День заканчивался, тени в глубоких оврагах на юго-западной стороне оазиса стали гуще. Когда конь перебрался через каменную россыпь и обогнул торчащий утес, гнилостная вонь вдруг ударила по чувствам животного и седока.
Тропа преграждена: мертвая лошадь и рядом труп человека.
Сердце забухало в груди. Корабб соскользнул с коня и осторожно пошел вперед.
Гонец Леомена, один из тех, кого он послал по прибытии отряда. Арбалетный болт вошел в висок, пронзив череп и выбросив кровавые осколки на другой стороне.
Корабб оглядел рваные скалы, решив, что если там засели ассасины, он уже был бы мертвым. Наверное, они не ждали других гонцов.
Он вернулся к коню. Перевести животное через трупы было трудно, но вскоре он смог вскочить на спину. Корабб продолжил путь, озираясь по сторонам.
Через шестьдесят скачков открылся песчаный спуск, а дальше трясли пыльными кронами деревья гилдинга.
Облегченно вздохнув, Корабб пришпорил коня.
Два удара молотом в спину швырнули его вперед. Седла и стремян не было, так что Корабб ухватился за шею. Животное завизжало от боли и понеслось. Движения ослабили паническую хватку, твердое колено раз за разом ударяло по шлему — шлем отлетел, теперь узловатый cустав колотил его за голове.
Корабб держался, хотя постепенно и съезжал все ниже и вперед. Теперь его истязали сразу две передние ноги. Он стал помехой, и бег коня замедлялся. Корабб — одна нога болталась, ударяясь о жесткую землю — ухитрился покрепче прижаться к конской шее.
Еще один болт звякнул о почву, отлетев куда-то влево.
Конь остановился на середине склона.
Корабб опустил вторую ногу, изогнулся и снова влез на спину животного. Уздечка слетела; он схватился за гриву и вогнал пятки в бока.
Очередной болт ударился о камень; копыта застучали по плотному песку. Внезапно полился свет.
Прямо впереди был оазис, суливший укрытие среди деревьев.
Корабб лег на шею коня, принуждая его скакать сильнее.
Они влетели на тропу между деревьев. Корабб оглянулся, заметив на левом боку коня глубокий кровоточащий порез. А потом увидел свое копье, косо висевшее за плечами. В древке застряли два арбалетных болта. Каждый вонзился поl своим углом, причем одновременно, так что две трещины остановили дальнейшее движение наконечников.
Корабб сорвал и отбросил оружие.
И бешено поскакал по тропе.
— Полосы тигра, — пробормотала она, щурясь за дымом ржавого листа, — нарисованные на жабе. Почему-то они делают тебя еще опаснее на вид.
— Да, милая, я чистый яд, — буркнул Геборик, рассматривая ее в полутьме. Во взгляде снова жизнь, острота — намек, что женщина избавляется от одуряющего тумана дурханга. Она все еще кашляла, словно в легких полно жидкости, но подмешанный в ржавый лист шалфей явно помогал.
Сциллара ответила на взгляд, состроив удивленную — и слегка неприветливую — гримасу. Она размеренно тянула дым из мундштука, выпуская через ноздри.
— Если бы я мог тебя видеть, — пробурчал Геборик, — решил бы, что тебе лучше.
— Лучше, Дестриант Трича. Но я — то вообразила, твои кошачьи глаза пронизывают любую завесу.
Он хмыкнул: — Нет, я скорее судил по твоему голосу. Больше не глотаешь слова.
— Что будем делать? — спросила она, чуть запнувшись.
— Скоро спустится сумрак. Я схожу отыщу Лэорика. Хотелось бы, чтобы ты сопровождала.
— А потом?
— Потом я отведу тебя к Фелисин Младшей.
— Приемной дочери Ша'ик.
— Да.
Сциллара отвела взгляд, задумчиво затянувшись дымом ржавого листа.
— Сколько тебе лет, милая?
Она пожала плечами. — Сколько следует. Если я должна слушаться приказов Фелисин Младшей, пусть так и будет. Сожаления бессмысленны.
Неловкая беседа, вся из перескакиваний, от которых ум за разум заходит. С Ша'ик было почти так же. Возможно, подумал он и поморщился, талант интуитивного мышления дарован лишь женщинам — вот ему явно не хватает опыта, невзирая на преклонные годы. Храм Фенера был по преимуществу мужским, если говорить о священстве, а жизнь Геборика-вора по необходимости почти исключала близкие знакомства. Он снова оказался на мели. — Думаю, Фелисин Младшая не очень хочет кем-то командовать. Это не смена одного культа на другой, Сциллара — ну, не в том смысле, который тебе понятен. Никто не хочет тобой манипулировать.
— Как скажешь, Дестриант. — Она тяжко вздохнула и села прямее, отложила трубку кальяна. — Ладно, веди меня во тьму.
Его глаза сощурились. — Поведу, едва она придет…
Тени вытянулись, сумев поглотить всю низину под их позициями. Ша'ик встала на гребне самого северного вала, изучая далекое скопища малазанских солдат, все еще окапывавшихся на высоких местах. Ее сестра методична, как всегда.
Она поглядела налево, на позиции Корболо Дома. Все в готовности к завтрашней битве; она различила командира-напана в окружении помощников и вестовых — стоит на краю среднего бастиона и занят тем же, что и она. Изучает армию Таворы.
«Все мы на местах». Внезапно происходящее показалось таким бессмысленным. Игра в кровожадных тиранов, армии, толкаемые к неизбежной схватке. Холодное пренебрежение жизнями, которые будут потеряны в угоду грубым желаниям. К чему эта безумная жажда правления? «Чего ты от нас хочешь, Императрица Лейсин? Семь Городов никогда не успокоятся под твоим игом. Тебе придется порабощать, но какой в том прок?»
А ее богиня? Она чем-то отличается от Лейсин? Все когти выпущены, чтобы хватать, рвать, мочить песок алой жижей.
«Но Рараку тебе не принадлежит, дорогая Дриджна, пусть твои притязания яростны. Теперь я вижу. Пустыня свята сама по себе. И ныне она восстает — ощути, богиня! Она восстала! Против всех и каждого».
Стоявший позади Матток молча озирал позиции врага. Но теперь он подал голос: — Адъюнкт показалась, о Избранная.
Ша'ик оторвала взгляд от Корболо Дома и посмотрела туда, куда указал вождь.
На коне из табуна Паранов. Разумеется. Рядом двое пеших виканов. Сестра была в полных доспехах, шлем поблескивал багрянцем в умирающем свете.
Ша'ик резко перевела взгляд назад, на позиции Дома. — Прибыл Камист Рело… открыл свой садок и направил на врага. Но меч Таворы его отвергает… так что он шарит вокруг, в армии. Выискивает верховных магов… неожиданных союзников… — Еще миг, и она вздохнула. — И находит лишь нескольких шаманов и взводных магов.
Матток пророкотал: — Те двое виканов с Адъюнктом. Это они, знаменитые Нил и Нетер.
— Да. Говорят, они сломлены духом — в них нет силы, ибо ее давал клан, а клан их истреблен.
— Пусть так, Избранная, — буркнул Матток. — Если она держит их в отатараловой дымке, значит, они не так уж слабы.
— Или Тавора не желает показать их слабость.
— К чему беспокоиться, если мы уже знаем?
— Чтобы усугубить сомнения, Матток.
Он вежливо кивнул, одновременно пробурчав с раздражением: — Это болото не имеет дна, Избранная…
— Погоди! — Ша'ик глянула на Тавору. — Она отослала меч… Камист Рело прекратил поиск… и теперь — ах! — Это слово стало криком удивления, ибо она ощутила молчаливое высвобождение силы Нила и Нетер — силы куда большей, чем они могли иметь.
Ша'ик задохнулась, а богиня внутри нее отпрянула как ужаленная, испустив заполнивший череп вопль.
Ибо Рараку отвечала на зов. Множество голосов возвысились в песне, возмутились откровенным, неумолимым желанием — это звук бесчисленных душ, восставших против тесных цепей.
Цепи тени. Цепи как корни оторванного, чуждого фрагмента садка. Эта вещь из тени посмела связать их души и питаться жизненной силой. — Матток, где Леомен? Нам нужен Леомен.
— Не знаю, Избранная.
Она снова отвернулась в сторону Корболо Дома. Тот был первым на валу, широко расставил ноги, пальцы на поясе с мечом, изучает врага с видом полнейшего превосходства. Ша'ик хотелось кричать.
«Ничто… ничто не таково, каким кажется».
На западе солнце обратило горизонт в багряное пожарище. День тонул в огненном море; она взирала на плывущие над землей тени, и холодело сердце.
Проход около шатра Геборика был пуст, куда ни гляди. Казалось, солнце зашло слишком быстро, и сумерки поразила странная немота. В воздухе недвижно повисла пыль.
Дестриант Трича помедлил у выхода.
Сциллара спросила сзади: — Где все?
Он и сам удивлялся. И тут волосы начали подниматься на шее. — Ты слышишь, девочка?
— Только ветер воет.
Но ветра не было.
— Нет, не ветер, — пробормотала Сциллара. — Песня. Издалека — от армии малазан, как думаешь?
Он молча покачал головой.
Еще миг, и Геборик жестом велел Сцилларе идти следом. Казалось, песня повисла в воздухе, подняв эту шевелящуюся на уровне глаз завесу пыли. Пот тек по рукам и ногам. Страх. Страх прогнал весь город с улиц. Эти голоса — звуки войны.
— Должны быть дети, — говорила Сциллара. — Девушки…
— Почему именно девушки?
— Шпионки Бидитала. Его избранные служительницы.
Он оглянулся. — Те, кого он… пометил?
— Да. Они должны быть… повсюду. Без них…
— Бидитал слеп. Возможно, он отослал их в иное место или вовсе удалил. Будут… события ночью, Сциллара. Прольется кровь. Не сомневаюсь, игроки уже занимают места.
— Он говорил об этой ночи, — отозвалась она. — Часы тьмы перед битвой. Он сказал, мир изменится.
Геборик оскалил зубы. — Глупец погрузился к самому дну Бездны и мутит черный ил.
— Он грезит о высвобождении истинной Тьмы, Дестриант. Тень — лишь выскочка, мир, рожденный компромиссом и полный самозванцев. Куски нужно вернуть Первой Матери.
— Не просто глупец, значит, а безумец. Говорить о древнейшей из битв так, словно ты стал достойной ее силой… Бидитал потерял разум.
— Он сказал, что-то близится, — пожала плечами Сциллара. — Не заподозренное никем, лишь Бидитал может надеяться его контролировать, ведь только он помнит Тьму.
Геборик застыл на месте. — Худ побери его душу. Я должен идти к нему. Сейчас.