Несвежее лицо Буяна скривилось под рыжей бородой — слишком горькое выражение, чтобы сойти за усмешку: — Если ты хочешь нам тут травить, Смычок, что даже у врат Худа есть надежда, можно повернуть любой прилив и так далее — ты разум потерял. Парни и девчонки, здесь стоящие, вовсе не особенные. Все три треклятых легиона…
— Знаю, — оборвал его Смычок. — Среди нас дураков нет. Но сейчас я прошу слушать меня без пререканий. Я говорю. Вы слушаете. Когда закончу, дам знать. Согласны?
Бордюк повернул голову, харкнул. — Ты Худом клятый Сжигатель Мостов.
— Был. А у тебя с этим проблемы?
Сержант Шестого взвода оскалился: — Я о том, сержант, что я готов слушать. Как пожелаешь.
— Как и мы, — буркнул Геслер. Буян молча кивнул.
Смычок поглядел на Каракатицу: — А ты?
— Только потому, что это ты, Скрипач, а не Еж. Прости, Смычок.
Глаза Бордюка расширились: он узнал имя. И сплюнул еще раз.
— Спасибо.
— Рано благодарить, — сказал Каракатица, но сгладил резкость тона слабой улыбкой.
— Ладно, начну с истории. Было это с Ноком, адмиралом… хотя тогда он был не адмиралом, а командиром шести дромонов. Буду удивлен, если кто-то из вас слышал эту историю, но если и слышали, молчите. Вы тогда сами поймете, к чему я веду. Шесть дромонов, идущих наперерез флоту Картула в три пиратских галеры, благословленных жрецами Д» рек. Осенней Змеи. Да, вы знаете прозвище Д» рек, но я произнес его для пущего впечатления. Ну, так флот Нока встал у Напанских островов, вошел в устье реки Кулибор, чтобы наполнить бочки свежей водой. Так поступают любые корабли, идущие в Картул или из него в Пучину. Шесть кораблей, набирающих воду, бочки под палубами.
В полудне от Напанских островов помощник кока на флагмане вскрыл первую бочку. Из дыры выпала змея. Паральтовая змея. Обвила парню руку. Впилась в левый глаз. Он с воплями выбежал на палубу, а змея крепко держалась челюстями, обвивала шею. Что ж, парень смог шагнуть два раза и умер, упал уже белый, словно солнцем пропеченный двор. Змею убили, но, как понимаете, слишком поздно.
Нок был молод и просто пожал плечами, отметая эту «чепуху». Но когда весть разошлась и матросы начали страдать от жажды на корабле, забитом бочками со свежей водой — никто не решался их открыть — он пошел и сделал очевидное. Вскрыл вторую бочку. Повернул набок собственными руками. — Смычок помедлил. Похоже, никто не знает истории. Он видел, как они внимательны.
— Проклятая бочка кишела змеями. Они полились на палубу. Чертово чудо, что Нока не укусили. Видите ли, это было всего лишь начало сухого сезона. Паральтовы змеи уходили из реки в море. Все бочки на всех шести галерах были полны змей.
Флот так и не вступил в бой с картулианцами. Когда они вернулись к Напам, половина людей на бортах погибла от жажды. Все корабли продырявили вне гавани, набили приношениями Д» рек Осенней Змее и послали в глубины. Ноку пришлось ждать еще год, чтобы разбить жалкий флот Картула. Еще два месяца, и остров был завоеван. — Он замолчал, качая головой. — Нет, я не закончил. Это история о том, как не надо делать. Вы не уничтожите знамение, воюя с ним. Нет, нужно сделать наоборот. Проглотить его.
Смущенные лица. Геслер первым опомнился и заухмылялся — бронзовое лицо стало на удивление белым. Смычок не спеша кивнул.
— Если мы не ухватимся за знамение обеими руками, станем горевестниками для наших рекрутов. Для всей клятой армии. Эй, я вроде слышал, что ближайшее кладбище тут оползнем сметено, кости вылезли наружу? Советую пойти проверить. Прямо сейчас. Ладно, я закончил.
Геслер посмотрел на своего капрала.
— Выходим через два дня.
«Пока еще чего-нибудь не случилось», молча добавил Гамет. Поглядел на Нила и Нетер, сидевших у стены. Их трясло от последствий знамения, его сила заставила подростков съежиться и побледнеть.
Тайны одолевают мир. Гамет уже чувствовал их леденящее дыхание, отзвуки силы, не принадлежащей никому из богов, но тем не менее опасной. Неумолимой, словно законы природы. Истина под костью. По его мнению, Императрице лучше было бы немедленно распустить Четырнадцатую Армию. Тщательно перераспределить взводы, рассеять их по всей империи. Подождать еще год или два, до следующей волны добровольцев.
Казалось, слова Адъюнкта прямо отвечали на мысли кулака. — Мы не можем допустить, — сказала она, против обыкновения нервно расхаживая из угла в угол. — Четырнадцатая не может быть разбита еще до выхода из ворот Арена. Если такое случится, весь субконтинент будет необратимо потерян. Лучше нам погибнуть в Рараку. Силы Ша'ик, по крайней мере, были бы уменьшены.
— Два дня.
— А пока что я хочу, чтобы Кулаки собрали офицеров в ранге лейтенантов и выше. Сообщите им, что я лично посещу каждую роту, начиная с сегодняшней ночи. Не намекайте, куда я пойду вначале, пусть все будут наготове. Кроме дозоров, все солдаты запираются в казармах. Особенно следите за старослужащими. Они захотят напиться и будут пить без остановки, если получится. Кулак Баральта, свяжитесь с Орто Сетралем, велите собрать отряд Алых Клинков. Пусть перевернут лагеря маркитантов, конфискуют весь алкоголь, дурханг или что здешние жители используют для притупления чувств. Поставить пикеты вокруг лагерей. Вопросы? Хорошо. Всем свободны. Гамет, пришлите Т'амбер.
— Слушаюсь, Адъюнкт. «До необыкновения беззаботно. Твоя надушенная любовница должна держаться подальше от всех взоров. Они знают, разумеется. И все же…»
В холле Блистиг обменялся кивком с Баральтой и ухватил Гамета за локоть. — Со мной, прошу.
Нил и Нетер мельком поглядели на них и поспешили выйти.
— Уберите руку, чтоб вас, — спокойно сказал Гамет. — Я могу идти без вашей помощи, Блистиг.
Ладонь разжалась.
Они нашли пустую комнату с усеянными крюками стенами, очевидно, прежде служившую кладовой Воздух пах ланолином.
— Пришло время, — без долгих предисловий сказал Блистиг. — Мы не можем выйти через два дня, Гамет, ты сам знаешь. Мы вообще не способны на марш. Будет в худшем случае мятеж, в лучшем — поток дезертирств. Четырнадцатой конец.
Радостный блеск в глазках этого человека родил в Гамете кипящую ярость. Не сразу ему удалось побороть эмоции, уверенно взглянуть в лицо Блистигу. — Появление ребенка — результат сговора между вами и Кенебом?
Блистиг отпрянул, словно ударенный. Лицо потемнело. — Да за кого ты меня принимаешь…
— Прямо сейчас? — буркнул Гамет. — Не уверен…
Недавний начальник гарнизона потянул «ленту миролюбия» на рукояти меча… но тут между ними, лязгнув доспехами, ступил Тене Баральта. Будучи выше и плечистее обоих малазан, темнокожий воин разделил их руками. — Мы здесь для того, чтобы достичь согласия, а не чтобы убить друг друга, — загудел он. — К тому же, — добавил он, глядя на Блистига, — подозрения Гамета пришли в голову и мне.
— Кенеб не согласился бы, — прохрипел Блистиг, — пусть вы верите, что я на такое способен.
Гамет отошел, встав лицом к стене. Мысли кружились в голове. Наконец он покачал головой и сказал, не оборачиваясь: — Она просит два дня…
— Просит? Это был приказ…
— Значит, вы плохо слушали, Блистиг. Адъюнкт молода и неопытна, но ее нельзя назвать глупой. Она видит то же, что вы и я. Но она просит у нас два дня. Когда придет время выступать… что же, конечное решение покажется вас очевидным, каково бы оно ни было. Верьте ей. — Он повернулся. — Хотя бы в этом одном. Два дня.
После долгого мига молчания Баральта кивнул: — Да будет так.
— Ладно, — соизволил сказать Блистиг.
«Благослови нас Беру».
Когда Гамет собрался уходить, Тена Баральта коснулся его плеча. — Кулак, — сказал он, — что за ситуация с этой… этой Т'амбер? Вы знаете? Почему Адъюнкт так… стесняется? Женщины часто берут для любви других женщин — это не преступление, разве что в глазах влюбленных мужчин. Так было и так будет.
— Стесняется? Нет, Тене Баральта. Она ценит уединенность. Адъюнкт просто ценит уединенность личной жизни.
Бывший Клинок настаивал: — Какова эта Т'амбер? Она пользуется излишним влиянием на командующую?
— Понятия не имею. Отвечу лишь на первый вопрос. Какова она? Кажется, была наложницей в Великом Храме Королевы Снов в Анте. Но вообще я общался с ней лишь по делам Адъюнкта. Т» амбер не особенно разговорчива… «Это еще очень мягко сказано. Красива, да, и отдалена. Слишком влияет на Адъюнкта? Хотелось бы знать». Кстати, о Т'амбер. Вынужден вас покинуть.
У двери он помедлил, оглянулся на Блистига. — Вы дали хороший ответ, Кулак. Я более вас не подозреваю.
В ответ тот просто кивнул.
Лостара Ииль положила последнюю часть обмундирования Алого Клинка в сундук, опустила крышку, заперла замок. Выпрямилась и отошла, чувствуя себя несчастной. В принадлежности к наводящей ужас роте таилось большое удовольствие. То, что Алых Клинков ненавидели сородичи и презирали жители родной земли, оказалось до удивления приятным. Ибо она сама ненавидела сородичей.
Родившись дочерью вместо желанного сына в семье пардийцев, детство она провела на улицах Эрлитана. У многих племен было обычной практикой — пока не пришли малазане со своим семейным кодексом — бросать нелюбимых детей, едва они достигали пятого года жизни. Служители разных храмов, последователи загадочных культов, часто искали таких беспризорных детей. Никто не знал, что с ними случалось. Оптимисты среди грубых уличных приятелей Лостары надеялись, что в культах они найдут некое спасение. Обучение, еду, безопасность, возможность стать аколитами храмов. Но большинство детей подозревало совсем иное. Они слышали рассказы — или сами видели — как темными ночами фигуры под капюшонами вывозят из задних дворов храмов прикрытые рогожей телеги, везут их к переполненным крабами прудам к западу от города. Пруды те слишком мелкие, и легко можно различить на дне расколотые детские косточки…
В одном были согласны все. Алчность храмов ненасытима.
Оптимисты или пессимисты, дети Эрлитана делали что могли, избегая ловцов с шестами и веревками. Можно было продлить жизнь, известную свободу, пусть и горькую.