— «Губки»? — переспросила Улыбка из-за спин троих солдат. — Какие губки? У скорпионов губ нет…
— Тебе-то откуда знать? — огрызнулся Флакон. — Ты же и близко не подходила…
— Когда я к скорпиону подхожу близко — убиваю. Как и всякий другой человек в своём уме.
— В своём уме? — не сдавался маг. — Да ты их поднимаешь и по кусочку разбирашь! Отрываешь хвостик, клешни, лапки — я такой жестокости в жизни своей не видел!
— Так, может, это достаточно близко, чтоб разглядеть, что губок у них нет?
— И как в него столько влезает? — пробормотал Битум.
Флакон кивнул:
— Да, просто чудо! Он ведь такой махонький…
— А вот это — наш секрет, — тихо сказал Смычок.
— Что секрет?
— Причина, по которой я выбрал скорпиона-«помёта», солдаты.
— Но ты же не выбирал…
Последовало подозрительное молчание, но Смычок только улыбнулся. Затем пожал плечами:
— Охота — дело простое. Нехитрое. «Помётам» не надо особо… выкручиваться, чтобы убить подраненного накидочника. Другое дело, когда надо драться. Защищать территорию или молодняк. Вот тогда и случается сюрприз. Думаешь, Союз сегодня проиграет, Флакон? Думаешь, сердце твоё разобьётся? Расслабься, парень, старина Смычок с самого начала учитывал твои нежные чувства…
— Может, хватит уже «Смычка», сержант? — сказал, помолчав, Флакон. — Мы же все знаем, кто ты. Знаем, как тебя зовут на самом деле.
— Ну, это очень печально. Если вдруг такая новость дойдёт до командования…
— Не дойдёт, Скрипач.
— Может, и не специально, но в пылу битвы?
— Да кто будет прислушиваться, что мы там в панике орём, сержант?
Скрипач бросил на молодого человека оценивающий взгляд, затем ухмыльнулся:
— Аргумент. Но всё равно будьте осторожны с тем, что и когда говорите.
— Есть, сержант. А теперь можешь объяснить, про какой сюрприз идёт речь?
— Нет. Подождёте — сами увидите.
Затем Смычок замолчал, заметив небольшой отряд всадников, который приближался к ним вдоль колонны.
— А ну-ка подтянулись, солдаты. Офицеры едут.
Сержант отметил, что Кулак Гэмет казался постаревшим, вымотанным. Всегда плохо, когда человека снова выдёргивают на войну из отставки, потому что первое, что старый солдат теряет, — это выдержку, а её очень тяжело, если вообще возможно, вернуть. Впрочем, вот так уходить в сторону — не лучший способ подать в отставку, такого осторожный солдат попытался бы избежать. Бросить образ жизни — одно дело, но терять смертоносную хватку — совсем другое. Разглядывая подъезжавшего Кулака, Скрипач почувствовал тревогу.
Сопровождали Гэмета капитан Кенеб и лейтенант, последний скорчил такую мрачную рожу, что выглядел почти забавно. Это у него такая «маска офицера». Натягивает её, пытаясь казаться старше, и потому — профессиональней. А в конечном счёте выглядит так, будто у него запор. Нужно, чтоб кто-то сказал ему об этом…
Все трое натянули поводья и поехали шагом рядом со взводом Скрипача — это сержанта слегка раздражало, но он кивнул офицерам. Кенеб почему-то не сводил глаз со Спрута.
Но первым заговорил Ранал:
— Сержант Смычок.
— Да, сэр?
— Ты и Спрут, прошу отойти в сторону для разговора с глазу на глаз.
Затем он повысил голос, крикнул солдатам, которые шли впереди:
— Сержант Геслер и капрал Ураган, быстро сюда к нам.
— Четверых-то хватит, — пробормотал Кулак, — чтобы правильно передать приказы остальным взводам.
— Так точно, сэр, — отозвался Ранал, который уже собрался было вызвать и Бордука.
Когда четверо морпехов собрались, Кулак Гэмет откашлялся, затем начал:
— Ясно, что все вы — ветераны прежних кампаний. А капитан Кенеб мне сказал, что вы уже проходили по этим землям — нет, других подробностей мне не нужно. Однако я собираюсь положиться именно на этот опыт. Адъюнкт хочет, чтобы сегодня ночью против пустынных налётчиков вышли морпехи.
Затом он замолчал.
Некоторое время никто не говорил, пока смысл слов Кулака укладывался в головах четырёх морпехов.
Наконец капитан Кенеб произнёс:
— Да, как у Дассема много лет назад. Удачно, что вы решили сегодня вечером воспользоваться словесной цепью. Когда закончится трёхсторонний бой, её уже легко будет поддерживать.
Он чуть наклонился в седле и добавил, обращаясь к Скрипачу:
— У тебя «помёт», сержант? Какие на него сейчас ставки?
— Где-то один к сорока, как говорит Может, — ответил Скрипач, сохраняя невозмутимое выражение лица.
— Даже лучше, чем я надеялся, — отозвался Кенеб. — Должен добавить, сержант, что я и Кулака убедил поставить на вашего «помёта».
— Десять джакат, — сообщил Гэмет. — И тут я полагаюсь на… опыт капитана. И твой, сержант… Смычок.
— Кхм! Постараемся оправдать доверие, сэр.
Геслер повернулся к Урагану:
— Чуешь, чем пахнет, капрал?
Дюжий фаларец с кремнёвым мечом за спиной нахмурился:
— Да не водятся же скорпионы на побережье, будь оно неладно. Да, сержант, чую, и преотлично.
— Привыкай, — посоветовал Спрут.
Ранал, похоже, был сбит с толку, но промолчал… пока что.
— Используйте словесную цепь, — продолжил инструктировать Кенеб, — и сделайте так, чтобы врагу улыбнулись самые крепкие взводы.
— Есть, капитан, — ответил Скрипач и задумался, не стоит ли изменить мнение о Кенебе.
— И последнее, — добавил тот. — Ночной операцией будет командовать Кулак Гэмет. Поэтому я хочу, чтобы ваши два взвода, как и солдаты Бордука, удвоили наряды на сегодня.
Ох, Худовы яички на галечке!
— Вас понял, капитан.
Когда солдаты установили шатры и развели костры для готовки, вся Четырнадцатая армия растянулась по лагерю странным образом: с высоты птичьего полёта узор напоминал бы огромную узловатую верёвку. А после еды всякая деятельность прекратилась, если не считать неохотно выходившие на заставы караулы.
В одном месте, впрочем, вокруг морпехов девятой роты Восьмого легиона сформировалось иное построение — маленькое кольцо солдат по сторонам от круга кинжалов, воткнутых в землю заточкой внутрь, на ширине двух пальцев друг от друга. Пока что этот внутренний круг был пуст, песок внутри него разровняли и выбросили все камешки.
Последним к солдатам, которые у скромной арены переминались от нетерпения с ноги на ногу, подошёл Может. Он ничего не сказал, только беззвучно шевелил губами, повторяя список имён и чисел. Поймав на себе взгляды остальных, он коротко кивнул.
Скрипач повернулся к Флакону:
— Выноси Счастливый Союз, парень.
Бордук и Геслер отдали такие же приказы своим Держателям. «Красный ублюдок» Бордукова взвода получил имя Онагр, а «янтарный выворотень» Геслера и компании оказался Коготком.
Когда вынесли три коробки, Скрипач сказал двум другим сержантам:
— Ладно! Здесь и сейчас мы осмотрим всех красавцев и поклянёмся в том, что никаких изменений в них нет — ни алхимических, ни магических, ни прочих. Что они такие же, какими мы их подобрали в первый день. Неизменные. Каждый из нас осмотрит всех трёх скорпионов — так пристально, как пожелает. Можно даже привлечь мага для проверки. А потом каждый громко поклянётся теми богами, какими обычно клянётся, в том, что увидел, так точно, как только возможно. Я начну.
По его знаку все три коробки установили рядом с кругом кинжалов. Первым открыли деревянный ящик Бордука, и Скрипач наклонился поближе. Он долго молчал, затем кивнул:
— Я, сержант Смычок из четвёртого взвода девятой роты Восьмого легиона, клянусь призраками Мёртвого дома и всеми кошмарами, которые меня преследуют, что создание передо мной — природный, не изменённый скорпион «красный ублюдок».
Затем сержант перешёл к бойцу Геслера и после долгого осмотра вздохнул, кивнул и повторил клятву по поводу «янтарного выворотня», который суетился в маленькой коробке.
Закончил он собственным скорпионом по имени Счастливый Союз.
Геслер повторил процедуру, но спросил мнения у Тавоса Понда и Песка, когда осматривал Счастливый Союз, а Скрипач спокойно стоял с лёгкой улыбочкой и терпеливо ждал, пока Геслер с рычанием не поклялся:
— Я, сержант Геслер из пятого взвода девятой роты Восьмого легиона, клянусь двумя Владыками Лета, Фэнером и Тричем, что создание передо мной — природный, неизменённый скорпион-«помёт»… хоть я и знаю, что чего-то не заметил и сейчас продую все сбережения на сержантских ставках.
Улыбка Скрипача на миг стала шире.
Бордук подобрался к Счастливому Союзу так близко, как только мог, чтобы скорпион его не ужалил, — чуть голову не засунул в коробку. Поскольку тень тут же укрыла неподвижную тварь, он выругался и чуть отклонился.
— Мне бы всё знать о скорпионах, да? Но я их просто давлю сапогами — как любой человек в своём уме. Я, правда, знавал одну шлюху, которая носила скорпиона на верёвочке на шее — золотистого, как её груди — сосочки мягонькие, она даже не любила, чтобы их…
— Да кончай уже! — рявкнул Геслер.
— Не торопи меня. Не люблю, когда меня торопят.
— Ладно, торопить не будут. Просто поклянись, чтоб тебя разорвало, прежде чем у меня сердце в штаны не вывалится.
— Я, Бордук из шестого взвода девятой роты Восьмого легиона, клянусь нежным пузиком Королевы Грёз, что создание передо мной — природный, неизменённый скорпион-«помёт», и пускай призрак моего папаши остаётся в могилке, потому как наследство всё одно моё, проиграл и проиграл. Верно? Ведь мёртвым же всё равно, так? Если нет, то папаня мне будет остаток жизни являться.
— Хуже некуда, — пробормотал Мазок.
— Ещё хоть слово скажешь, солдат, — прорычал Бордук, отступая в круг, — я тебя так приложу, что вечером только ты один улыбаться будешь.
— Кстати, — заметил Бальгрид, — это ещё не худшее. Вот когда мамаша является с того света — тут беда. Сколько ж человек может терпеть, когда его за семилетнего шкета держат?
— Да заткнитесь вы оба! — взревел Бордук, вскинув огромные кулаки так, будто сжимал их на невидимых глотках.