Оставалось, насколько Калам мог судить, всего две тысячи шагов. Рёв стал оглушительным, по спине его хлестали жёсткие волны песка. В самом воздухе чувствовалась вечная ярость богини.
Полторы тысячи…
Внезапная тишина — словно вбежал в пещеру, — а затем он уже кувыркался в воздухе, из раскроенного мешка на спине градом посыпались припасы.
В ушах эхом отдавался звук — громовой удар, — которого он даже не услышал. Затем Калам упал на землю и покатился, выронив ножи. Спина и плечи были мокрыми от тёплой крови, кольчугу изодрали когти энкар’ала.
Несмотря на такие повреждения — это был игривый удар. Такому созданию куда проще было бы просто оторвать ему голову.
И тут в черепе зазвучал знакомый голос:
— Да, я мог бы тебя убить на месте, но так мне больше нравится. Беги, смертный, беги к спасительной стене песка.
— Я тебя освободил, — прорычал Калам, сплёвывая кровь и песок. — И так ты меня благодаришь?
— Ты причинил боль. Неприемлемо. Мне не пристало испытывать боль. Лишь причинять.
— Что ж, — прохрипел убийца и медленно встал на четвереньки, — в последние мгновения мне приятно знать, что ты недолго протянешь в этом мире с такими взглядами. Буду ждать тебя по ту сторону Худовых врат, демон.
Калам схватили громадные когти, прошили кольчугу — один на пояснице, ещё три на животе — и оторвали его от земли.
Убийца вновь закувыркался в воздухе. На этот раз он упал с высоты по меньшей мере трёх своих ростов, и от удара его окутала тьма.
Когда сознание вернулось, Калам обнаружил, что лежит на потрескавшейся земле, мокрой от его собственной крови. Звёзды над головой бешено вертелись, и он не мог пошевелиться. Гулкое эхо, вздымаясь от позвоночника, отдавалось в затылке. — Ага, очнулся. Хорошо. Продолжим игру?
— Как пожелаешь, демон. Увы, игрушка из меня уже плохая. Ты мне сломал хребет.
— Не стоило падать головой вперёд, смертный.
— Мои извинения.
Однако онемение проходило, Калам уже чувствовал покалывание в руках и ногах.
— Спускайся, демон, и покончим с этим.
Убийца почувствовал, как земля содрогнулась, когда энкар’ал приземлился где-то слева от него. Тяжёлые глухие шаги приблизились.
— Скажи, как тебя зовут, смертный. Я хотя бы узнаю имя своей жертвы, первой за столько тысяч лет.
— Калам Мехар.
— И что ты за создание? Ты похож на имасса…
— Ага, так тебя пленили даже до прихода Безымянных.
— Я ничего не знаю о Безымянных, Калам Мехар.
Убийца уже чувствовал энкар’ала рядом — массивное, громадное существо, — но глаз не открывал. Затем ощутил на себе зловонное дыхание хищника и понял, что зверь широко раскрыл пасть.
Калам перекатился и вогнал правый кулак в глотку энкар’алу.
Разжал и выпустил пригоршню окровавленного песка, гравия и камешков, которые держал в ладони.
И вонзил кинжал, который сжимал другой рукой, глубоко между грудными костями.
Огромная голова отдёрнулась, и убийца перекатился в противоположном направлении, затем вскочил на ноги. Движение вновь привело к тому, что он перестал ощущать свои ноги, и Калам повалился на землю — но пока стоял, успел увидеть один из своих длинных ножей на земле всего в пятнадцати шагах.
Энкар’ал бился рядом, хрипел и в бездумной панике вспахивал выжженную солнцем землю когтями.
Когда чувствительность вернулась к его ногам, Калам пополз по высушенной почве. К длинному ножу. Кажется, змеиный клинок. В самый раз.
Земля вздрогнула, и убийца, обернувшись, увидел, что тварь подпрыгнула и приземлилась позади него — там, где Калам был всего миг назад. Кровь капала из холодных глаз, которые блеснули пониманием — прежде чем их вновь заполонила паника. Сквозь зазубренные клыки брызнули кровь и пена, смешанные с песком. Калам вновь пополз вперёд, сумел подтянуть ноги и начал отталкиваться коленями.
И вот нож оказался в его правой руке. Калам медленно развернулся. Перед глазами всё плыло, но он на четвереньках пополз обратно.
— У меня для тебя есть кое-что, — прохрипел он. — Старый друг пришёл поздороваться.
Энкар’ал накренился и тяжело повалился набок, сломав при этом кости одного из крыльев. Хвост бешено стегал всё вокруг, ноги дёргались, когти сжимались и разжимались, голова раз за разом гулко ударялась о твёрдую землю.
— Запомни моё имя, демон, — продолжил Калам, подбираясь к голове зверя.
Подтянул колени, занёс нож обеими руками. Остриё покачивалось над извивающейся шеей, поднималось и опускалось, пока вошло в тот же ритм.
— Калам Мехар… тот, кто застрял у тебя в глотке.
И он резко ударил ножом, так что клинок пробил толстую чешуйчатую шкуру и кровь брызнула из рассечённой ярёмной вены.
Калам едва успел отклониться от смертоносного фонтана, упал и вновь перекатился трижды, и вновь распластался на спине. Тело снова охватил паралич.
Убийца смотрел на вертящиеся в небе звёзды… пока тьма не поглотила его.
В древней крепости, которая когда-то служила монастырём для Безымянных, но и в те времена была уже столь древней, что даже строителей её уже давным-давно позабыли, — царила лишь тьма. На нижнем уровне цитадели скрывался небольшой зал, пол которого проходил над подземной рекой.
В студёной глубине, прикованный Старшими чарами к скале, лежал огромный воин в доспехах. Теломен тоблакай, чистокровный, познавший проклятье одержания, ярмо демона, который пожрал даже само чувство самости — и благородный воин исчез, растворился в небытии давно, очень давно.
Но теперь тело билось в своих магических цепях. Демон ушёл, сбежал из-за пролившейся крови — крови, которая даже не должна была существовать, так разложилось тело, но всё же существовала, — и река унесла его на свободу. К далёкому озерцу, из которого как раз собрался пить зрелый самец-энкар’ал — в полной своей силе.
Энкар’ал уже давно был один — даже следов сородичей нигде рядом было не найти. И хотя зверь не чувствовал течения времени, десятилетия прошли с тех пор, как он в последний раз встречался с подобными себе. Даже при обычном ходе событий ему уже не суждено было спариться. С его смертью окончательно завершилось бы вымирание энкар’алов на всех землях к востоку от Ягг-одана.
Но теперь его душа ярилась в странном, холодном теле — бескрылом, с небьющимся сердцем, не чующем запах добычи в воздухе ночной пустыни. Что-то его удерживало, и оковы быстро привели зверя в яростное безумие.
Сверху крепость казалась тихой и тёмной. Воздух вновь застыл, не считая едва заметных вздохов сквозняка из внешних чертогов.
Ярость и страх. И не было на них иного ответа, кроме обетования вечности.
Так и было бы.
Если бы Звериный трон оставался пуст.
Если бы заново пробуждённым богам-волкам не был срочно необходим… герой.
Их присутствие коснулось души зверя, успокоило её видениями мира, где в сумрачном небе парили энкар’алы, где самцы сцеплялись челюстями в яростном жаре брачного сезона, а самки кружили в небе над ними. Эти видения принесли мир скованной душе — но с ними пришло и великое горе, ибо тело, в которое она ныне была облачена, оказалось… неправильным.
И тогда — служенье, на краткий срок. Награда — воссоединение с родичами в небесах иного мира.
Зверям не чужда надежда, им известно понятие награды.
К тому же поборник богов вкусит кровь… и скоро.
Однако сейчас нужно было распутать клубок чародейских пут…
Руки и ноги одеревенели, точно мёртвые. Но сердце продолжало биться.
Калам очнулся, когда тень скользнула по его лицу. Он открыл глаза.
Сморщенное лицо старика нависало над ним, размытое в волнах жара. Далхонец, лысый, растопыренные уши, нахмуренные брови.
— Я тебя искал! — обвиняющим тоном заявил он по-малазански. — Где тебя носило? Чего это ты тут разлёгся? Ты что, не знаешь, как тут жарко?
Калам снова закрыл глаза.
— Искал меня? — проговорил убийца и покачал головой. — Никто меня не ищет, — продолжил он, несмотря на яростное сияние, отражавшееся от земли вокруг них. — Точнее, уже не ищет…
— Кретин. Одурел от жары. Идиот… хотя, может, мне стоит посюсюкать? Даже поддерживать? Он на это купится? Скорее всего, да. Что ж, меняем тактику. Эй! Это ты убил энкар’ала? Вот так так! Чудо из чудес! Но он воняет. Нет ничего хуже гниющего энкар’ала, кроме того факта, что ты сам обгадился. Но тебе повезло, что твой дружок-зассанец меня нашёл и привёл сюда. Да, и энкар’ала он тоже пометил — какая вонь! Горелая шкура! В общем, он тебя отсюда унесёт. Да, назад в моё мрачное пристанище…
— Да кто ты такой, побери тебя Худ? — перебил Калам, пытаясь встать. Паралич отступил, но убийца был покрыт коркой крови, колотые раны горели углями, а кости казались хрупкими, как стекло.
— Я? Ты не знаешь? Не узнаёшь саму славнозвестность, кою я излучаю? Славнозвестность? Должно же быть такое слово. Я ведь его использовал! Значит, всем известно, как славен. Разумеется. Самый преданный слуга Тени! Верховнейший жрец Искарал Прыщ! Господь бог бхок’аралов, погибель пауков, великий обманщик всех одиночников и д’иверсов этого мира! А ныне — твой спаситель! Если, конечно, у тебя есть для меня кое-что, посылочка. Костяной свисточек? Или, например, мешочек? Который тебе дал в тенистом краю ещё более тенистый бог? Ну, идиот! Кошель, набитый сумеречными бриллиантами?
— Так это ты, выходит? — простонал Калам. — Помогите нам боги. Да, бриллианты у меня…
Он попытался сесть, потянулся к кошелю за поясом, — и краем глаза увидел демона-азала, который скользил в тенях за спиной у жреца, — а затем убийца опять провалился в беспамятство.
Очнувшись снова, Калам обнаружил, что лежит на возвышении, подозрительно похожем на алтарь. На выступах в стенах мигали масляные лампы. Комнатка была крошечная, воздух в ней — едкий.
Похоже, его раны обработали целебными мазями — а также чародейством, — так что убийца чувствовал себя освежённым, хотя суставы гнулись плохо, словно он долгое время не шевелился. С него сняли одежду и укрыли тонким одеялом, жёстким от засохшей грязи. От ужасной жажды болело горло.