Всё вокруг тонуло в постоянной игре цветов, окрашенных, впрочем, оттенком крови, который иногда передавливала синь, очерчивая всё холодным, металлическим блеском. В данный момент доминирующим оттенком был пурпур, пламенеющий отблеск далёкого пожарища. Но воздух оставался недвижным и влажным, вечно печальным.
Весь мир купался в тенях. У Псов, которых Онрак невольно освободил из каменной темницы, были десятки теней. Изломанный воин задумался, куда же ушли эти звери. Он был уверен, что они покинули этот мир, известный как Зарождение.
Тень и дух воссоединились… в этих зверях было нечто… необычное. Будто оба были сотворены двумя различными силами, двумя аспектами, скованными вместе. Онрак выпустил этих Псов, но, если хорошо подумать, пожалуй, не освободил их. Не освободил Тень от Тьмы. То, что отбрасывает… — от того, что отбрасывается. Воин опустил взгляд, чтобы рассмотреть множество собственных теней. Было ли между Онраком и ними некое напряжение? Явно существовала некая связь, узы. Но он был хозяином, а они — рабами.
На первый взгляд… Безмолвные мои сородичи. Вы идёте впереди меня, вы — следуете за мною. Шагаете по сторонам. Сгибаетесь подо мной. Ваш мир обретает форму от моих костей и плоти. Однако ваши длина и ширина принадлежат Свету. Вы — мост между мирами, но по вам нельзя пройти. Ибо они не существенны. Лишь видимы.
— Онрак, ты закрыт для нас.
Он поднял взгляд. Рядом стоял Монок Охем.
— Да, заклинатель. Я закрыт для вас. Ты сомневаешься во мне?
— Хочу узнать твои мысли.
— Они… не существенны.
Монок Охем вскинул голову:
— Тем не менее.
Онрак долго молчал.
— Заклинатель, я по-прежнему связан узами с вашим долгом.
— Но узы рассечены.
— Отступников должно найти. Они наши… тени. Я ныне стою между вами и ими и потому могу вести вас. Теперь я знаю, где искать, какие знаки высматривать. Уничтожьте меня — и потеряете преимущество в этой охоте.
— Ты выторговываешь… продолжение существования?
— Да, заклинатель.
— Тогда скажи, каким путём ушли отступники.
— Скажу… когда это будет важно.
— Сейчас.
— Нет.
Монок Охем гневно воззрился на воина, затем отвернулся и возвратился в круг.
Теперь это место захватил Телланн. Из грязи проросли цветы тундры, явились мхи и лишайники. На высоте лодыжки жужжали чёрные мухи. В дюжине шагов от них стояли тисте лиосаны, их эмалевая броня пылала странным пурпурным светом.
В пятнадцати шагах слева от Онрака замер Трулл Сэнгар. Эдур обхватил себя руками, на лице его застыло тревожное выражение.
Монок Охем подошёл к сенешалю.
— Мы готовы, лиосан.
Йорруд кивнул:
— Тогда я начну свою молитву, о Неупокоенный Жрец. И явлю доказательство того, что наш Повелитель, Осрик, отнюдь не пропал для нас. Ты узнаешь его силу.
Заклинатель костей промолчал.
— А мне, — спросил Трулл, — когда начать всё кропить кровью? И кто из вас заслужил удовольствие меня ранить?
— Выбор за тобой, — ответил Монок Охем.
— Хорошо. Я выбираю Онрака — только ему я готов довериться. Уж извините остальные, если вас это задело.
— Это следует сделать мне, — заявил сенешаль Йорруд. — Кровь лежит в основе силы Осрика…
Только Онрак заметил, как ошарашили заклинателя эти слова, и воин кивнул в ответ собственным мыслям. Многое открылось в них.
— …и более того, — продолжал Йорруд, — я ведь пролью и свою.
Но Трулл Сэнгар покачал головой:
— Нет. Онрак… или никто.
Затем эдур развёл руки, показав зажатые в кулаках глиняные шары.
Йорруд фыркнул, и лиосан по имени Эниас прорычал:
— Прошу дозволения убить его, сенешаль. И тем обеспечить избыток эдурской крови.
— Попробуй, и я обещаю, что в лиосанской крови тоже недостатка не будет, — отозвался Трулл. — Заклинатель, ты узнаёшь эти снаряды?
— Малазанцы называют их «ругань», — ответил Ибра Голан, предводитель клана. — Хватит и одной, учитывая, насколько мы все близко.
Трулл ухмыльнулся воину:
— Даже шкура дхенраби у тебя на плечах не выдержит, верно?
— Верно, — откликнулся Ибра Голан. — Доспехи не совсем бесполезны, однако и толку от них не много.
Монок Охем повернулся к сенешалю.
— Прими это условие, — сказал он. — И начинай молиться, лиосан.
— Не тебе отдавать мне такие приказы, — возмутился Йорруд и пришпилил Трулла яростным взглядом. — Тебе, эдур, многому ещё предстоит научиться. Мы сотворим врата, а затем настанет время расплаты.
Трулл Сэнгар пожал плечами:
— Как пожелаете.
Поправив свой испачканный кровью плащ, сенешаль шагнул в центр круга. Затем опустился на колени, уткнулся подбородком в грудь, закрыл мерцающие, серебристые глаза.
Жужжащей тучей его окружили чёрные мухи.
Какая бы связь ни соединяла Йорруда с его божеством, работала она хорошо и быстро. Золотое пламя начало вспыхивать тут и там за пределами круга. Оставшиеся трое лиосанов вернулись в свой лагерь и принялись собирать вещи.
Монок Охем вошёл в круг, следом за ним — двое воинов, Харан Эпал и Олар Шайн. Предводитель клана повернулся к Онраку и сказал:
— Хорошо охраняй своего товарища, если хочешь, чтоб он выжил. Лишь об этом думай, Онрак. Что бы ты ни увидел.
— Так и сделаю, — ответил Онрак.
Во многих важнейших вещах, как он понял, соединение душ и сознаний не было нужно, чтобы… понять мысли сородичей. Он подошёл к Труллу Сэнгару.
— Следуй за мной, — приказал воин. — Нам пора войти в круг.
Тисте эдур нахмурился, затем кивнул:
— Возьми коробку. У меня руки заняты.
Трулл приделал к ящику ремни. Онрак поднял его и повёл спутника в круг.
Лиосаны уже закончили сворачивать лагерь и теперь седлали своих белых коней.
Огонь продолжал вспыхивать вдоль границы круга, но языки его не были столь велики, чтобы представлять угрозу. Однако Онрак чувствовал приближение бога лиосанов. Или, по крайней мере, внешних слоёв его обманного образа. Осторожный, недоверчивый — не по отношению к сенешалю, разумеется, — но для этого деяния скрытому духу придётся подобраться к самой границе этого мира.
И когда Йорруд пожертвует собственную кровь, мост силы между ним и его божеством будет завершён.
Топот конских копыт сообщил о приближении остальных трёх лиосанов, которые вели четырёх лошадей в поводу.
Онрак вытащил из-под гнилой шкуры маленький обсидиановый нож в форме полумесяца, заточенный по внутренней стороне, и протянул его Труллу.
— Когда я прикажу, Трулл Сэнгар, порежь себя. Хватит нескольких капель.
Тисте эдур нахмурился:
— Я думал, ты…
— В тот миг, когда мы перейдём, я не хочу отвлекаться на что бы то ни было.
— Отвлекаться?
— Молчи. И занимайся собой.
Трулл нахмурился ещё сильнее, присел, чтобы вернуть обе «ругани» в ящик, снова плотно закрыл крышку и забросил ремни на плечо. Затем выпрямился и принял каменный нож.
Пламя набирало силу, неразрывным барьером встало по границе круга. Плетение Куральд Тирллана — однако Взошедший, который направил этот Путь, оставался невидим. Онраку было бы интересно понять его природу. Если судить по этим лиосанам, он любил чистоту, как будто такое вообще было возможно. Непримиримость. Простоту.
Простоту крови. Эта деталь говорила о древности, об изначальном, первобытном происхождении. Дух, которому поклонялись прежде немногочисленные дикари. Когда-то на земле было много подобных сущностей, рождённых первичным актом придания смысла предмету, смысла, заключённого в символы и знаки, царапины на скалах и стенах глубоких пещер.
Множество… но племена вымирали, распылялись, их пожирали более сильные соседи. Тайный язык царапин, пещеры с рисунками, которые оживали под рокот барабанов эти таинственные соборы грома… всё утрачено, позабыто. И с уходом этих секретов истаяли и сами духи, ушли в небытие.
То, что некоторые из них задержались, не удивляло Онрака. Как и то, что один из них пошёл на захват другого племени для себя. Новым для воина чувством, от которого будто свело иссушенное мёртвое горло… стал трагизм.
Во имя чистоты поклоняются лиосаны своему богу. Во имя… ностальгии этот бог поклоняется тому, что было, но чего никогда более не будет.
Пролить кровь — самая смертоносная из игр.
Как мы все скоро увидим.
Сенешаль хрипло вскрикнул, и пламя взревело в полную силу, взметнулось стеной со всех сторон. Йорруд рассёк себе левую ладонь. Внутри круга поднялся вихрь, который принёс запах таянья — весны, что пришла в северный край.
Онрак повернулся к Труллу.
— Сейчас.
Тисте эдур провёл обсидиановым ножом по краю левой ладони, затем недоумённо уставился на чистый разрез — плоть аккуратно разошлась по краям пугающе глубокой раны.
В следующий миг хлынула кровь, алые корни вились и ветвились на его серокожем предплечье.
Врата разорвались сами собой, охватили всех, стоявших в круге. Наружу от них потянулись спиральные тоннели, каждый из которых будто уходил в бесконечность. По сторонам взревел хаос, миазматический серый огонь в пространстве между порталами. Онрак подхватил зашатавшегося Трулла Сэнгара. Кровь хлестала из его левой руки, будто всё тело эдура сжимала, выдавливала какая-то невидимая, неумолимая сила.
Онрак поднял взгляд — и увидел, что Монок Охем стоит один, запрокинув голову, а ветра Теланна треплют посеребрённый мех его капюшона. Позади заклинателя мелькнули Ибра Голан, Олар Шайн и Харан Эпал — и исчезли в огненном тоннеле.
Спутники сенешаля бросились к неподвижному телу своего предводителя.
Порадовавшись, что другие сейчас заняты — или, по крайней мере, не обращают на него внимания, Онрак подтащил Трулла ближе к себе, так что их тела соприкоснулись, обнял эдура единственной рукой.
— Держись за меня, — проскрежетал воин. — Трулл Сэнгар, держись за меня — но освободи свою левую руку.
В изодранный плащ Онрака вцепились пальцы, потянули его вниз. Т’лан имасс разжал объятья и стиснул левую руку Трулла. Кровь кислотой обожгла плоть, которая уже позабыла, что такое боль. От муки Онрак чуть не разжал хватку, но сдержался и наклонился ближе к тисте э