Её собеседник расплылся в очаровательной улыбке:
— Ты заслуживаешь куда большего в обмен на свою наивность, Апсалар. Скоро увидимся. — Он отступил в тёмную часть зала.
— Котильон.
Он застыл с приподнятыми руками.
— Да?
— Спасибо. Позаботься о Резчике. Прошу.
— Обещаю, Апсалар. Как о родном сыне.
Апсалар кивнула, и тогда он исчез.
А вслед за ним и она.
В каменном лесу водились змеи. К счастью для Калама Мехара, им недоставало природной воинственности. Он неподвижно лежал в тенях посреди сырых, изломанных остатков упавшего дерева, а змеи скользили по нему и вокруг него. Камень постепенно терял ночную прохладу, обдуваемый горячим воздухом со стороны пустыни.
Он не видел признаков патрулей и не замечал почти никаких следов. Однако в окаменевшем лесу ощущалось чьё-то присутствие, намек на силу, не принадлежащую этому миру. Хотя убийца не был до конца уверен, в силе этой он чувствовал нечто демоническое.
Достаточное основание для тревоги. Ша’ик могла хорошо спрятать охранников, а ему придётся миновать их.
Убийца отодвинул огнешейку в сторону и вытянул два длинных ножа. Изучил рукояти, убедившись, что кожаная обмотка осталась плотной. Проверил крепление наверший и эфесов. Кончик длинного лезвия ножа из отатарала слегка затупился — отатарал был не лучшим материалом для оружия. Лезвие затуплялось и нуждалось в постоянной заточке, даже лёжа без дела, а металл со временем становился хрупким. До Малазанского завоевания высокородные жители Семи Городов использовали отатарал в броне. Его доступность строго контролировалась, хоть и не так сильно, как под властью Империи.
Лишь немногие знали все его свойства. Проникая через кожу или при вдыхании продолжительное время, отатарал приводил к различным непредсказуемым последствиям. Он часто пасовал перед лицом Старшей магии, но было и ещё одно свойство, о котором, как подозревал Калам, знали немногие. Свойство, случайно открытое во время битвы у И’гхатана. Лишь несколько свидетелей пережили случившееся, Калам и Быстрый Бен среди них, и все они согласились после, что доклады офицерам будут исключительно туманными, а на все вопросы они станут отвечать, пожимая плечами и качая головой.
Видимо, отатарал плохо сочетался с морантским снаряжением, особенно с «горелками» и «огневиками». Или, иначе говоря, ему не нравится нагрев. Он знал, что оружие закаляют в пыли отатарала на последней стадии выплавки. Точнее, когда железо перестанет светиться. Видимо, кузнецы нелёгким опытом дошли до этого решения. Но даже не в этом была главная тайна. А в том, что происходит с горячим отатаралом… если применить к нему магию.
Он медленно вернул оружие в ножны, затем сосредоточился на втором ноже. Здесь кромка была мягкой, слегка волнистой, что часто бывает с листовыми многослойными лезвиями. На его сверкающей чёрной поверхности едва проглядывали травление и тонкая серебряная гравировка. Из двух ножей Калам предпочитал этот — за вес и балансировку.
Что-то ударилось о землю неподалеку, отскочило от ствола дерева и покатилось к нему, остановившись у правого колена.
Некоторое время Калам изучал небольшой предмет. Затем посмотрел на очертания дерева над ним. Улыбнулся.
— О, дуб, — пробормотал он. — Кто скажет, что я не оценил весь юмор ситуации.
Он сел и потянулся подобрать жёлудь. Затем снова откинулся.
— Как в старые добрые времена… и я по-прежнему рад, что мы больше ничего такого не делаем…
Равнины сменились саванной и, наконец, джунглями. Они попали на сезон дождей, и если утром пришлось страдать от ливня, то к полудню солнце раскалило воздух так, что вода обратилась в пар, в котором трое т’лан имассов и тисте эдур пробирались через густой зелёный подлесок.
Невидимые звери бежали впереди них, громко проламываясь через кусты со всех сторон. Наконец путники вышли на широкую звериную тропу, которая вела в нужную сторону, и ускорили шаг.
— Это ведь не твоя родная земля, да, Онрак? — спросил Трулл Сэнгар, хватая ртом влажный густой воздух. — Судя по мехам, что носят твои сородичи.
— Верно, — ответил т’лан имасс. — Мы из холодных краёв. Но эта земля есть в наших воспоминаниях. До имассов были другие — древние, дикие. Они жили в тёплом краю, были высокими, темнокожими, с красивыми волосами. Они звались Эрес. Анклавы сохранились до нашего времени — времени, захваченного этим Путём.
— И они жили в подобных джунглях?
— Временами на краю джунглей, но чаще в окружающей саванне. Они обрабатывали камень, но не так хорошо, как мы.
— А заклинатели костей среди них были?
Сзади ответил Монок Охем:
— Все эресы были заклинателями, Трулл Сэнгар. Они были первыми, кто нёс в себе искру осознанности, первые, одарённые духами.
— Их больше нет, Монок Охем?
— Да.
Онрак ничего не прибавил. В конце концов, если у Монока Охема были причины обманывать, Онрак не видел причин противоречить заклинателю костей. Это всё равно не имело значения. На пути Телланна эресов не было.
Вскоре Трулл Сэнгар спросил:
— Мы уже близко, Онрак?
— Да.
— И тогда мы вернёмся в наш мир?
— Да. Первый престол расположен в расселине на леднике под городом…
— Тисте эдур, — вмешался Монок Охем, — нет нужды знать название этого города, Онрак Разбитый. Он и так выведал слишком много о нашем народе.
— Всё, что я знаю о вас, т’лан имассах, ни для кого не секрет, — сказал Трулл Сэнгар. — Вы предпочитаете убийство переговорам. Вы без сомнений убиваете богов, если появится возможность. И вы не любите выносить сор из избы — это особенно похвально. К сожалению, на сей раз сор слишком велик, хоть я подозреваю, что гордыня не позволит вам это признать. Что же до Первого престола, мне не интересно знать его местонахождение. К тому же я вряд ли переживу схватку с вашими отступниками.
— Это верно, — подтвердил Монок Охем.
— Ты наверняка об этом позаботишься, — добавил Трулл Сэнгар.
Заклинатель ничего не ответил.
Да и незачем, подумал Онрак. Но я должен его защитить. Вероятно, Монок и Ибра понимают это, так что сначала ударят по мне. Я бы так и поступил на их месте. На котором, как ни странно, я и есть.
Внезапно дорога вывела их на расчищенный участок, засыпанный костями. Онрак предположил, что это леопарды или гиены снесли сюда несметное количество тварей из джунглей и саванны. Длинные кости, отметил он, были сплошь пожеваны и разгрызены мощными челюстями. Воздух пропитался вонью гниющей плоти, в нём кишели тысячи мошек.
— Эресы не обустраивали свои святилища, — сказал Монок Охем, — но они понимали, что есть места, где сосредоточена смерть, а жизнь — лишь заблудшие воспоминания. В такие места они приносили своих мертвецов. Сила накапливается слоями, так зарождается священное.
— И вы превратили его в ворота, — сказал Трулл Сэнгар.
— Да, — ответил заклинатель.
— Ты слишком выгораживаешь имассов, Монок Охем, — сказал Онрак. Он повернулся к тисте эдур. — Святилища эресов прожгли барьеры Телланна. Они слишком древние, чтобы Путь мог им сопротивляться.
— Ты сказал, их святость рождена смертью. Значит, они принадлежат Худу?
— Нет. Когда они строились, Худа ещё не было, Трулл Сэнгар. Они посвящены лишь смерти. Как сказал Монок Охем, их сила порождена слоями. Камню придают форму инструментов и оружия. Воздуху придают форму глотки. Найденный разум рассеивается, как огоньки в ночном небе, познавая небытие, конец… жизни, любви. Глаза, видавшие сражение ради выживания, с удивлением смотрят на неизбежный провал. Знать и понимать, что все мы должны умереть, Трулл Сэнгар, не то же самое, что прославлять смерть. Знать и понимать — само по себе магия, и потому мы высоко вознеслись.
— Похоже, что вы, имассы, — пробормотал Трулл Сэнгар, — своим Обетом нарушили все древнейшие законы.
— Ни Монок Охем, ни Ибра Голан не ответят тебе на эту правду, — сказал Онрак. — Но ты прав. Мы — первые нарушители закона, и то, что мы прожили так долго, заслуживает наказания. И нам остаётся лишь надежда на то, что Призывательница освободит нас.
— Вера — опасная вещь, — вздохнул Трулл Сэнгар. — Так что, мы воспользуемся этими вратами?
Монок Охем сделал жест, и всё вокруг него поплыло, свет померк.
За миг до того, как темнота стала абсолютной, внимание Онрака привлёк сдавленный крик тисте эдур. Воин обернулся и увидел стоявшую в дюжине шагов фигуру. Высокая, мускулистая, с кожей цвета жжёной умбры и длинными лохматыми волосами ниже плеч. Женщина. У неё были огромные отвисшие груди и широкие полные бедра. Высокие резкие скулы и широкий рот с полными губами. Всё это запомнилось за те мгновения, пока карие глаза женщины из-под густых бровей скользнули по троим т’ланн имассам и остановились на Трулле Сэнгаре.
Она сделала шаг в сторону тисте эдур, двигаясь грациозно как лань…
И свет погас.
Онрак услышал ещё один удивлённый вскрик Трулла Сэнгара. Т’лан имасс направился на звук, но замер. Мысли его разбегались, вспышки видений мерцали в сознании. Время свернулось, растворилось и вновь проявилось…
Над землёй танцевали искры, трут вспыхнул и взвился пламенем.
Они стояли на замусоренной земле в ледниковой расселине. Онрак поискал взглядом Трулла Сэнгара и обнаружил, что тисте эдур лежит ничком на влажном камне в полудюжине шагов.
Т’лан имасс приблизился.
Смертный был без сознания. Его колени и промежность были вымазаны в крови, и Онрак смотрел, как она остывает, предположив, что кровь принадлежала не Труллу Сэнгару, а женщине-эрес, что… взяла его семя.
Его первое семя. Но в её внешности не было ничего говорившего о невинности. Её груди когда-то были налиты молоком, её соски знавали голод детеныша. Тогда в крови не было смысла.
Онрак присел рядом с Труллом Сэнгаром.
И увидел три свежие раны ниже пупка. Три параллельных разреза по диагонали и кровавый отпечаток еще трёх — видимо, тех, что женщина нанесла на свой живот — идущих в противоположном направлении.