем симулировать пытку, расстреливая инфосоединения между слоями.

– Чистец, Синюшка почувствует разницу. Боли-то не будет.

– Значит, обойдемся без боли. Синюшка и так почувствует, что истончается, теряет слой за слоем. Даже без боли ощущение не из приятных.

– Он поймет, что процесс обратим.

– Но уверен не будет, особенно если продолжать стрельбу. Пока Синюшку еще можно собрать в единое целое, способное разговаривать и ходить. А если и дальше простреливать слои, он превратится в книгу, где половина страниц вырвана, в определенный момент окажется за гранью восстановления – и почувствует это.

Вряд ли Волчник изменила мнение, но едва ли ей хотелось в открытую пререкаться с Чистецом и другими. Ей предлагали продолжить допрос, то есть давали отличный шанс сохранить лицо перед зрителями. Руки, конечно, будут связаны, но это не так унизительно, как полное отстранение.

– Мне это не нравится, – тем не менее заявила она.

– Но ты подчинишься, – договорил за нее Чистец. – Милая, это оптимальный вариант. Если он окажется тупиковым, я первым признаю ошибку. Но пока поступим именно так.

Мрачная и недовольная, Волчник возвратилась к мозаике и схватила пистолет, словно осу в кулак зажала. Она отрегулировала интенсивность луча и повернулась к нам, сжимая рукоять побелевшими пальцами:

– Будь по-вашему, девочки и мальчики.

Глава 24

Роботы навестили меня вскоре после полудня. Лихнис остался смотреть, как Волчник допрашивает Синюшку, а я вернулась в комнату, где мы снова устроили Геспера. За день его состояние не изменилось, но я знала, что должна быть начеку и не упустить ни секундного оживления, ни малейшей попытки заговорить.

– Вы сделали все возможное, – заявила Каденция, без предупреждения появившись у двери. Я аж вздрогнула. – Не корите себя за то, что ничего не получилось.

– Почему же ничего? – обиделась я, заметив за Каденцией фигуру Каскада. – Геспер отделен от сплавленной массы, его тело полностью восстановлено. Даже рука.

– Рука? – удивленно переспросил Каскад.

– На левой руке под оболочкой из металла у него была органическая ткань. Он выдавал себя за человека, чтобы попасть на Вигильность.

– Мы впервые об этом слышим, – сказала Каденция.

– Впрочем, сейчас важно само участие Фантома, который не просто швырнул Геспера обратно на платформу. Он определил, что именно с ним не так, – и именно это вызывает тревогу.

– Решил мелкие проблемы, – подытожил Каскад.

– Да, возможно, только откуда уверенность, что Фантом не отремонтировал Геспера полностью? Не восстановил ему память и не устранил все повреждения?

– Налицо доказательства обратного, – сказала Каденция. – По сравнению с предыдущим осмотром новых признаков когнитивной деятельности, увы, не наблюдается.

– Огоньки у него в голове до сих пор горят.

– Но слабее, чем прежде, и не кружатся. Не стоит слишком на них уповать.

– По-вашему, Геспер мертв?

Мне почудилось, что роботы обмениваются мыслями, – воздух резко загустел, словно перед грозой.

– Надежда есть, – без особой уверенности наконец ответила Каденция. – Но его паттерны могут нарушиться в любой день. Чем скорее он отправится в Машинное пространство, тем лучше.

– Мы не хотели беспокоить вас после гибели Минуарции, – мягко, но настойчиво начал Каскад, – однако, если это не слишком болезненно, нельзя ли вернуться к разговору о нашем отлете?

– По-моему, вопрос уже решен, – отозвалась я. – Геспер здесь, с Минуарцией мы попрощались. Хотите – забирайте мой корабль сегодня же.

– Вы уверены? – уточнила Каденция.

– Абсолютно. Забирайте, чтобы я больше его не видела.

– Такой вариант подходит нам идеально, – сказал Каскад.

– Если это поможет Гесперу, моей Линии и машинному народу, такой вариант подходит и мне. – По сути, я сказала полуправду.

До гибели Минуарции и возвращения Геспера я искренне возмущалась тем, что вот-вот потеряю «Серебряные крылья». Сейчас остались лишь опустошенность и ощущение, что меня предала не только моя Линия, но и сама Вселенная. Отмена наказания мало что изменила бы – это как бросить камешек в пруд и ждать, что он выйдет из берегов.

– Вы собирались забрать свою коллекцию из грузового отсека, – напомнила Каденция.

Я кивнула, хотя никакого энтузиазма не чувствовала:

– Много времени это не займет, большинство старых кораблей вылетят сами.

– Как договаривались, пока вы забираете коллекцию, мы начнем знакомиться с кораблем, – проговорил Каскад и кивнул на неподвижного соплеменника. – Геспера можно поднять на орбиту уже сейчас. В этом случае мы лучше подготовим его к перелету.

– Я больше его не увижу?

– Увидите, если его восстановят, а вы проживете достаточно долго, – ответила Каденция.

– Геспер может и не вспомнить нас. Гарантий ведь нет?

– Мы позаботимся о том, чтобы его долг перед вами был оплачен, – заверил Каскад.

– Дело не в долге, а в дружбе. Мы с Лихнисом относились к нему по-человечески, и, по-моему, он к нам тоже.

– Ни о чем не беспокойтесь, Геспер в надежных руках, – убедительно сказала Каденция.

– Вы поможете его погрузить? – спросила я. – Я в течение часа приготовлю свой шаттл и выведу на посадочную площадку. Чтобы подняться на орбиту, нужно разрешение Чистеца, только вряд ли он станет возражать, – в конце концов, это его затея.

– Вам это хлопот не доставит? – спросил Каскад.

– Других дел у меня на сегодня не запланировано.

– В таком случае ваше предложение с удовольствием принимается. Геспера мы подготовим.

– Пожалуйста, позаботьтесь о нем, – попросила я.

Я оставила роботов с Геспером и вернулась в открытую аудиторию к Лихнису. Тот по-прежнему сидел с Чистецом и остальными, пристально следя за Волчник. Вот он заметил меня и пересел подальше от чужих ушей.

– Я лечу на «Серебряные крылья», чтобы передать управление Каскаду и Каденции, – объявила я, приблизившись. – Они забирают Геспера.

– Вернешься скоро?

– Мне нужно лишь освободить багажный отсек и утвердить смену владельца. На Невму планирую высадиться к полуночи, самое позднее – к завтраку.

– Я с тобой. – Лихнис поднялся со своего места.

– Не надо! Пожалуйста, не надо! Отдавать корабль роботам и так тяжело, а в твоем присутствии будет невыносимо. Знаешь ведь, что для меня значат «Крылья».

– Знаю, – кивнул Лихнис. – Тебе лучше лететь одной.

– Когда покончу с этим, станет легче. Я просто хотела сказать, куда направляюсь. Со мной ничего не случится, обещаю.

– Проследи, чтобы эти роботы ничего лишнего не прихватили.

– Не волнуйся, прослежу.

Лихнис поцеловал меня и сжимал в объятиях, пока я не высвободилась.

– Однажды они поймут, что ошиблись, и пожалеют об этом. Чистец уже понял, что гибель Минуарции представила все в новом свете, но, раз уж пообещал твой корабль роботам, на попятную не пойдет.

– Если они вернут «Крылья» хоть с одной царапиной, то поплатятся, клянусь!

– Вот это настрой! – Лихнис улыбнулся. – Давай лети и поставь точку на этом идиотском наказании.

Я снова поцеловала Лихниса, взяла его за руки, а отпустив, повернулась к Чистецу, который тайком за нами наблюдал.

– Я собираюсь подняться на «Крылья», чтобы передать управление роботам. Ты ведь не возражаешь?

– Разумеется, нет, – ответил он и перевел взгляд на Волчник, словно не мог смотреть мне в глаза.

Голова гордо поднята, спина прямая – с чувством маленькой победы я отправилась на посадочную площадку. Шаттл уже ждал меня, а вскоре появились люди-машины с золотым грузом.

Над Имиром мы поднялись без происшествий. Я смотрела на удаляющиеся башни и слегка повернула шаттл, чтобы хоть мельком взглянуть на балкон. Мозаика Волчник сверкала на солнце – бриллиантами блистали двести пятьдесят шесть граней, некогда составлявших человеческое тело. Между стеклянными плитками двигалась черная фигурка. Мелькнула рубиновая искра – выстрелил энергетический пистолет, потом балкон заслонила башня. Шаттл набрал высоту и вскоре попал в разреженные слои атмосферы, где проигрывались картины жизни Минуарции. Роботы стояли у меня за спиной, между ними лежал Геспер. Оба, каждый со своей стороны, крепко держали его за плечи. То же самое я видела на борту «Серебряных крыльев», когда они пытались наладить с ним контакт. Сейчас, как и тогда, золотая броня Геспера словно превратилась в податливую глину.

Я велела шаттлу привести положение и скорость в соответствие с полярной орбитой корабля. «Крылья» тотчас замаячили вдали и стали приближаться так быстро, что шаттл затормозил, дабы избежать столкновения, которое до последней секунды казалось неминуемым. В салоне мы почувствовали только, что резко замедлились. По команде шаттла открылся грузовой отсек, и мы вплыли в чрево прекрасного хромированного лебедя, который так долго был моим кораблем. Я переключилась на ручное управление, провела шаттл меж кораблей своей коллекции и поставила в свободный отсек, который использовала в прошлый раз. Фиксаторы поля заблокировали шаттл, я перевела двигатель на холостой режим, и мы выбрались из салона. Я шла первой, Каскад и Каденция несли Геспера, и так добрых полкилометра до ближайшей камеры переброса.

– Добро пожаловать, Портулак! – беззвучно обратились ко мне «Серебряные крылья». – У тебя посетители. Ты привела этих особей добровольно или по принуждению?

«По принуждению, – мрачно подумала я, – только виноваты не эти машины, а шаттерлинги моей Линии».

– Это мои друзья, – произнесла я вслух. – Прошу любить и жаловать. Серебристый робот – Каденция, белый – Каскад.

– Добро пожаловать, Каденция и Каскад!

– С Геспером вы знакомы, – продолжила я. – Он так и не пришел в себя, но люди-машины переправят его туда, где ему помогут. Вскоре я передам им управление, так что вы успеете друг к другу привыкнуть.

– Портулак, ты избавляешься от меня? – по-прежнему беззвучно спросил мой корабль.

– Не по своему желанию. Поговорим об этом на мостике. При удачном раскладе увидимся снова где-то через полмиллиона лет.

Камера переброса, рассчитанная даже на крупногабаритный груз, легко вместила меня и трех роботов. Я начала было набирать направление на парящем в воздухе пульте, но потом с сомнением взглянула на гостей:

– Геспер перебрасывался, значит и вы сможете. Только дело было до ранения. Ему хуже не станет? В крайнем случае пойдем пешком, но до мостика километров пятнадцать.

– Мы умеем перебрасываться, – сказала Каденция. – И Гесперу это не повредит.

– Ну, если вы так уверены…

На стенах камеры вспыхнула решетка из красных огоньков, значит поле переброса вот-вот активируется и нам нужно встать на обозначенную часть пола. Поле засосало нас – казалось, мы несемся вниз по лабиринту трубопровода, – а в следующий миг мы уже стояли в камере километрах в пятнадцати от первой.

– Произошла ошибка? – спросил Каскад, глядя в темный гулкий вестибюль за дверями. – Мостик я представлял себе совершенно иначе.

– Он тут рядом, – заверила я. – Поначалу существовал прямой переброс из грузового отсека на мостик, но потом решили, что так слишком опасно. Это же как открыть корабль для любых захватчиков или пустить скоростной лифт от городских ворот до мэрии. Все равно что напрашиваться на большие проблемы.

– Так идти недалеко?

– Совсем близко.

Вестибюль окружали камеры переброса. Я показала на ту, что была напротив нашей, и быстро зашагала через мост, ведя за собой роботов. Мост перекинулся через громадную шахту – верхнюю и нижнюю ее границу невооруженным глазом не увидишь, – полную медленно движущихся устройств в форме наковален. Здесь локальная сила тяжести приводилась в соответствие с продольной осью «Крыльев», поэтому шахта тянулась почти через весь корабль и упиралась в огромный грузовой отсек. Параллельно устройства занимались непрерывным самоконтролем и самовосстановлением.

Каждая шестая камера предназначалась и для людей, и для груза. Остальные одновременно вмещали одного-двух человек, но попадались и рассчитанные на несколько сотен. Былая слава «Серебряных крыльев» утонула в глубинах истории, но вместимость системы переброса, прежде чем камеры убрали с мостика, не оставляла сомнений, что раньше кораблем пользовались миллионы пассажиров. Порой я гадала, не тоскуют ли «Крылья» по временам, когда в их залах, галереях, на плазах и в вестибюлях кипела жизнь. Теперь корабль видел лишь меня, в лучшем случае с парой гостей. Мы носились по кораблю, словно призраки по пустому особняку.

Вот и другая камера переброса. Я застучала пальцем по пульту, хорошо понимая, что через несколько секунд мы попадем на мостик, где без промедления начнется передача корабля. С момента отлета с Невмы я готовилась к этому и почти поверила, что возьму себя в руки и справлюсь. Но вот время подошло, а у меня судорожно сжималось горло. Нет, малой кровью мне отделаться не удастся.

На стенах вспыхнула красная решетка. Этот переброс должен был стать мгновенным.

Но тут что-то случилось.

Наверное, я на миг потеряла сознание, потому что ступор, охвативший меня, к перебросу отношения не имел. Словно парализованную, меня вытолкнули из зоны действия поля с такой силой, что я рухнула на пол и теперь лежала, не столько мучась болью, сколько ожидая ее и не сомневаясь: она придет. Наконец я закашлялась и застонала, не понимая, что стряслось, но, когда зрение немного сфокусировалось, разглядела золотую фигуру, склонившуюся надо мной. Вне сомнений, это был Геспер, и, вне сомнений, живой. Каскад и Каденция исчезли.

– Нужно выбираться. – Человек-машина поднял меня с пола. – Нужно выбираться отсюда, – повторил он, – и поскорее.

Синяки синяками, но, похоже, я ничего не сломала – резкой боли не чувствовалось.

– Геспер! – воскликнула я, обрадованная, но совершенно сбитая с толку. – Что ты…

– Здесь не место для разговоров. Я вытолкнул тебя из зоны действия транзитного поля в момент, когда оно набрало рабочую силу. Каскад и Каденция перебросились и уже попали в заданное место.

– На мостик, – хрипло подсказала я и поднялась, хотя и не без помощи.

– Можно отсюда переброситься обратно в грузовой отсек?

Перед глазами у меня плыло, мысли путались.

– Нет… надо… перебраться через мост.

– Отлично. Давай я тебя понесу. Быстрее получится.

Не помню, дождался ли Геспер моего согласия. Он бережно взял меня на руки и зашагал к мосту, все набирая и набирая скорость, пока наконец не побежал так быстро, как ни одному человеку и не снилось. Мы перебрались через шахту, где устройства в виде наковален поднимались и опускались в соответствии со своим непостижимым планом, и достигли камеры переброса. Человек-машина коснулся пульта. Корабль выполнил его команду, очевидно по-прежнему считая Геспера хозяйским гостем. Мы перебросились обратно в камеру у входа в грузовой отсек.

– Что произошло? – спросила я, чувствуя, что туман перед глазами рассеивается.

– Я обманул Каскада и Каденцию, – объявил Геспер, когда мы вошли в отсек. – А они лгали о своих намерениях.

– Они хотели получить мой корабль. Я собиралась его передать. Зачем им лгать?

– Пока не знаю, но уверен в одном: они не собирались возвращать меня в Кольцо Единорога. На флайере они подсоединялись ко мне, чтобы убить.

Геспер заметно раскрепостился, если можно так выразиться, – голос не изменился, зато речь уже не звучала неестественно правильно.

– Зачем?

– В первый раз, на борту твоего корабля, Каскад и Каденция хотели выкачать из меня информацию и убить. Потом они солгали бы, что я умер от ран, которые получил в системе сбора. Ничего не вышло – я оказался сильнее, чем они ожидали, но, к сожалению, так ослаб от их манипуляций, что не мог поделиться опасениями с тобой и Лихнисом. Зато, когда ты объявила, что отвезешь меня к Фантому Воздуха, Каскад и Каденция ликовали.

– Потому что рассчитывали на твою гибель?

– Да, но я не погиб. После возвращения от Фантома во мне еще теплилась искра жизни. Когда мы поднимались над Невмой, Каскад и Каденция снова пробовали меня убить. Они старались разыскать искру жизни и затушить ее. Понадобилась вся моя сила и хитрость, чтобы отбить их атаки, да так, чтобы они не заподозрили, что я сопротивляюсь. У меня получилось, иначе я не застал бы их врасплох. – Мой золотой переносчик замер. – Портулак, у тебя со зрением проблемы?

– Да, перед глазами легкая дымка.

– Толкнуть тебя пришлось очень сильно. Боюсь, у тебя полопались капилляры или даже сетчатка отслоилась. Прости, ни предупредить, ни подготовить тебя я не мог. Во главе угла стояла скорость.

– Все равно не понимаю. Зачем им лгать?

– Когда они подсоединялись ко мне, я ненадолго заглянул в их разумы. Каскад и Каденция обрадовались, что ты выполнила их просьбу. Если бы ты отказалась или задержала их, они убили бы тебя без долгих колебаний. Твоя смерть была бы поразительно, милосердно быстрой, – пожалуй, это единственное утешение.

Вопросов появилось столько, что я не знала, с какого начать, а задавать приходилось по одному:

– Что с ними сейчас?

– Я вмешался прежде, чем ты передала им управление кораблем. Если не ошибаюсь, сейчас они на другом конце туннеля переброса, то есть на мостике.

– Верно. И без меня им обратно не переброситься.

– Корабль может передать им управление без твоего распоряжения? Хотя бы настолько, чтобы перебрасываться или открывать заблокированные двери?

– Нет, и это нам на руку. По сути, Каскад и Каденция – заложники мостика. Попробуют сломать его или выбраться, корабль почувствует, определит их как источники опасности и отреагирует соответственно.

– То есть катапультирует?

– Нет, это возможно исключительно по моей команде. А вот сдерживающим полем окружит наверняка.

– Поле надолго их не задержит. Каскад и Каденция намного сильнее и изобретательнее, чем ты думаешь. Портулак, ты должна немедленно приказать кораблю, чтобы катапультировал их обоих! – строго проговорил Геспер. – Если не удастся – пусть уничтожит.

– Это не так просто.

– Почему? Ты же можешь отдать приказ отсюда.

– Дело не в этом. Я не могу просто убить людей, пусть даже механических, или вышвырнуть в космос. Так нельзя.

– Они не те, за кого себя выдают.

– Я не могу поверить тебе на слово! – Я застонала и от досады, и от смущения. – Не обижайся, но пару минут назад ты не подавал признаков жизни. Откуда мне знать, что такая реакция – не последствие случившегося с тобой на Невме? Роботы – гости Линии. Я должна вернуться и сказать, что вышвырнула их за борт? Как, по-твоему, это будет выглядеть?

– Зачем мне врать?

– Геспер, поставь себя на мое место. Ты хочешь, чтобы я положилась на голословное утверждение.

– Прежде ты мне доверяла.

– Дело не в недоверии, просто я не хочу рубить сплеча. Ты теперь другой, даже разговариваешь по-другому, как человек. Откуда мне знать, что изменилось только это?

– Я изменился сильнее, чем ты в состоянии представить. Я по-прежнему Геспер, но при этом нечто большее, чем раньше. И я настаиваю: тебе нужно избавиться от Каскада и Каденции.

– С мостика они нам не навредят. Я посоветуюсь с Линией, выберу оптимальные меры…

– Некогда! Роботам не обязательно, чтобы ты передала им управление кораблем; просто так было бы проще. На мостике они уже несколько минут, а по машинным меркам это несколько веков. Каскад и Каденция времени не теряют – наверняка перебрали тысячи стратагем захвата власти «Серебряными крыльями». Попытки продолжатся, и одна окажется успешной. Лазейка есть всегда.

– Они не захватят власть!

– Захватят, дай только срок. Причем срок этот измеряется минутами, если не секундами. Твой корабль большой и старый, а Каскад и Каденция умны и изобретательны. Думаю, я тоже справился бы, а их двое.

– Если ты не прав, а я окажусь виновной в гибели представителей машинного народа…

– Я возьму вину на себя, а убеждать я умею прекрасно. Нужно действовать, Портулак. Время не на твоей стороне. В отличие от меня.

– Отпусти меня, – попросила я. – Не у тебя же на руках команды отдавать!

Геспер сбавил темп и поставил меня на палубу. Грузовой отсек был похож на музей старины – нас окружали темные силуэты кораблей и непонятных устройств.

– «Крылья», меня слышно? – спросила я.

– Слышно, Портулак, – раздалось у меня в голове.

– Я ведь представляла Каскада и Каденцию, моих гостей?

– Да, Портулак.

– Они сейчас на мостике?

– Да, Портулак.

– Я хочу их увидеть.

Во мраке появилась картинка: роботы на мостике. Они стояли рядом и совершенно неподвижно.

– По-моему, Каскад и Каденция ничего не делают, – проговорила я.

– Это на первый взгляд, – отозвался Геспер.

– «Крылья», их надо обездвижить, – выдавила из себя я.

– Портулак, они представляют опасность?

– Да, – ответил Геспер.

– Пока просто обездвижь обоих. Заблокируй активаторами защитного поля.

– Сделано, Портулак.

Картинка не изменилась. Не появилось ни малейшего намека на то, что роботы пригвождены к месту, зажаты в тиски сдерживающего поля.

– Ну вот, теперь они ничего сделать не могут, – сказала я Гесперу.

– Портулак, Каскад и Каденция могут то же, что и прежде. Они используют свой разум, ищут брешь в обороне твоего корабля. «Серебряные крылья» ничего не почувствуют – настолько ловки Каскад и Каденция. Когда добьются своего, они сразу отключат сдерживающее поле. После этого контролировать их будет невозможно. Каскад и Каденция получат неограниченный доступ. По сути, «Крылья» станут их кораблем. За считаные секунды они проникнут в систему переброса, а еще через несколько секунд попадут сюда. – Геспер повернулся к двери. – Их двое, я один. Я постараюсь защитить тебя, но шансов мало. Даже сейчас.

– Даже сейчас? – переспросила я, уловив странные нотки в его голосе.

– Не думай об этом, лучше поверь мне на слово. Портулак, мы через многое вместе прошли. Не хочется, чтобы все кончилось вот так. Тем более что нам нужно столько обсудить…

Горло у меня судорожно сжалось.

– Я проконсультируюсь… Свяжусь с Лихнисом или Чистецом и через пару секунд…

– Они скажут, чтобы ты не слушала меня. С их точки зрения, это самое разумное решение. Тебе сложнее – ты попала в непростую ситуацию, и я утверждаю, что твой корабль могут захватить в ближайшие секунды. Каскада и Каденцию нужно немедленно катапультировать или уничтожить.

– Геспер, это очень серьезный шаг.

– Как они попали на Невму? Ты пыталась это выяснить? – зачастил он, словно почувствовав, что времени в обрез.

– Их Эспарцет привезла. Они ее гости.

– Эспарцет не привозила их, – возразил Геспер, разглядев в моих глазах сомнение. – Похоже, она сама так думает, но это неправда. Каскад и Каденция наверняка ее выследили. Они хотели попасть на Невму – это я почувствовал сразу. К Линии Горечавки у этой парочки особый интерес, но их появление должно было показаться случайным. Эспарцет была их марионеткой, а не наоборот.

– Она говорила, что встретила их на сборе Линии Оленьков.

– Каскад и Каденция наверняка рассчитывали на появление шаттерлингов Горечавки. Если бы никто не прилетел, они добрались бы до вас окольными путями. Их конечной целью было проникнуть на ваш сбор.

– Что они задумали?

– Портулак, хватит вопросов!

Я коротко кивнула. Нет, Геспер не убедил меня, но он внушал доверие и насчет Эспарцет не ошибся. Еще он казался решительнее и авторитетнее прежнего, хотя речь стала естественнее – менее формальной, чем до ранения.

– «Крылья», катапультируйте обездвиженных гостей, – дрожащим голосом приказала я.

– Портулак, ты не ошиблась? Приказ очень необычный.

«Крылья» имели в виду, что за долгие циклы владения таких распоряжений я не отдавала.

– Нет, не ошиблась. Вытолкните Каскада и Каденцию в атмосферу подальше отсюда. От них не убудет.

– Выполняем.

Я стала ждать, когда «Серебряные крылья» катапультируют роботов.

Я ждала, ждала, ждала…

– Не к добру это, – проговорил Геспер, снова взял меня на руки и побежал. Его ноги замелькали, как золотые поршни.

– «Крылья», подтвердите выполнение последнего приказа! – потребовала я, перекрикивая рев ветра, который поднял Геспер, рассекая воздух грузового отсека.

Ответа не было.

– Корабль потерян, – объявил человек-машина.

– Нет! – возразила я, не желая ему верить, ведь «Серебряные крылья» не изменились, они выглядели как всегда.

– Не вини себя. Приказ ты в итоге отдала. Не исключено, что Каскад и Каденция захватили корабль еще до того, как ты велела их обездвижить. Думаю, их просто интересовали твои намерения.

– И что теперь?

– Теперь они попытаются тебя убить, а меня вывести из строя. Надеюсь, мы успеем добраться до шаттла.

– А потом?

– Мы улетим. Только бы «Серебряные крылья» не сразу открыли огонь.

До шаттла было вроде недалеко, хотя по моим меркам – целые километры. Мы спешили мимо кораблей, которые вполне годились бы для побега, если бы были заведены и протестированы. Забраться бы в любой из них и пробудить ото сна! Юрисдикция «Крыльев» распространялась на грузовой отсек, но не на корабли внутри его. Бронированный корпус защитил бы нас от атак и позволил бы спастись. Но двигатель челнока работал в холостом режиме – я сама его так оставила, чтобы побыстрее улететь. Добравшись до места, Геспер опустил меня на платформу. Я велела шаттлу открыть салон и впустить нас. Мы поднялись на борт, люк заблокировался, и я немного успокоилась.

Не обращая внимания на ушибы и туман перед глазами, я тут же села в кресло пилота и вытянула руки вперед, словно рыцарь в ожидании латных рукавиц. Я выбрала ручное управление, и шаттл услужливо создал пульт. Отключив фиксаторы поля, я перевела двигатель с холостого режима на руление, достаточное, чтобы выбраться из грузового отсека, и повернула клиновидный нос челнока к прямоугольному отверстию шлюза, зиявшему меж кораблей и стыковочных платформ, которые растянулись километров на семь. По прибытии на «Крылья» я оставила его открытым – ведь предстояло перегонять корабли через атмосферу.

– Думаю, мы выберемся.

Окажись путь свободным, я бы прибавила газу, но приходилось петлять, а на высокой скорости можно запросто врезаться в судно больше и мощнее, чем шаттл, прикрепленное к платформе. Это все равно что столкнуться с высоченной скалой.

– Каскад и Каденция в курсе наших планов, – сообщил Геспер.

– Откуда ты знаешь?

– Шлюз закрывается.

Я присмотрелась, но не разобрала, сузился ли проем. Определить было трудно, потому что ракурс постоянно менялся: челнок огибал препятствие за препятствием.

– Геспер, ты уверен?

– Целиком и полностью. Хочешь, я сяду за штурвал?

– Да нет, спасибо, сама справлюсь.

– У меня получится лучше. Я не обременен периферической нервной системой. В одном моем пальце обрабатывается больше информации, чем под твоим черепом.

– Ты так любезен!

– Я лишь констатирую факт. Мы быстрее доберемся до выхода, если ты передашь управление мне.

Сейчас стало ясно, что шлюз все-таки закрывается. Прямоугольник космоса в обрамлении проема был по-прежнему три километра шириной, а вот высота сильно уменьшилась, километров до полутора или того меньше.

– Передаю временное управление пассажиру с правом отменить эту команду, – объявила я, убрав руки со штурвала, и отстранилась от пульта. – Вот, шаттл в твоем распоряжении, не подкачай.

Геспер сел в кресло, заслонив пульт широкой спиной:

– Спасибо, Портулак. Я сделаю все возможное.

Мы помчались быстрее. Намного быстрее – огибали препятствия, ныряли в бреши между платформами, проскакивали буквально в миллиметрах от кораблей. Геспер так стремительно менял курс, что буфера реагировали с трудом. Инерция толкала меня туда-сюда, словно невидимые пальцы, которые запросто могут любого размять в пюре, если как следует ухватятся.

– Закрытие шлюза ускорилось, – сказал Геспер, возмутительно спокойный, притом что руки у него двигались в безумном темпе, как у фокусника. – Видимо, Каскад и Каденция разгадали наш план и включили аварийную блокировку.

– Можно еще наддать?

– Если рискнуть, то да. По-моему, большого выбора у нас уже нет.

– Так рискни. Я прижмусь к стенке и закрою глаза.

– В следующий раз ставь челнок поближе к шлюзу.

– Я о тебе думала. Мол, чем быстрее Каскад и Каденция донесут тебя до камеры переброса, тем меньше шансов повредить.

– В таком случае я преклоняюсь пред твоим глубокомыслием и извиняюсь за неуместную критику.

Геспер обошел еще несколько острых углов – в прямом и переносном смысле. Шаттл трясся, подскакивал, буквально чиркая по отдельным кораблям. Не знаю, случайность то была или просчитанная роботом погрешность. Тогда я понимала одно: шаттл идет быстро, но шлюз его опережает, превращаясь в темную щель, в которую мы надеялись протиснуться.

Наконец основная часть препятствий осталась позади, а от проема нас отделяла лишь двухкилометровая прямая. Шлюз неумолимо закрывался, но теперь Геспер мог как следует ускориться. Стены грузового отсека замелькали мимо, и я осмелилась понадеяться, что мы прорвемся.

И ошиблась. Внезапно челнок сбросил скорость и закачался, словно угодив в невидимую сеть. Стены отсека поплыли медленнее. Геспер выжимал из двигателя все соки, но шаттл не разгонялся, а неуклонно тормозил. На пульте заалели предупреждения, послышался монотонный звуковой сигнал.

– В чем дело? – спросила я.

– Столкновение ведущих полевых импульсов, – пояснил робот, оглядываясь через плечо. – Этого я боялся больше всего. «Серебряные крылья зари» активировали свой параметрический двигатель. Поля противодействуют друг другу, и, боюсь, шаттл проигрывает.

– Неужели ты бессилен?

– Ты же сама понимаешь. Если и дальше терзать двигатель, он отключится из-за перегрузки или разорвется на части. Не хочу гадать, какой вариант вероятнее. – Руки Геспера снова запорхали над пультом, но уже медленнее. – Прости, Портулак, по-моему, мы попались.

– Шлюз почти закрыт. Даже если реанимировать двигатель, мы не спасемся.

«Серебряные крылья» меняли курс. В сузившемся проеме мелькнула дневная сторона Невмы – планета уменьшалась на глазах. Одна минута ускорения в тысячу «же», и до нее уже восемнадцать тысяч километров. Еще через минуту расстояние увеличилось до семидесяти двух тысяч километров, что вдвое больше длины окружности Невмы. Все, кого я знала и любила, все, кто знал меня, остались на тающей вдали планетке. Я едва не потянулась, чтобы удержать Невму, пока ускорение не унесло ее прочь.

Шлюз закрылся. Геспер перевел двигатель на холостой режим:

– Боюсь, у нас большие неприятности.

Аэродинамическое сопротивление герметизированного отсека пригвоздило нас к месту.

– Нельзя же болтаться у закрытого шлюза, – проговорила я.

– Справа свободная платформа. Рискну завести двигатель и поставить шаттл на нее.

На пульте вспыхнуло предупреждение, раздался тревожный сигнал, но Геспер загнал челнок на платформу и посадил на ограничители. Фиксаторы поля мгновенно нас заблокировали.

– Мы покидаем систему Невмы, – сказал Геспер. – Твой корабль – один из быстрейших у Линии?

– Да, и особенно сейчас, когда остался пятьдесят один шаттерлинг. Поэтому Каскад и Каденция так рвались заполучить «Крылья».

– Этого я и опасался. Нагнать нас твоим собратьям будет непросто, тем более с учетом фактора внезапности.

– Нельзя же опустить руки и лететь с угонщиками. Мы даже не знаем, куда они направляются.

– Вряд ли у них есть намерение взять нас с собой. Улетят из системы, разберутся с потенциальной погоней и примутся за нас.

– То есть?

– Уничтожат. Я буду тебя защищать, но я в меньшинстве.

– Что им нужно?

– Куда-то улететь.

– Корабль можно было найти не только на Невме. Если ты прав, получается, что Каскад и Каденция готовили эту диверсию задолго до бойни.

– Да, так и получается.

Геспер отвернулся от пульта. Золотое лицо было, как всегда, невозмутимо прекрасным, но я чувствовала в нем доброту – и ничего более.

– Геспер, ты что-то недоговариваешь. Я поняла это сразу, как ты очнулся. Что случилось на Невме?

– Нужно заново проанализировать ситуацию, – отозвался он, проигнорировав мой вопрос. – На шаттле есть устройства для стазиса?

– Нет, в них не было нужды.

– Так я и думал. Пока укроемся в шаттле, но, по идее, неплохо бы перебраться на большой, лучше защищенный корабль. Если у тебя есть что-нибудь со средствами поражения и реактивным двигателем, мы вырвемся из грузового отсека. Ничего на ум не приходит?

– Дай подумать. Створки грузового шлюза довольно толстые. Парой лазерных пушек их не прошибешь.

– Может, что вспомнится?

– Ага, – оторопело пробормотала я, тщетно пытаясь осознать последние события. Я так боялась потерять «Серебряные крылья», а теперь поняла: это ерунда. Стать пленницей собственного корабля – вот что страшно. – Геспер, все случилось так внезапно. Пожалуйста, не суди меня строго. У меня есть периферическая нервная система, поэтому мне труднее приспособиться к радикальной смене парадигмы.

– Портулак, да разве я тебя виню? – Робот снова повернулся к пульту и что-то подрегулировал. – Оставлю двигатель в холостом режиме – вдруг появится шанс? Хотя особо рассчитывать на это не стоит.

– Я и не рассчитываю. Думаешь, на Невме заметили, что «Крылья» покинули орбиту?

– Наверняка.

– И что?

– Горечавки, скорее всего, гадают, в чем дело. Могут подумать, что корабль угнала ты, а не Каскад и Каденция.

– Они так не подумают, – возразила я и тут же поняла, что Геспер прав. – Надо было связаться с Лихнисом.

– Горечавки решили бы, что ты искажаешь ситуацию, выставляя злодеями роботов.

– Они и есть злодеи.

– На Невме в это не поверил бы никто.

– Лихнис поверил бы. Он поверил бы в любой мой рассказ, как бы дико тот ни звучал.

– Тогда жаль, что ты не связалась с Лихнисом, хотя в итоге это мало что изменило бы. – Золотая ладонь Геспера легла мне на плечо. Пальцы у него были холодными, сильными, но при этом нежными. – Вероятно, и не получилось бы. Если Каденция и Каскад подчинили корабль прежде, чем ты решила их катапультировать, – а я в этом почти уверен, – они без особых раздумий блокировали бы твои попытки.

Я закрыла усталые затуманенные глаза, отчаянно желая, чтобы Вселенная сложилась в стопочку и спряталась в уголок. Но вот я разомкнула веки и обнаружила, что и Геспер, и Вселенная ждут моего ответа.

– Мне страшно, – призналась я. – Прежде я всегда контролировала ситуацию. Даже к Фантому Воздуха мы отправились по собственному желанию.

– Рано или поздно такое случается с каждым.

Геспер коснулся моих век большим и указательным пальцем. Не будь прикосновение молниеносным, я вздрогнула бы, а так почувствовала лишь ледяной укол, слишком быстрый, чтобы отозваться болью. Доля секунды – и золотая ладонь опустилась.

– Я подлечил тебе глаза. А то в обоих лопнули капилляры, а в правом еще сетчатка частично отслоилась. Полагаю, сейчас ты видишь лучше.

Чудо из чудес, но он оказался прав.

– Что ты сделал?

Геспер поднял указательный палец левой руки. Между золотым ногтем и ложем появилось что-то вроде крошечного гарпуна, усеянного фрактальными шипами, мельчайшие из которых растворялись в пурпурно-золотой дымке, словно устройство лишь частично находилось в фокусе. Или в реальности.

– Я восстановил тебя, – ответил Геспер. – Это было не трудно.

– Ты всегда это умел?

– С тех пор, как мы встретились.

– Но ты еще много что умеешь. После возвращения от Фантома ты изменился.

– Умений у меня не прибавилось, но я вижу мир в новом свете. А еще знаю куда больше прежнего.

– Потому что Фантом восстановил твою память?

– И поэтому тоже.

– А еще почему?

– Портулак, мне открылось много нового. Кое-что я никак не могу принять.

– Но сейчас не время об этом говорить?

– Да, сперва ты должна решить, остаемся мы в шаттле или перебираемся на другой корабль.

– Решение должна принять я?

– Портулак, мне известно многое, но только не содержимое этого грузового отсека. Подумай хорошенько. От этого зависит наше будущее.

– Ну, тогда я само спокойствие и хладнокровие.

Часть шестая