Во взводах Геслера и Бордука реакция на привал была такой же. Маг Бордука, Бальгрид — полный и явно не привыкший к своему доспеху, — был бледен и дрожал. Взводный целитель, тихий, низенький человечек по имени Мазок, уже направился к нему.
— Сэтийское лето, — пробормотал Корик и плотоядно ухмыльнулся Смычку. — Когда стада втаптывают все травы в пыль, когда земля под ногой хрустит, как сломанный металл.
— Худ бы тебя побрал! — взорвалась Улыбка. — Не зря здесь полно мертвечины.
— Да-а, — протянул сэтиец-полукровка, — выживают лишь сильнейшие. Тут полно племён — они по себе оставили много следов.
— А ты их увидел? — поинтересовался Смычок. — Хорошо. Отныне ты — взводный следопыт.
Белозубая ухмылка Корика стала шире.
— Как пожелаешь, сержант.
— Но только при свете дня, — добавил Смычок. — Ночью — разведчиком будет Улыбка. И Флакон, если у него Путь подходящий.
Флакон нахмурился, затем кивнул:
— Вполне, сержант.
— А Спрут чем должен заниматься? — проворчала Улыбка. — Валяться, как морская свинья на лёжке?
«Морская свинья на лёжке»? А ты у моря выросла, да, девочка? Смычок покосился на опытного солдата. Тот уже спал. Я сам так делал. В те времена, когда от меня никто ничего не ожидал, когда я никому не был треклятым командиром. Эх, доброе было времечко.
— Задача Спрута, — ответил Смычок, — жизнь вам спасать, когда меня нет рядом.
— Так почему не сделать его капралом? — не сдавалась Улыбка, на её личике застыло воинственное выражение.
— Потому, что он — сапёр, а ты уж точно не хочешь, чтоб твоим капралом был сапёр, девочка.
Я, правда, сам сапёр. Но об этом лучше пока помолчать…
Подошли три ротных пехотинца с мехами с водой.
— Пейте медленно, — приказал Смычок.
Геслер перехватил его взгляд со своего места у соседнего фургона, и Смычок направился к нему. Следом поспешил Бордук.
— Смотри, как любопытно, — пробормотал Геслер. — Хилый чародей Бордука, его Путь — Меанас. А мой маг, Тавос Понд, — у него то же. Скажи, Смычок, этот твой паренёк, Флакон…
— Ещё не уверен.
— Он тоже Меанас, — пробурчал Бордук и привычно подёргал себя за бороду — Смычок уже понял, что этот жест скоро начнёт его раздражать. — Бальгрид подтвердил. Все они тут от Меанаса.
— Вот я и говорю, — вздохнул Геслер. — Любопытно.
— Можно обернуть это нам на пользу, — заметил Смычок. — Пускай все трое разучат какие-нибудь ритуалы. Иллюзии — крайне полезная штука, если с умом их применять. Быстрый Бен в этом дока. Тут главное — детали. Нужно их свести вместе сегодня вечером…
— Ага, — послышался голос из-за фургона, и следом за ним показался сам лейтенант Ранал, — все мои сержанты в одном месте. Очень удобно.
— Явился пыль глотать вместе с нами? — поинтересовался Геслер. — Вот это великая щедрость и широта души.
— Не думай, что я о тебе ничего не знаю, — презрительно ухмыльнулся Ранал. — Будь выбор за мной, ты бы мехи с водой разносил, Геслер…
— Ты от жажды бы помер, если б я этим занялся, — отозвался сержант.
Лицо Ранала потемнело.
— Капитан Кенеб желает знать, есть ли в ваших взводах маги. Адъюнкт хочет получить отчёт по доступным силам.
— Ни одного…
— Трое, — вклинился Смычок, не обращая внимания на яростный взгляд Геслера. — Все слабенькие, как и следовало ожидать. Скажи капитану, что мы хорошо подойдём для скрытных операций.
— Мнение своё держи при себе, Смычок. Трое. Очень хорошо.
Он развернулся и гордо зашагал прочь.
Геслер накинулся на Смычка:
— Да у нас же их отобрать могут…
— Не отберут. А ты не налегай так на лейтенанта, Геслер. Пока что, по крайней мере. Парень вообще ничего не знает о том, как быть офицером в полевых условиях. Представляешь, сержантам своим приказал мнение при себе держать. Если Опонны дадут чуток удачи, Кенеб ему рано или поздно разъяснит азы.
— Если только Кенеб его чем-то лучше, — проворчал Бордук и расчесал пятернёй бороду. — Говорят, только он один из своей роты и выжил. Сами знаете, что это скорее всего значит.
— Подождём — увидим, — отозвался Смычок. — Рановато пока ножи точить…
— «Ножи точить», — повторил Геслер. — Вот теперь ты говоришь на моём языке. Я готов подождать и посмотреть, как ты предлагаешь, Скрип. Пока что. Ладно, давайте сегодня вечером соберём магов, и если они умудрятся не перебить друг дружку, вырвемся на шаг-другой вперёд.
Горн возвестил конец привала. Солдаты со стонами и проклятьями начали подниматься на ноги.
Первый день пути завершился, и по меркам Гэмета армия отошла всего на плевок от ворот Арэна. Того и следовало ожидать, разумеется. Четырнадцатая ещё только-только вставала на ноги.
Как и я сам. Седло натёрло мозоли, от жары кружилась голова. Кулак остановился на небольшом пригорке у дороги и смотрел, как перед ним постепенно вырастает лагерь. Смотрел на пятачки порядка в подвижном море хаоса. Сэтийские и виканские всадники продолжали объезд за линией кордонов, но их было слишком мало, чтобы чувствовать себя в полной безопасности. А виканцы — деды и бабки, все до одного. Видит Худ, я, может, клинки скрещивал с кем-то из этих старых воинов. Никогда им не нравилась мысль принадлежать к Империи. И сюда они явились по совсем иной причине. Ради памяти Колтейна. А дети — что ж, их накормили тем горьким ядом, которым старики всегда пропитывают свои рассказы о прежней славе. И вот — те, кто никогда не знал ужасов войны, и те, кто его позабыл. Жутковатое сочетание…
Кулак потянулся, чтобы размять ноющую спину, затем заставил себя двигаться. Спустился с пригорка, прошёл вдоль засыпанной мусором канавы к штабному шатру адъюнкта — из чистейшей, новенькой парусины. У входа стояли в карауле виканцы Темула.
Самого Темула нигде не было видно. Гэмет искренне жалел паренька. Он уже бился в полудюжине боёв, в которых не обнажали клинков, — и проигрывал. И никто из нас ничем ему не может помочь.
Кулак подошёл ко входу в шатёр, поскрёбся в полог и стал ждать.
— Заходи, Гэмет, — послышался изнутри голос Тавор.
Она стояла на коленях в передней комнате шатра, склонившись над вытянутым каменным ящиком и как раз опустила крышку, когда Кулак вошёл. За миг до того, как крышка легла на место, он успел заметить внутри отатараловый меч.
— Размягчённый воск — вон там, в горшке над жаровней. Подай его мне, Гэмет.
Он подчинился — и принялся смотреть, как она проходится кистью по щели между крышкой и стенками, герметично запечатывая ящик. Затем Тавор поднялась и смахнула пыль с колен.
— Меня уже до смерти утомил этот зловредный песок, — пробормотала она.
Некоторое время адъюнкт разглядывала Кулака, затем сказала:
— У тебя за спиной разбавленное вино, Гэмет. Налей себе.
— А что, вид у меня такой, будто это необходимо, адъюнкт?
— Да. Ах, я знаю, что ты искал тихой жизни, когда поступал к нам на службу. А я взяла и вытащила тебя снова на войну.
Он почувствовал, что вскипает, и расправил плечи:
— Она мне по силам, адъюнкт.
— Верю. Тем не менее налей себе вина. Мы ждём новостей.
Гэмет обернулся, нашёл глиняный кувшин, поднял его и подошёл к ней.
— Новостей, адъюнкт?
Тавор кивнула, и он заметил тревогу в неприметных чертах её лица. Отвернулся от этого открытия, чтобы налить вино в чашу. Не открывайся передо мной, девочка. Мне нужно держаться за свою уверенность в тебе.
— Иди сюда, встань рядом, — приказала Тавор внезапно строгим голосом.
Гэмет приблизился. Оба смотрели на пустое пространство в центре передней комнаты.
Где вдруг расцвёл портал, распустился в стороны, словно пятно воды по марле, — мутно-серый, пахнущий застойным, мертвящим воздухом. Из перехода явилась высокая фигура в зелёном одеянии. Странные угловатые черты лица, кожа цвета чернёного стекла; широкий рот словно застыл навеки в полуулыбке, но сейчас человек не улыбался.
Он задержался, чтоб отряхнуть серую пыль с плаща и штанин, затем поднял голову и встретил взгляд Тавор.
— Адъюнкт, Императрица приветствует вас. И я сам, разумеется.
— Шик. Чувствую, ваше задание здесь — не из приятных. Кулак Гэмет, налейте нашему гостю вина, будьте добры.
— Конечно.
Нижние боги! Это же сам растреклятый Глава Когтей. Гэмет покосился на чашу в своей руке и протянул её Шику.
— Я ещё не успел приложиться. Прошу вас.
Высокий убийца чуть склонил голову в знак благодарности и принял чашу.
Гэмет вновь направился к кувшину с вином.
— Вы прямо от Императрицы? — спросила Тавор.
— Да, а прежде пересёк океан… по пути из Генабакиса, где провёл чрезвычайно унылый вечер в компании Высшего мага Тайшренна. Вас поразит тот факт, что мы с ним оба напились в ту ночь?
На эти слова Гэмет невольно обернулся. Подобная картина представлялась настолько невероятной, что и вправду потрясла его.
Адъюнкт казалась ничуть не менее огорошенной, но быстро взяла себя в руки.
— Какие вести вы мне принесли?
Шик сделал большой глоток и поморщился:
— Водой разводите… Ну, что ж. Потери, адъюнкт. В Генабакисе. Ужасные потери…
Лёжа в заросшей травой лощинке на расстоянии тридцати шагов от взводного костра, Флакон закрыл глаза. Он слышал, как его звали по имени. Смычку — которого Геслер почему-то называл Скрипом — что-то понадобилось, но маг был ещё не готов. Ещё нет. Ему нужно было послушать один разговор, и сделать это — так, чтоб его не заметили, — было нелегко.
Его бабушка в городе Малазе гордилась бы внуком. «Да наплюй ты на все эти треклятые Пути, деточка, древняя магия глубже лежит. Запомни: ищи корни и ростки, ростки и корни. Тропки в земле, невидимую паутину, что тянется от одной твари к другой. Ведь все твари — на земле, в земле, в воздухе и воде — связаны друг с другом. И тебе по силам, если ты пробуждённый, а уж ты-то, деточка, ещё какой пробуждённый! По силам оседлать эти ростки…»