«Жить просто», с опозданием понял Фебрил, не должно быть синонимом «видеть просто», поскольку первое благородно и похвально, тогда как последнее — смертельный недостаток. Безответственная ошибка, и он, увы, её совершил.
А сейчас, заключил он, уже слишком поздно.
И менять планы, ох, тоже поздно.
Наступающий день почему-то утратил всё своё очарование.
Глава девятнадцатая
Говорят, что приёмный сын капитана — известный в то время под неблагозвучным именем Свищ — отказывался ехать в фургоне. Он, дескать, весь путь преодолел пешком, даже первую неделю, в самую жаркую пору года, когда здоровые и крепкие солдаты часто не выдерживали и падали.
История эта, вероятней всего, — выдумка, ведь по всем источникам ребёнку было в то время никак не больше пяти лет. Да и сам капитан, в чьих дневниках и поход, и завершившая его битва освещены весьма подробно, почти ничего не пишет о Свище и куда более озабочен проблемами командования. Поэтому о будущем Первом Мече позднего периода Империи известно крайне мало; по большей части все сведения почерпнуты из легенд и, вероятно, фантастических сказаний.
Жужжание мух и ос слилось в рокочущий гул в горячем воздухе ущёлья, а зловоние стало уже непереносимым. Кулак Гэмет ослабил пряжку и снял помятый железный шлем. Войлочный подшлемник насквозь пропитался потом, так что кожа на голове зудела, но его снимать старый солдат не стал — вокруг роились мухи.
Он продолжал наблюдать с небольшого пригорка, как адъюнкт шагом едет среди последствий бойни.
Погибли три сотни сэтийцев и сотня коней. Преимущественно от стрел, посланных с крутых склонов ущелья, в которое их заманили. Всё это заняло не много времени, даже учитывая то, что выживших коней собрали и угнали. Меньше колокола разделяло передовой отряд сэтийцев и хундрилов, и если бы Темул не приказал виканцам остаться и прикрывать основную колонну… что ж, мы бы потеряли и их.
А так виканцы предотвратили ещё один налёт на фургоны снабжения. Одного их присутствия хватило, чтобы враг внезапно отступил — не пролив и капли крови. Предводитель пустынных всадников был слишком осторожен, чтобы позволить своим силам ввязаться в открытый бой.
Куда лучше полагаться на… ошибочные решения. Сэтийцы, кроме тех, что прикрывали авангард, нарушили приказ — и в результате погибли. А проклятому ублюдку от нас только этого и надо — ещё несколько глупых ошибок.
Было что-то в этой картине, от чего у него волоски вставали дыбом на шее. Адъюнкт в одиночестве ехала среди мёртвых тел, с прямой спиной, не обращая внимания на пугливую поступь коня.
Не от мух беда — от ос. Ужалит одна, и этот породистый скакун обезумеет. Встанет на дыбы, может сбросить её, шею ей сломать. Или прыгнет вперёд, в ущелье, а потом попробует взобраться по отвесному склону… некоторые сэтийские кони так и поступили…
Но конь адъюнкт просто осторожно ступал среди трупов, и тучи ос лишь взлетали прочь с его пути, а затем, когда конь и всадница отдалялись, — возвращались к трапезе.
Старый солдат рядом с Кулаком кашлянул и сплюнул. Гэмет покосился на него и услышал невнятные извинения.
— Не стоит… капитан. Вид тот ещё, а мы слишком близко…
— Да не в том дело, сэр. Просто… — Он помолчал, затем медленно покачал головой. — Неважно, сэр. Просто старые воспоминания, вот и всё.
Гэмет кивнул:
— У меня самого есть такие. Значит, Кулак Тин Баральта желает знать, высылать ли сюда целителей. Ответ, который ему нужно дать, лежит перед тобой.
— Так точно, сэр.
Гэмет смотрел, как седой солдат отвёл лошадь в сторону, затем развернул и поскакал прочь. Потом Кулак вновь перевёл взгляд на адъюнкта.
Она уже добралась до дальнего края, где лежало больше всего тел, привалившихся к запятнанным кровью скальным стенам, и долго разглядывала эту картину со всех сторон, а затем подобрала поводья и двинулась обратно.
Гэмет снова надел шлем на голову и щёлкнул застёжкой.
Тавор поднялась по склону и остановила коня рядом с ним.
Никогда прежде он не видел у неё такого жёсткого выражения на лице. «Женщина, напрочь лишённая женских чар». Так о ней говорят, будто жалеют.
— Адъюнкт.
— Он оставил многих ранеными, — произнесла Тавор. — Видимо, ожидал, что мы доберёмся до них вовремя. В конце концов, раненые малазанцы лучше мёртвых.
— Если этот предводитель хочет нас задержать, то да.
— Хочет. Даже с учётом линий снабжения хундрилов, нам едва хватает припасов. Все ощутят потерю фургонов, которые сгорели прошлой ночью.
— Так почему Ша’ик не послала против нас этого вождя, как только мы переправились через Ватар? Нам осталась всего неделя пути до Стены Вихря, может, и меньше. Она могла бы выиграть ещё месяц или больше, а мы добрались бы до цели в куда худшем состоянии.
— Вы правы, Кулак. И на этот вопрос у меня нет ответа. Темул полагает, что всего в этом отряде около двух тысяч воинов. Он вполне убеждён, что фланговая атака в полдень показала нам все вражеские силы, поскольку заметил грузовых лошадей, а также тех, что они захватили у сэтийцев. Так что это довольно крупный отряд.
Гэмет некоторое время обдумывал услышанное, затем хмыкнул:
— Будто мы столкнулись с запутавшимся врагом, который сам с собой не в ладу.
— Та же мысль пришла и мне в голову. Тем не менее пока что нам следует озаботиться этим вождём, иначе он обескровит нас до смерти.
Гэмет развернул коня.
— Значит, нужно опять переговорить с Голлом, — сказал он, поморщившись. — Если мы сумеем их заставить выбраться из прадедушкиных доспехов, они даже смогут въехать на холм, не уморив лошадей.
— Сегодня ночью на дежурство нужно выставить морпехов, Кулак.
Его глаза сузились.
— Морпехов, адъюнкт? Пеших? Хотите усилить охранение?
Тавор глубоко вздохнула.
— В 1147 году Дассем Ультор попал в похожую ситуацию, когда располагал куда меньшими силами, а три кочевых народа терзали его практически каждую ночь.
Через мгновение Гэмет кивнул:
— Помню этот сценарий, адъюнкт, — и его решение тоже. Сегодня ночью вышлем морпехов.
— Сделайте так, чтобы они понимали, что именно от них требуется, Кулак Гэмет.
— Среди них есть ветераны прошлых кампаний, — ответил тот. — В любом случае я собираюсь сам командовать операцией.
— Это не…
— Да, адъюнкт. Мои извинения. Но да.
— Хорошо, пусть будет так.
Одно дело сомневаться в его способностях командира и совсем другое — просто в его способностях.
В оданах водились три вида скорпионов, которые терпеть не могли друг друга. В начале второй недели Смычок отвёл в сторонку двух других сержантов, чтобы рассказать свой план. Геслер с Бордуком его поддержали, особенно когда выяснилось, что прибыль предполагается разделить поровну на троих. Первым цветной камешек вытянул Бордук — и тут же выбрал «красного ублюдка», по виду самого злобного из всех видов скорпионов. Затем Геслер решил взять себе янтарного «выворотня», которого так прозвали за полупрозрачный панцирь — сквозь него при желании можно было рассмотреть, как текут в тельце ядовитые соки.
Потом оба сержанта сочувственно посмотрели на своего незадачливого компаньона. Видно, Господин послал человеку, который всё это придумал, такую удачу, что ему достался скорпион-«помёт» — мелкий, плоский и чёрный, точно птичьи испражнения. Конечно, когда дело дойдёт до раздела прибылей, это уже не важно. Только в личных-то закладах между тремя сержантами Смычку придётся несладко.
Но старый сапёр лишь чуть-чуть огорчился тому, что ему достался «помёт»: просто пожал плечами и собрал камешки, которые они использовали для жеребьёвки. Но ни Геслер, ни Бордук не заметили, как Смычок слегка усмехнулся, отворачиваясь, а потом вроде бы невзначай взглянул на сидевшего в тени соседнего валуна Спрута, а тот ответил легчайшим кивком.
Затем взводам поставили задачу: выловить на марше бойцов своего вида, а когда ничего не вышло, — на закате, когда маленькие твари выбирались из своих укрытий, чтобы убить кого-нибудь.
Молва разошлась молниеносно, и скоро рекой полились ставки. Букмекером выбрали солдата из взвода Бордука, Можета, потому что он обладал фантастической памятью на факты. Затем из каждого взвода определили Держателя, который в свою очередь назвал Тренера.
Вечером, после налёта и истребления сэтийцев, Смычок замедлил шаг на марше, пока не оказался рядом с Флаконом и Битумом. Несмотря на небрежное выражение лица, сержант чувствовал, как у него желчь сворачивается в желудке. Четырнадцатая армия нашла своего собственного скорпиона в окружающих пустошах, и тот только что впервые ужалил. Настроение у солдат было паршивое, неизвестность лишала их уверенности. Ясное дело, никто не ожидал, что первая кровь, которую попробует армия, окажется её собственной. Нужно их сбить с этих мыслей.
— Ну как наш маленький Союз, Флакон?
Маг пожал плечами:
— Голодный и злобный, как обычно, сержант.
Смычок кивнул:
— А как идёт обучение, капрал?
Под кромкой шлема Битум насупился:
— Да нормально, по-моему. Как только соображу, чему его учить надо, сразу и займусь.
— Отлично! Ситуация идеальная. Расскажите всем. Первый бой сегодня, через колокол после того, как разобьём лагерь.
Оба солдата резко повернули головы к Смычку.
— Сегодня? — переспросил Флакон. — Но мы же только…
— Вы меня слышали. Геслер и Бордук тоже своих красавцев холят, как и мы. И мы готовы, парни.
— Толпа соберётся знатная, — заметил капрал Битум. — Лейтенант обязательно заинтересуется…
— Да и не только лейтенант, я так думаю, — отозвался Смычок. — Но толпы не будет. Используем старую добрую словесную цепочку. По всему лагерю пойдёт комментарий.
— Союза просто расквасят, — пробормотал Флакон, погрустнев. — А я его кормил каждую ночь. Большими сочными накидочниками… а он как набросится, как начнёт уминать, пока ничего не останется, только крылышки да пожёванный панцирь. А потом сидит полночи, клешни чистит, губки облизывает…