— Ага, снова очнулся, — отметил Торвальд Ном.
Карса открыл глаза, но не шевелился.
— Это Кульвернова Переправа, — не смутившись, продолжил даруджиец, — и последние вести с юга подняли здесь настоящую бурю. Ну, ладно, маленькую бурю, учитывая размер этого загаженного городишка. Тут поселились отбросы среди натиев, а это уже о многом говорит. А вот малазанская рота в большом возбуждении. Понимаешь, Крепь только что пала. Большая битва, много чародейства, и Лунное Семя отступило — направилось, скорее всего, к Даруджистану. Возьми меня Беру, хотел бы я сейчас оказаться там, увидеть, как оно плывёт по-над озером — наверняка великолепное зрелище. А малазанцы, разумеется, хотели бы принять участие в битве. Идиоты, ничего не скажешь, — типичные солдаты…
— А почему бы и нет? — вдруг вклинился голос Осколка, и фургон качнулся, когда сержант забрался внутрь. — Ашокский полк заслуживает большего, чем торчать тут да вылавливать разбойников и работорговцев.
— Ашокский полк — это вы все, я так понимаю? — уточнил Торвальд.
— Ага. Треклятые ветераны — все до одного.
— Так почему же вы тогда не на юге, капрал?
Осколок состроил кислую мину, затем отвернулся и прищурился.
— Не доверяет она нам, вот почему, — проворчал он. — Мы все из Семи Городов, и эта сучка нам не доверяет.
— Прошу прощения, — не унимался Торвальд, — но если она — а под «ней» вы, я полагаю, имели в виду свою Императрицу — вам не доверяет, почему же отправляет на родину? Ведь Семь Городов вроде бы на грани восстания? Если вы можете переметнуться, не лучше ли было бы оставить вас в Генабакисе?
Осколок недовольно уставился на Торвальда Нома:
— А с чего бы мне вообще с тобой болтать, ворюга? Да ты, может, один из её шпионов. Треклятый Коготь, например!
— Если так, капрал, то вы не слишком-то нежно со мной обошлись. Эту деталь я не забуду упомянуть в своём докладе — в секретном, который я вот сейчас пишу. Осколок, правильно? В смысле «кусочек битого стекла», верно? И ты только что назвал Императрицу сучкой…
— Заткнись, — прорычал малазанец.
— Я лишь прояснил очевидное, капрал.
— Это ты так думаешь! — криво ухмыльнулся Осколок. Он спрыгнул вниз и пропал из поля зрения.
Долгое время Торвальд Ном молчал, а затем сказал:
— Карса Орлонг, ты хоть примерно понимаешь, что этот человек имел в виду последним своим замечанием?
Карса заговорил очень тихо:
— Торвальд Ном, слушай внимательно. Воин, которого я вёл, Дэлум Торд, получил удар в голову. Череп у него раскололся, вытекла кровь мыслей. Его разум не сумел вернуться обратно. И воин стал беспомощным, безвредным. Меня тоже ударили по голове. Череп мой треснул и вытекла кровь мыслей…
— Да ладно, только немного слюней…
— Тихо! Слушай. И отвечай потом шёпотом. Теперь я очнулся, дважды, и ты увидел…
Торвальд перебил его тихим шёпотом:
— Что разум твой заблудился в пути или что-то в этом роде. Это я увидел? Ты бормочешь бессмысленные слова, поёшь детские песенки и всякое такое. Ладно, хорошо. Я тебе подыграю, но с одним условием.
— Каким условием?
— Когда сумеешь сбежать, ты освободишь и меня тоже. Мелочь, как тебе может показаться, но уверяю тебя…
— Хорошо. Я, Карса Орлонг из племени уридов, даю слово.
— Отлично. Мне нравится такая ритуальная клятва. Звучит так, будто дана всерьёз.
— Она и дана всерьёз. И не насмехайся надо мной, иначе я убью тебя после того, как освобожу.
— Ага, вот теперь я разобрал и формальное предостережение. Придётся, видимо, вытянуть из тебя ещё одну клятву, увы…
Теблор нетерпеливо заворчал, затем расслабился и проговорил:
— Я, Карса Орлонг, не убью тебя, когда освобожу, если не дашь мне на то причины.
— Уточни природу таковой причины?
— Все даруджийцы похожи на тебя?
— Не нужно полный список. «Причиной» назовут, к примеру, покушение на убийство, предательство и, разумеется, насмешки. Ещё что-нибудь?
— Слишком много болтать.
— Хм, а вот здесь мы попадаем в очень смутные, очень тонкие оттенки серого, тебе не кажется? Это ведь вопрос культурных различий…
— Думаю, Даруджистан станет первым городом, который я покорю…
— Что-то мне подсказывает, что малазанцы доберутся туда раньше. Но учти, мой прекрасный город ещё никто ни разу не покорил, хотя Совет всегда жалеет денег на содержание регулярной армии. Боги не просто пекутся о безопасности Даруджистана, они, похоже, пьют в его тавернах! В любом случае… о, тс-с-с, кто-то идёт.
Приблизились шаги, затем из-под полуприкрытых век Карса разглядел, как в повозку забрался сержант Шнур и смерил Торвальда Нома долгим взглядом.
— Нет, положительно на Когтя ты не похож… — наконец проговорил малазанец. — Но, может, в том-то всё и дело.
— Возможно.
Голова Шнура начала поворачиваться к теблору, и Карса зажмурился.
— Он уже приходил в себя?
— Дважды. Только слюни пускал и скулил, как животное. Полагаю, ты ему мозги повредил, если они у него вообще были, конечно.
Шнур хмыкнул:
— Глядишь, так и лучше будет, если только он у нас на руках не помрёт. Так, о чём это я?
— Торвальд Ном, Коготь.
— Да. Точно. Даже если и так, мы с тобой будем обращаться как с разбойником — пока не докажешь обратного, — и ты отправишься на отатараловые рудники вместе со всеми остальными. Так что если ты вправду Коготь, лучше скажи об этом прежде, чем мы покинем Генабарис.
— Если, конечно, — улыбнулся Торвальд, — моё задание не требует, чтобы я под прикрытием оказался среди заключённых на отатараловых рудниках.
Шнур нахмурился, прошипел проклятье, а затем спрыгнул за борт повозки. Оба пленника услышали его крик:
— Заводите этот треклятый фургон на паром! Живо!
Волы заревели, и колёса вдруг пришли в движение.
Торвальд Ном вздохнул, прислонился головой к стенке и прикрыл глаза.
— В опасную игру ты играешь, — пробормотал Карса.
Даруджиец приоткрыл один глаз:
— Игру, теблор? Может, и так, но точно не в ту, о которой ты думаешь.
Карса зарычал от возмущения.
— Не спеши так легко отмахиваться от…
— Уже отмахнулся, — отрезал воин, когда волы повлекли повозку по деревянным мосткам вверх. — Причинами будут считаться «покушение на убийство, предательство, насмешки и принадлежность к этим Когтям».
— А «слишком много болтать»?
— Видно, эту кару мне придётся снести.
Торвальд медленно поднял голову, затем ухмыльнулся:
— По рукам!
Как ни странно, именно необходимость постоянно поддерживать иллюзию безумия больше всего помогла Карсе сохранить разум. Тянулись дни, недели, а он всё лежал на спине, прикованный к днищу телеги, — такой пытки теблор даже вообразить себе не мог. По всему телу ползали паразиты, язвили кожу укусами, которые затем непрестанно зудели. Карса знал о крупных зверях дальних лесов, которых сводили с ума чёрные мухи и мошкара, но лишь теперь понял, как такое могло произойти.
Каждый вечер его окатывали из вёдер ледяной водой, а потом возница, дряхлый, вонючий натиец, присаживался на корточки рядом с головой теблора и кормил каким-то густым, зернистым варевом из закопченного железного котелка. Старик брал большую деревянную ложку и заливал обжигающую злаковую кашу с жилистым мясом в рот Карсе — волдыри покрыли губы, язык и внутреннюю поверхность щёк теблора, и кормили его слишком часто, чтобы язвы успели исцелиться.
Кормления превратились в мучение. В конце концов Торвальду Ному удалось уговорить возницу доверить ему это задание, и даруджиец начал следить, чтобы варево достаточно остыло, прежде чем заливать его в рот Карсе. За несколько дней волдыри сошли.
Теблор пытался удерживать мускулы в тонусе: каждый вечер после заката он долго напрягал и вновь расслаблял все мышцы. Однако суставы нещадно болели от вынужденной неподвижности, и с этим теблор ничего не мог поделать.
Временами, когда воля его слабела, мысли Карсы возвращались к демонице, которую освободили уриды. Эта женщина, форкассал, провела невообразимо долгое время под огромным камнем. Сумела даже добиться некоторой свободы движения, сохраняла определённое чувство продвижения, когда прорывала, выцарапывала в камне борозды. И всё равно Карса не мог понять, как демоница ухитрилась противостоять безумию и смерти, к которой неизбежно вело сумасшествие.
От подобных мыслей теблор чувствовал себя пристыженным, дух его слабел от того, как слабело тело в цепях, как впивались в воспалённую кожу доски, как воняла его изгаженная одежда, как длилась простая, невыносимая пытка от укусов вшей и блох.
Торвальд привык разговаривать с ним так, как говорят с ребёнком или домашним животным. Успокаивающие слова, ласковый тон, и проклятье болтовни даруджийца превратилось для Карсы в спасительную соломинку, за которую можно было ухватиться и держаться — тем сильнее, чем ближе подступало отчаяние.
Слова питали дух, спасали его от голодной смерти. Слова отсчитывали циклы дней и ночей, учили Карсу языку малазанцев, описывали места, которые проходил отряд. После Кульверновой Переправы солдаты миновали более крупный город, Нинсанский Ров. Там целая толпа детей забралась в фургон, люди тыкали в него палками, пока не явился Осколок и не разогнал зевак. Здесь отряд переправился через ещё одну реку и направился к Малибриджу, городу примерно тех же размеров, что и Нинсанский Ров, а затем, семнадцать дней спустя, Карса уже смотрел на проплывающую над ним каменную арку ворот большого города — Таниса. Повозка тряслась на вымощенной брусчаткой улице, на которой стояли трёх- и даже четырёхэтажные дома. И со всех сторон — людской гомон, здесь было больше нижеземцев, чем Карса вообще мог себе представить.
Портовый город расположился на многоярусных гребнях, которые поднимались со дня моря Мэлин. Вода здесь была солоноватой — похожую можно было найти в нескольких ручьях на приграничных землях ратидов. Однако море Мэлин вовсе не походило на застойное, маленькое озерцо: оно было огромным, ибо добираться по нему до города Мэлинтеаса пришлось целых четыре дня и три ночи.