— Ты стал слишком умным, Карак.
Сапер вздохнул. — Да уж. Наверное, старею.
— И я так подумал. В следующий раз попросту проткни ублюдка ножом.
— Удивительно, что он выжил.
Преследующие врага хундрилы Горячих Слез унеслись далеко за гребень долины — набег против малазанской армии превратился в войну племен. До рассвета оставалось два звона. Пехотинцы спустились собирать раненых, искать арбалетные болты; они снимали всё с тел павших малазан — ничего полезного нельзя оставить противнику. Угрюмое, некрасивое завершение любой битвы, и лишь покров тьмы дарует людям милость.
Сержант Геслер показался из мрака и подсел к умершему очагу. Стянул перчатки, швырнув в пыль; начал растирать лицо.
Каракатица подал голос: — Слышал, кого-то смяли.
— Да. Тут ничего не поделаешь, особенно в начале. Налетели быстро. Почти все бедняги могли бы спуститься с кургана живыми. А сошло всего четверо.
Скрипач вскинул голову. — Из трех взводов?
Геслер кивнул и плюнул в угли.
Тишина.
Каракатица заворчал: — Что-нибудь всегда идет не так.
Геслер вздохнул, подобрал перчатки. Встал. — Могло быть и хуже.
Скрипач и Каракатица смотрели, как он уходит.
— Что случилось, как считаешь?
Скрипач пожал плечами. — Думаю, скоро узнаем. А сейчас найди капрала Тарра, пусть соберет остальных. Я должен растолковать, что мы сегодня делали плохо.
— Начнешь с того, что повел нас вверх по склону?
Скрипач поморщился. — Да, с этого.
— Только помни, что если бы не повел, — задумчиво сказал Каракатица, — еще больше налетчиков пролетели бы к захваченному кургану. Твоя долбашка свою работу сделала — отвлекла их. Как раз настолько, чтобы хундрилы подоспели и отвлекли снова.
— Пусть так, — согласился сержант. — Но будь я рядом с Геслером, может, мы спасли еще больше морпехов.
— Или влезли в самую кашу, Скрип. Сам знаешь: так думать не стоит.
— Полагаю, ты прав. Ну, собираем всех.
— Да.
Гамет поднял глаза, когда в шатер вошла Адъюнкт. Она была бледной — не спала, наверное — и без шлема, обнажив коротко остриженные волосы мышиного цвета.
— Я не стану протестовать, — сказал Гамет, когда целители удалились.
— Против чего? — спросила Адъюнкт, озираясь и осматривая матрацы, на которых лежали другие раненые.
— Против отстранения от командования.
Ее взор снова упал на него. — Вы были неосторожным, Кулак, вы подвергли себя слишком большому риску. Едва ли это заслуживает лишения чина.
— Мое присутствие помешало морским пехотинцам пойти на помощь товарищам, Адъюнкт. Мое присутствие привело к потере жизней.
Она не ответила, пока не подошла ближе. — Каждая схватка берет дань жизнями, Кулак. Вот бремя командира. Вы думали, это будет война без пролития крови?
Он отвел глаза, морщась от волны тупой боли — исцеление провели слишком поспешно. Хирурги вынули из ноги дюжину глиняных осколков. Зашили порванные мышцы. Но он понимал, что ночью с ним была удача самой Повелительницы. А вот о несчастном коне такого не скажешь. — Когда-то я был солдатом, — прохрипел старик. — Но я уже не солдат. Вот что я открыл ночью. Быть кулаком… что же, командование стражей имения было пределом моей компетенции. Целый легион? Нет. Простите, Адъюнкт, я…
Она внимательно изучила его и кивнула: — Требуется некое время для полного излечения от ран. Кого из капитанов рекомендуете для временного повышения?
«Да, так и должно быть». — Капитана Кенеба, Адъюнкт.
— Не возражаю. А теперь должна вас покинуть. Возвращаются хундрилы.
— Надеюсь, с трофеями.
Она кивнула.
Гамет выдавил улыбку. — Отлично.
Солнце почти вскарабкалось в зенит, когда Корабб Бхилан Зену'алас остановил взмыленного коня подле Леомена. То и дело подъезжали еще воины, но могло потребоваться несколько дней, прежде чем разобщенные отряды смогут соединиться. Облаченные в легкие доспехи хундрилы оказались способны не отставать от конников Рараку, явив себя яростными и умелыми бойцами.
Теперь в засады попадали сами налетчики. Послание, доставленное с великим усердием: они недооценили Адъюнкта.
— Твои первые подозрения оказались верны, — прорычал Корабб, оседая в седле. Конь под ним дрожал. — Императрица умеет выбирать мудро.
Правую щеку Леомена задел арбалетный болт, блестящая корочка покрылась слоями пыли. Услышав мысли Корабба, он поморщился, склонился на сторону и сплюнул.
— Худово проклятие чертовым морпехам, — продолжал Корабб. — Если бы не их гренады и штурмовые арбалеты, мы порубили бы всех. Вот бы найти один такой самострел — зарядный механизм, должно быть…
— Тихо, Корабб, — пробормотал Леомен. — Для тебя есть приказы. Выбери достойного гонца и дай трех запасных лошадей, чтобы скакал к Ша'ик как можно быстрее. Пусть передаст: я продолжу набеги, изучая характер ответов Адъюнкта, и присоединюсь к Избранной за три дня до подхода малазан. И еще: я совсем теперь не верю в стратегию Корболо Дома, как и в его тактику — да, Корабб, она не прислушается, но эти слова должны быть сказаны перед свидетелями. Понял?
— Понял, Леомен Молотильщик, и выберу самого лучшего наездника.
— Иди же.
Глава 20
Тень вечно в осаде, ибо такова ее природа. И ночь пожирает, и свет похищает. Мы видим, как тень вечно отступает в места тайные, только чтобы вернуться вслед за войной тьмы и света.
Веревка посетил эдурские корабли. Трупы лежали повсюду, уже гниющие и покрытые тучами вопящих, дерущихся чаек и ворон. Резак стоял на носу и молча наблюдал, как Апсалар бродит среди тел, то и дело останавливаясь, чтобы рассмотреть подробности. Ее размеренное спокойствие наводило на даруджа дрожь.
Они подтащили изящную лодку, и Резак слышал, как усиливающийся бриз нагоняет волны, звучно шлепая о корпус. Но, хотя погода так и звала вперед, ими овладела вялость. Пора отплывать, но куда именно, бог-покровитель сказать не потрудился. Другой слуга Тени ждет их… где-то.
Он снова попробовал левую руку, поднимая и опуская. Плечо ломило, но уже не так сильно. Орудовать ножами хорошо, пока ты не сталкиваешься с меченосцем в латах — и тогда все дурные свойства коротких клинков для ближнего боя становятся очевидными.
Пора, заключил он, изучить стрельбу из лука. А потом, обретя опыт… кинжал, наверное — орудие Семиградья, сочетающее преимущества ножа и довольно длинного меча. Почему-то мысль о владении настоящим длинным мечом его не привлекала. Возможно, потому, что это оружие солдата, лучше всего подходящее в сочетании со щитом, круглым или удлиненным. Неуважение к левой руке, если учесть его навыки.
Вздохнув, Резак опустил глаза к палубе и, преодолев отвращение, всмотрелся в россыпь трупов под покрывалом суетливых птиц.
Заметив лук. Тетива была порвана, стрелы лежали россыпью; колчан так и остался у бедра Эдур. Резак подошел, присел. Лук более тяжелый, чем он привык видеть, сильно выгнутый, на концах из рога. Размер где-то между «длинным луком» и луками конных воинов. У Эдур, наверно, он считался просто коротким луком. Ненатянутый, лук был Резаку по плечо.
Он начал подбирать стрелы, а потом, отгоняя ворон и чаек, перекатил труп лучника и снял пояс с колчаном. Там нашелся небольшой мешочек с шестью навощенными тетивами, кусочками твердой смолы, тонким железным ножом и тремя запасными зубчатыми наконечниками.
Выбрав тетиву, Резак распрямился. Надел одну из петель на вырезку в конце ребра лука, приладил оружие к ноге и сильно потянул за верхнее ребро.
Труднее, нежели он ожидал. Лук дергался, пока Резак пытался надеть петлю на вырезку. Наконец преуспев, он внимательнее осмотрел лук и натянул. Дыхание со свистом вырвалось между зубов — он старался натянуть тетиву как можно сильнее; это, понял он, отпуская нить, будет просто-таки вызовом.
Тут Резак ощутил чей-то взгляд и обернулся.
Апсалар была у главной мачты. Руки ее покрывали пятнышки и брызги: высохшая кровь.
— Что ты делала? — спросил он.
Женщина пожала плечами: — Осматривалась.
«Влезши в чужую грудную клетку?» — Пора уплывать.
— А ты уже решил, куда?
— Уверен, ответ скоро будет, — сказал он, нагибаясь за стрелами и поясом, к которому были подвешены колчан и мешочек.
— Колдовство здесь… странное.
Его голова дернулась. — О чем ты?
— Не знаю точно. Знакома с садками… не на личном опыте.
«Понимаю».
— Но, — продолжала она, — если это Куральд Эмурланн, он неким образом изменен. Некромантия. Магия жизни и смерти врезана даже в древесину корабля. Как будто его освящали ведуны и кудесницы.
Резак нахмурился: — Освящали. Так, словно корабль — храм.
— Был. И остался. Пролитая кровь не осквернила его. Вот я о чем. Похоже, даже садки могут впадать в варварство.
— Так, словно владеющие силами садка могут менять его природу. Мой покойный дядя нашел бы такую идею завораживающей. Не осквернение, значит, а деградация.
Она медленно озиралась вокруг. — Рашан. Меанас. Тюр.
Он понял мысль. — Думаешь, все доступные людям садки есть по сути деградация садков Старших.
Она подняла руки. — Даже кровь гниет.
Резак все сильнее морщил лоб. Он не понимал, что она имеет в виду, и не находил желания уточнять. Проще и безопаснее казалось проворчать что-то невнятное и подойти к борту. — Нужно воспользоваться бризом. Конечно, если мы закончили здесь.
Вместо ответа она подошла и перелезла через поручень.
Резак глядел, как она проходит к своему месту — к рулю. Помедлил, оглядываясь в последний раз. И оцепенел.
На далеком Авалю стояла одинокая фигура, опирающаяся на двуручный меч.
Скиталец.
Резак понимал, что остальные тоже там, сидят или лежат вокруг. Человек шесть малазанских солдат. За деревьями Тисте Анди, сребровласые, словно призраки. Картина как будто врезалась в рассудок ледяным, обжигающим воспоминанием. Он вздрогнул, с трудом отводя взор, и торопливо присоединился к Апсалар у руля, попутно вытягивая канат якорного камня.