— Слишком много болтаешь, Торвальд Ном. Я готов снова провернуть бревно.
— Проклятье! Я-то надеялся, ты об этом забыл.
Бесформенный, расплющенный конец железного прута уже дошёл до середины бревна. Ноги у Карсы болели и дрожали, хотя он делал всё бо́льшие перерывы. Рваные раны, которые остались на груди и спине от расколотой доски, вновь открылись, и кровь равномерно смешивалась с потом, пропитывая одежду. Кожа и плоть на лодыжках были изорваны в клочья.
Торвальда сморила усталость вскоре после того, как бревно вернулось в начальное положение. Нижеземец стонал во сне, а Карса продолжал трудиться.
Сейчас, пока урид отдыхал, прислонившись к глинистой стенке ямы, единственными звуками под полом были его собственное неровное дыхание и тихие вздохи с дальнего конца бревна.
Затем над головой послышались шаги: сперва человек прошёл в одну сторону, затем — в другую и исчез.
Карса вновь поднялся. Голова у него кружилась.
— Отдыхай дольше, теблор.
— На это нет времени, Торвальд Ном…
— Ещё как есть! Работорговец, который теперь тобой владеет, задержится здесь, чтобы его караван отправился в путь в компании малазанских солдат. По меньшей мере до Малибриджа. В последнее время свирепствуют разбойники из Глупцова леса и Жёлтой Марки, за что я не могу скрыть некоторой личной гордости, поскольку именно я объединил этих бесшабашных грабителей и головорезов. Они бы уже пришли меня спасать, если бы не малазанцы.
— Я убью этого рабовладельца, — сообщил Карса.
— С ним лучше поосторожней, великан. Сильгар — не самый приятный человек, и он уже имел дело с воинами вроде тебя…
— Я — урид, а не сунид.
— Ты уже говорил. И я не сомневаюсь, что ты страшней их — и уж точно больше. Я только советую: поосторожней с Сильгаром.
Карса вновь взялся за бревно.
— У тебя довольно времени, теблор. Нет смысла освобождаться, если ты потом не сможешь даже ходить. Я уже не раз бывал в кандалах, поэтому говорю, исходя из личного опыта: выбери подходящее время, возможность всегда подвернётся, если только ты прежде не заморишь себя до смерти.
— Или не утопишься.
— Верно-верно, и я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил об отваге. Признаюсь, меня одолел миг чёрного отчаяния.
— Знаешь, сколько времени ты провёл здесь в цепях?
— Ну, когда я сюда попал, на земле лежал снег, а лёд на озере только-только тронулся.
Карса медленно повернулся к едва заметной, щуплой фигурке у дальнего конца бревна.
— Торвальд Ном, даже нижеземцев негоже подвергать такому.
Человек надтреснуто захохотал:
— И это нас вы зовёте детьми. Вы, теблоры, рубите людей направо и налево, будто вы палачи, вот только среди моего рода казнь — это милость. Какого-нибудь обычного ублюдка по приговору, как правило, ждёт пытка. Натии причиняют страдания так, будто это искусство, — это у них, наверное, потому, что зимы слишком холодные. В общем, если бы Сильгар не заявил, что ты — его собственность, и не малазанские солдаты в городе, местные уже сдирали бы с тебя шкуру живьём — по тонкой полоске за раз. Затем заперли бы тебя в железной коробке, чтобы ты исцелился. Они знают, что твой народ не берёт зараза, а значит, можно вас мучить очень, очень долго. Думаю, снаружи сейчас наберётся с лихвой весьма обозлённых горожан.
Карса вновь принялся тянуть железный прут.
Его прервали голоса наверху, затем послышались шаги — дюжина или даже больше пар босых ног и позвякивание цепей по дощатому полу склада.
Карса вновь прислонился к стенке ямы.
Крышка люка поднялась. Впереди ребёнок с фонарём, за ним — суниды, в одних лишь коротких, груботканых набедренных повязках. Теблоры медленно спускались по лестнице, все они были прикованы за лодыжку к одной длинной цепи. Нижеземец с фонарём прошёл по мостку между двумя траншеями. Суниды — всего одиннадцать, шесть мужчин и пять женщин — последовали за ним.
Все они низко опустили головы, никто не решился ответить на твёрдый, холодный взгляд Карсы.
По знаку ребёнка, который остановился в четырёх длинных шагах от Карсы, суниды развернулись и соскользнули по стенке в свою яму. Появились ещё трое нижеземцев и тоже спрыгнули вниз, чтобы приковать рабов к бревну за другую лодыжку. Суниды не сопротивлялись.
В следующий миг нижеземцы уже вновь выбрались на мосток и направились обратно к лестнице. Крышка люка скрипнула петлями и захлопнулась с раскатистым стуком, от которого в полумраке посыпалась пыль с досок над головой.
— Выходит, всё правда. Это урид, — прошептал чей-то голос.
Карса презрительно ухмыльнулся:
— Это был голос теблора? Нет, быть не может. Теблоры не стали бы рабами. Теблоры бы скорее умерли, чем встали на колени перед нижеземцем.
— Урид… в цепях. Как и все мы…
— Как суниды? Которые подпустили вонючих детей к себе и позволили надеть кандалы на ноги? Нет. Я — пленник, но никакие оковы надолго меня не удержат. Сунидам нужно напомнить, что́ значит быть теблором.
Со стороны сунидов послышался новый голос, женский:
— Мы видели мертвецов, которых выложили рядком у лагеря охотников. Видели повозки, набитые мёртвыми малазанцами. Горожане выли. Но говорят, что вас было всего трое…
— Двое, не трое. Наш спутник, Дэлум Торд, был ранен в голову, дух его ушёл далеко. Он бежал с псами. Будь его мысли ясны, а кровный меч — в руках…
Внезапно со стороны сунидов зазвучал многоголосый шёпот, с трепетом повторяли они слова «кровный меч».
Карса нахмурился:
— Что за безумие? Неужто суниды позабыли все старые обычаи теблоров?
Женщина вздохнула:
— Позабыли? Да, давным-давно. Наши дети сбегали по ночам, уходили на юг, жадные до треклятых нижеземских монет — это такие металлические кругляшки, вокруг которых здесь, похоже, вертится всё и вся. Наших детей использовали, жестоко, — некоторые даже возвращались в долины, становились разведчиками для охотников. Тайные рощи кровь-дерева сожгли, наших коней перебили. Предательство собственных детей, урид, вот что́ сломило сунидов.
— Ваших детей следовало выследить и убить, — сказал Карса. — Сердца ваших воинов размякли. Предательство рассекает кровные узы. Эти дети перестали быть сунидами. Я убью их за вас.
— Трудно тебе будет их найти, урид. Они ведь рассеялись по нижним землям, многие погибли, многие продались в рабство, чтобы расплатиться с долгами. А некоторые ушли далеко — в великие города Натилога и Генабариса. Нашего племени больше нет.
Мужчина-сунид, который заговорил первым, добавил:
— К тому же, урид, ты закован в цепи. Стал собственностью мастера Сильгара, от которого ни один раб ещё не сбежал. Никого ты уже никогда не убьёшь. Как и нас, тебя заставят встать на колени. Слова твои — пустые.
Карса вновь упёрся ногами в бревно. Взялся за цепи, на этот раз намотал их на запястья несколько раз.
А затем откинулся назад. Взбугрились мускулы, ноги налегли на бревно, спина выпрямилась. Скрежет, хруст и внезапно — громкий треск.
Под звон цепей Карса отлетел назад, к глинистой стенке ямы. Смаргивая пот со лба, он уставился на бревно.
Оно раскололось по всей длине.
С дальнего конца послышался тихий шелест, позвякивание освободившихся цепей.
— Худ меня подери! — присвистнул Торвальд. — А ты плохо переносишь оскорбления, да, Карса Орлонг?
Руки и ноги Карсы по-прежнему были прикованы к железным прутам, хотя те уже и не были закреплены в бревне. Воин распутал цепи, обмотавшиеся вокруг его истерзанных, кровоточащих предплечий, затем поднял один из штырей. Приложив одну из ножных цепей к бревну, вогнал тонкий конец в одно звено и принялся проворачивать обеими руками.
— Что случилось? — спросил кто-то из сунидов. — Что это было за звук?
— Урид хребет себе сломал, — процедил прежний теблор.
Торвальд холодно рассмеялся:
— Боюсь, сегодня Господин тебя тащит, Ганал.
— О чём ты, Ном?
Звено лопнуло, пролетело вдоль канавы и глухо врезалось в глинистую стенку.
Карса протащил цепь сквозь ушко на кандалах и освободил ноги. И сразу же принялся за оковы на запястьях.
Ещё одно звено лопнуло. Предводитель освободил руки.
— Да что происходит?
Третий звонкий треск — Карса оторвал цепь от железного штыря — не повреждённого, с острым, зазубренным концом. Затем выбрался из траншеи.
— Где этот Ганал? — прорычал он.
Все суниды в соседней канаве, кроме одного, отшатнулись при этих словах.
— Я — Ганал, — проговорил неподвижный теблор. — Видно, хребет всё же выдержал. Что ж, воин, убей меня за мои слова и сомнения.
— Хорошо.
Карса сделал шаг по мостку, занёс железный штырь.
— Если убьёшь его, — быстро заговорил Торвальд, — остальные, скорее всего, поднимут крик.
Карса замер. Ганал улыбнулся ему:
— Если пощадишь меня, тревоги не будет, урид. Сейчас ночь, до рассвета ещё колокол или даже больше. Успеешь сбежать…
— А за молчание всех вас накажут, — произнёс Карса.
— Нет. Мы все спали.
Вновь заговорила женщина:
— Приведи уридов — всех, сколько есть. Когда перебьёте всех людей в этом городе, свершите суд над нами, сунидами, по своему праву.
Карса заколебался, затем кивнул:
— Ганал, я сохраню ещё краткий срок твоей жалкой жизни. Но я вернусь, и я тебя не забуду.
— В этом не сомневаюсь, урид, — ответил Ганал. — Уже — не сомневаюсь.
— Карса, — снова вклинился Торвальд. — Я, конечно, нижеземец и всё такое…
— Я освобожу тебя, ребёнок, — ответил урид, отвернувшись от канавы с сунидами. — Ты проявил отвагу. — Карса соскользнул по глинистой стенке к тому месту, где сидел человек. — Ты слишком худой, чтобы идти, — заметил теблор. — Не сможешь бежать. Мне всё равно освободить тебя?
— Худой? Да я едва ли полстоуна[1] сбросил, Карса Орлонг. Ещё как побегу.
— Прежде ты казался очень слабым…
— Чтоб ты пожалел.
— Ты искал жалости у урида?!