ялся, что ребра ушиблены или даже сломаны.
Т'лан Имасс неуклюже вставал на ноги в десятке шагов.
Тралл сплюнул. — Знай я, что дверь заперта, сначала бы постучался. Это был треклятый Теломен Тоблакай. — Тут Тисте Эдур заметил, что Онрек резко повернул голову в сторону пещеры.
— Что такое? — удивился Тралл. — Он возвращается нас добить?
— Нет. В пещере… жив Садок Телланн…
— И что?
Онрек полез по осыпи к устью пещеры.
Раздраженно зашипевший Тралл медленно последовал за ним, то и дело останавливаясь, пока не вернулась способность нормально дышать.
Войдя в пещеру, он издал тревожный возглас. Онрек стоял в огне, его окружили радужные языки. В правой руке Т'лан Имасс держал останки какого-то своего собрата.
Тралл сделал шаг и поскользнулся, снова тяжело упав на груду острого кремня. Боль пронизала ребра, он снова с трудом мог вдохнуть. Тралл с руганью перекатился набок — щадя себя — и осторожно встал. Воздух был горячим как в кузнице.
А потом каверна вдруг стала темной — странное пламя исчезло.
Руки схватили Тралла за плечи.
— Ренегаты сбежали, — сказал Онрек. — Но они близко. Идем.
— Ладно. Веди, приятель.
За миг до выхода на свет Тралла пробрал холод. Две руки.
Карса шел по краю долины, найдя там некое подобие дороги. Многочисленные обвалы засыпали ее, и приходилось то и дело карабкаться по опасному, шевелящемуся под ногами гравию. Позади висели клубы пыли.
Поразмыслив, он решил, что один из незнакомцев был Т'лан Имассом. Не удивительно, ведь вся долина с карьерами, шахтами и могилами была для них святым местом… конечно, если может быть что-то святое для неупокоенных тварей. А второй — не человек… но все же чем-то знакомый. «А, из тех, что были на кораблях. Серокожие, которых я убил».
Возможно, ему нужно вернуться. Меч еще не пил живой крови. Кроме его собственной.
Впереди дорога повела вверх, прочь из долины. Мысль о возвращении по пыльному и опасному маршруту его не прельстила. Окровавить меч можно о других, более достойных врагов. Он пошел вверх.
Очевидно, шестеро Т'лан Имассов выбрали другой путь. К счастью для них. Он потерял терпение от бесконечных слов, особенно потому, что дела кричали громче, достаточно громко, чтобы заглушить жалкие оправдания.
Карса вышел к краю, влез на ровную почву. Открывшийся пейзаж был таким первозданным, какого Теблор еще не встречал на Семиградье. Ни признака цивилизации — никаких свидетельств, что этой земли касался плуг. Высокие травы прерии колышутся на жарком ветру, низкие покатые холмы тянутся до горизонта. Низины заполнены рощицами низких узловатых деревьев — серые от пыли и еще зеленые листья пляшут под ударами ветра.
Джаг Одхан. Он внезапно понял: эта земля похитит его сердце, словно первобытное пение сирен. Ее масштаб… соответствует его собственному, хотя чем — не понять. «Теломен Тоблакаи знали это место, ходили здесь до меня». Истина, хотя он не мог объяснить, откуда ее узнал.
Карса поднял меч. — Байрот Делюм — так я нарекаю тебя. Узри Джаг одхан. Так не похоже на наши горные укрытия. Даю твое имя этому ветру — смотри, как он носится и гладит травы, катается по холмам и между деревьями. Я даю этой стране твое имя, Байрот Делюм.
Теплый ветер пел на лезвиях меча, издавая неровный гул.
Вспышка движения в траве за тысячу шагов. Волки, шкуры цвета меда, длинные ноги — они выше, чем он встречал раньше. Карса улыбнулся.
И пошел вперед.
Трава достигала его груди, почва была неровной из-за узловатых корней. Мелкие создания то и дело убегали из-под ног; он вздрогнул, когда случайный олень — мелкая порода, едва ли выше колен — стрелой просвистел между стеблей.
Впрочем, он оказался не быстрее режущего клинка — Карса хорошо поест на ночь. Итак, меч утолил первую жажду не в огне битвы, а по необходимости. Теблор гадал, не ощутили ли духи недовольства от такого бесславного начала. Войдя в камень, они лишились возможности общаться с ним, хотя воображению Карсы нетрудно было расслышать саркастический комментарий Байрота. Размеренную мудрость Делюма оказалось воспроизвести труднее, но дело того стоило.
Солнце чертило ровную дугу в безоблачном небе. Карса шел и шел. На закате он заметил к западу стада бхедринов, а в двух тысячах шагов стадо полосатых антилоп замерло на холме. Звери поглядели на него, а потом развернулись и разом пропали с глаз.
Западный горизонт стал пламенным горном, когда он дошел до места, где видел антилоп.
И там его ждали.
Трава в небольшом круге была примята. В середине примостилась тренога-жаровня, полная оранжево мерцающими, не дающими дыма кусками бхедриньего кизяка. За ней сидел Джагут. Согбенный, худой до степени истощения, в рваных мехах и шкурах. Длинные седые волосы свесились по сторонам покрытого пятнами и морщинами лица, глаза словно отражали цвет пожухлой травы.
Джагут поднял взор, когда приблизился Карса, и одарил его то ли усмешкой, то ли улыбкой. Блеснули желтоватые клыки. — Ты сильно попортил шкуру оленя, Тоблакай. Но я все же приму ее в обмен на пламя.
— Согласен, — сказал Карса, бросая тушу у очага.
— Арамала связалась со мной, и пришлось тебя встречать. Ты сослужил славную службу, Тоблакай.
Карса опустил тюк и присел у жаровни. — Не питаю преданности к Т'лан Имассам.
Джагут потянулся за оленем. Небольшой нож сверкнул в руке; он стал надрезать шкуру начиная с копыт. — Вот выражение их благодарности, а ведь она бок о бок сражалась с ними против Тиранов. Как и я. К счастью, мне удалось убежать всего лишь со сломанной спиной. Завтра я отведу тебя к той, кому повезло куда меньше, чем нам с Арамалой.
Карса хмыкнул: — Я ищу джагского коня, а не знакомства с твоими друзьями.
Ветхий Джагут кашлянул смехом. — Грубые слова. Настоящий Теломен Тоблакай. Я уже позабыл и потому утратил чутье. Та, к которой я отведу тебя, призовет диких лошадей — и они придут.
— Редкостное уменье.
— Да, и уникальное. Под ее рукой и по ее воле пришли они к существованию.
— Заводчица, значит.
— В каком-то смысле, — дружелюбно кивнул Джагут, начавший сдирать с оленя шкуру. — Немногие из падших моих сородичей высоко оценят шкуру, невзирая на причиненный твоим жутким мечом ущерб. Олени арас быстрые и хитрые. Никогда не ходят по одной тропе — ха, они даже не оставляют троп! Негде залечь в засаду. И капканы бесполезны. А если их загонять, куда они бегут? Как же — в стадо бхедринов, под брюхо большим зверям. Я же сказал, хитрые. Очень хитрые.
— Я Карса Орлонг из племени Урид…
— Да, да, знаю. С далекого Генабакиса. Вы мало отличаетесь от наших падших сородичей, Джагов, забывших о славном и великом прошлом…
— Я уже не так невежествен.
— И хорошо. Меня зовут Циннигиг. Вот, теперь ты еще менее невежествен.
Карса пожал плечами: — Это имя мне ничего не говорит.
— Разумеется, ведь это мое имя. Был ли я печально знаменит? Нет, хотя иногда стремился. Разве что пару раз. Но потом я изменил намерения. А вот ты, Карса Орлонг, ты рожден для зловещей славы. Наверное, на родине ты ее уже заслужил.
— Вряд ли. Уверен, меня сочли мертвым, мои деяния не дошли до клана и семьи.
Циннигиг отрезал ляжку оленя и бросил на жаровню. Поднялось облако дыма, огонь зашипел, брызгая искрами. — Можешь так думать, но я смею полагать: все обстоит по — иному. Вести путешествуют быстро, их не волнуют границы. Когда вернешься — увидишь сам.
— Я не ищу славы, — отозвался Карса. — Однажды искал, но…
— Но?
— Изменил намерения.
Циннигиг засмеялся громче. — У меня есть вино, мой юный друг. Оно там, в сундуке.
Карса встал, подошел к сундуку — прочному, окованному железом. Вес толстых досок оказался бы вызовом даже для Карсы, вздумай он поднять сундук. — Тут нужны колеса и пара волов, — буркнул Теблор, склоняясь. — Как ты его принес?
— Я его не принес. Это он носит меня.
«Игра словами». Карса нахмурился, поднимая крышку.
В середине сундука стоял хрустальный графин, рядом пара потертых глиняных кубков. Темно-красное вино просвечивало сквозь прозрачный хрусталь, омывая стенки теплым, как заходящее солнце, светом. Карса уставился на графин и хмыкнул: — Да, вижу — он как раз под тебя, если ты свернешься клубком. Ты, графин и жаровня…
— Жаровня? Это было бы жаркое путешествие!
Теблор нахмурил лоб: — Разумеется, не разожженная.
— О да. Кончай болтать и налей нам вина. Я уже переворачиваю мясо.
Карса протянул руку — и отдернул: — Как там холодно!
— Я предпочитаю вино охлажденным, даже красное. Вообще-то я всё предпочитаю охлажденным.
Теблор скривился, доставая графин и кубки: — Так все-таки кто же тебя принес?
— Надеюсь, ты поверишь всему, что я расскажу. И тому, что увидишь своими глазами, Карса Орлонг. Не так давно тут проходила армия Т'лан Имассов. Нашли ли они меня? Нет. Почему? Я прятался в сундуке, конечно же. Нашли ли они сундук? Нет, потому что он был валуном. Нашли ли они валун? Наверное. Но это же был простой валун… Да, я понимаю, о чем ты думаешь. Ты совершенно прав. Я говорю не о магии Омтозе Феллака. Зачем бы мне использовать Омтозе Феллак, если как раз по его следу идут Т'лан Имассы? Ну нет. Разве есть такой космический закон, что Джагут может использовать только Омтозе Феллак? Я прочитал звезды тысячи ночных небес и ни разу не видел, чтобы они сложились в такие письмена. О да, на небе много законов, но ни один и отдаленно не напоминает этот. И вовсе нет необходимости призывать Форкрул Ассейлов и просить рассудить нас. Поверь мне, их суд всегда влечет за собой пролитие крови. Редко кто удовлетворяется их решениями, еще реже остается в живых после их решений. Скажи, разве это вообще можно назвать правосудием?! О да, наверное, это и есть чистейшая справедливость: обвинитель и обвиняемый получают возможность влезть в шкуру друг друга. По сути, это не вопрос, кто прав и кто неправ. Это попытка решить, кто менее неправ. Ты улавливаешь….