— Возьми меня Худ, — бросила Улыба. — Недаром тут всякая падаль валяется.
— Да, — ответил полукровка, — только крутые выживают. Тут много племен, я видел разные знаки.
— Ты их заметил? Хорошо, — поощрил его Смычок. — Теперь ты наш разведчик.
Улыбка Корика стала шире: — Если настаиваете, сержант…
— Но не ночью. Ночью разведчик — Улыба. И Бутыл, если ему садок позволяет.
Бутыл скривился, но кивнул: — Очень хорошо, сержант.
— А какая роль у Карака? — спросила Улыба. — Лежать как перевернутая черепаха?
«Перевернутая черепаха? Выросла у моря, да?» Смычок оглянулся на бывалого солдата. Тот спал. «Я тоже так делал в давние дни, когда от меня ничего не ожидали, когда я ни за что не отвечал. И я тоскую по тем дням». — Задача Каракатицы, — ответил Смычок, — сохранять ваши жизни, когда меня нет поблизости.
— Почему же он не капрал? — Миловидное лицо Улыбы исказилось негодованием.
— Потому что он сапер, подружка. Тебе сапер в капралах не понравился бы. «Хотя я тоже сапер. Но лучше не говорить…»
Подошли солдаты регулярной пехоты с водяными мехами.
— Пейте не спеша, — инструктировал Смычок. Геслер кивнул ему из тени фургона. Смычок пошел туда, за ним Бордюк.
— Да, интересно, — пробормотал Геслер. — Больной маг Бордюка… его садок — Меанас. У моего мага, Тавоса Понда, то же самое. Ну, Смычок, твой парень…
— Сам точно не знаю.
— Тоже Меанас, — прогудел Бордюк, потянув себя за бороду (Смычок подозревал, что такая привычка скоро станет его раздражать). — Балгрид свидетель. Все они — Меанас.
— Я и говорю — интересно.
— Это можно использовать, — заявил Смычок. — Пусть вместе проводят ритуал — иллюзии чертовски полезны, когда хорошо сделаны. Я вытянул у Быстрого Бена, что все дело в детальности. Нужно свести их ночью…
— Ах, — раздался голос из-за фургона. К ним подошел лейтенант Ранал. — Все мои сержанты воедино. Вовремя.
— Решили глотать пыль со всеми нами? — спросил Геслер. — Очень великодушно.
— Не думай, что я о тебе не слышал, — ощерился Ранал. — Будь моя воля, таскать бы тебе бурдюки, Геслер…
— Тогда вы от жажды бы страдали, — возразил сержант.
Лицо Ранала потемнело. — Капитан Кенеб желает знать, есть ли маги в ваших взводах. Адъюнкту нужно провести учет всех.
— Ни одного…
— Трое, — вмешался Смычок, игнорируя яростный взгляд Геслера. — Все слабые, как и можно ожидать. Скажите капитану, они хороши для скрытных действий.
— Свое мнение держи при себе, Смычок. Три, говоришь. Отлично. — Лейтенант развернулся и ушел.
Геслер взвился: — Можем потерять магов…
— Нет. Не налезай на лейтенанта, Гес, хотя бы сейчас. Парень ничего не знает о командовании в поле. Вообрази, велел сержантам придерживать мнения. Если улыбнутся Опонны, Кенеб объяснит ему пару полезных вещей.
— Это если Кенеб чем-то лучше, — буркнул Бордюк. И прочесал бороду. — Есть слух, что он единственный выжил из роты. Сами знаете, что это обычно значит.
— Поглядим, увидим. Еще рано точить ножи…
— Точить ножи, — сказал Геслер. — Вот теперь ты говоришь на понятном языке. Я приготовился глядеть и видеть, Скрип. Пока что. Ладно, давай соберем магов ночью. Если сумеют побеседовать, не убив друг друга — значит, мы сделали два шага вперед.
Рога возвестили продолжение похода. Солдаты вскакивали с кряхтением и руганью.
Первый день похода завершился. Гамету казалось, они отошли от Арена на весьма жалкое расстояние. Разумеется, этого и следовало ожидать. Армия еще не скоро найдет свой ритм.
«Как и я». Кулак натер задницу о седло, голова кружилась от жары; он наблюдал с невысокого холма, как медленно обретает форму лагерь. Очаги порядка среди моря хаотической суеты. Конные сетийцы и виканы продолжали обшаривать округу далеко за границами пикетов, но их было слишком мало, чтобы кулак чувствовал уверенность. «Эти виканы — деды и бабки. Видит Худ, я мог скрещивать клинки с иными из старых воинов. Старики никогда не принимали идеи замирения с Империей. Они здесь ради совсем иной причины. Ради памяти Колтейна. А дети… да, их вскормили ядовитые россказни старых бойцов, бредни о былой славе. Итак, здесь те, что никогда не ведали ужаса войны, и те, что успели забыть. Жуткое сочетание…»
Он потянулся, разминая спину, и заставил себя двинуться вниз с холма, мимо канавы с мусором, туда, где поставили девственно-белый шатер Адъюнкта. Виканы Темула стояли на страже.
Самого Темула видно не было. Гамет жалел паренька. Ему уже пришлось выдержать много «засад», не имея возможности выхватить саблю; он проигрывает. «И никто из нас, черт подери, ничем не может помочь».
Он подошел ко входу, пошелестел пологом и стал ждать.
— Войдите, Гамет, — раздался голос Адъюнкта.
Она стояла на коленях перед длинным каменным ящиком и опускала на него крышку. Мгновенный блеск — отатараловый меч — и крышка легла на место.
— В горшке у жаровни есть немного размягченного воска — принесите, Гамет.
Он так и сделал. Тавора промазала воском щель между крышкой и основанием ящика, запечатывая меч. Встала, стряхивая с брюк нанесенный ветром песок. — Я уже устала от зловредного песка, — сказала она. — Сзади разбавленное вино, Гамет. Налейте себе.
— Похоже, что мне нужно, Адъюнкт?
— Да. Ах, я отлично знаю: вы искали в нашем Доме спокойной старости. А я вас вытащила на войну.
Он ощутил себя неловко. Выпрямил спину. — Я готов, Адъюнкт.
— Верю. Тем не менее налейте вина. Ожидаются новости.
Он повернулся, нашел глиняный кувшин. — Новости?
Она кивнула. На этом невыразительном лице все же читалось напряжение. Но она тут же поспешила отвернуться, пока он наливал чашу. «Не показывай швов, дорогая. Мне нужна уверенность».
— Станьте рядом со мной, — сказала она резко.
Он подошел к ней. Встал, как и она, лицом к пустой середине шатра.
Где расцвет портал, расширяясь листом серой мути, извергая поток спертого, мертвого воздуха. Показалась высокая фигура в зеленых одеждах. Странно угловатые черты, кожа оттенка припорошенного пеплом мрамора; широкий рот мужчины привык сохранять легкомысленную улыбку. Но сейчас он не улыбался.
Помедлил, чтобы стряхнуть серую пыль с плаща и брюк, он поднял голову и встретился глазами с Таворой. — Адъюнкт, привет вам от Императрицы. И от меня, естественно.
«Супер. Чую, он прибыл с неприятной миссией».
— Кулак Гамет, не нальете гостю вина?
— Конечно. «Боги подлые, проклятый глава «Когтя»». Он бросил взгляд на свою чашу и передал Суперу: — Прошу. Я не пил.
Высокий мужчина склонил голову в благодарности и принял чашу.
Гамет пошел к кувшину.
— Вы непосредственно от Императрицы? — спросила Тавора.
— Да, а перед тем пересек океан… с Генабакиса, где провел унылый вечер в компании Верховного Мага Тайскренна. Вы будете потрясены, узнав, что мы с ним напились?
Гамет дернул головой. Такая картина его действительно удивила.
Адъюнкт тоже казалась шокированной. Ей пришлось взять себя в руки. — Какие новости вы принесли?
Супер сделал щедрый глоток и скривился: — Разбавленное. Ну ладно. Потери, Адъюнкт. На Генабакисе. Ужасные потери…
Неподвижно лежавший в травяной низине, шагах в тридцати от взводного костра, Бутыл сомкнул веки. Он слышал, как его окликали. Смычок — которого Геслер называет Скрипом — звал его, но маг был не готов. Еще нет. Ему приходится слушать другой разговор, а это трудно сделать, не обнаружив себя.
Бабушка, что живет на Малазе, была бы довольна. «Не смотри на треклятые садки, дитя, глубинная магия старше. Помни: ищи корни и нити, корни и нити. Тропу в земле, незримую паутину, что тянется от твари к твари. Всякая тварь — на земле, в земле, в воздухе и в воде — связана. Со всеми иными. И с тобой, ибо ты пробужден — о духи земные, ты пробужден! Ты можешь скакать на этих нитях…»
И он скакал, хотя так и не смог избавиться от восхищения садками, особенно Меанасом. Иллюзии… играть с этими нитями, корнями бытия, свертывая и спутывая в клубки, обманывая глаз, ощущение, любое чувство — вот достойная игра…
Но сейчас он погрузился в старые пути, неуследимые пути — если ты ловок, разумеется. Он скакал на искрах жизни плащовок, ризан, сверчков и чиггеров, кровососущих блох. Безмозглые твари танцуют на стенках шатра, слыша, но не понимая доносящиеся изнутри парусины слова.
Понимание — задача Бутыла. И он слушал. Слушал пришельца, потревожившего Адъюнкта и Гамета, и понимал.
Смычок сверкнул глазами на сидящих магов. — Вы его чуете?
Балгрид сонно пошевелили плечами. — Он там, Где-то в темноте. Прячется.
— Что-то вынюхал, — добавил Тавос Понд. — Но мы не знаем, что.
— Странно, — пробурчал Балгрид.
Смычок фыркнул и вернулся к Геслеру и Бордюку. Остальные солдаты взводов заваривали чай, распалив костерок слева от тропинки. Из палатки доносился храп Каракатицы. — Ублюдок пропал, — сказал Смычок.
Геслер хмыкнул: — Может, сбежал, и тогда виканы его выследят и привезут голову на пике. Или не…
— Вот он!
Они повернулись: Бутыл усаживался к костру. Смычок подскочил: — Где ты был, во имя Худа?!
Бутыл поднял голову и слегка вздернул брови: — Никто больше не почуял? — Он оглянулся на торопливо приближавшихся Балгрида и Понда. — Портал? Тот, что открылся прямо в шатре Адъюнкта? — Нахмурился, видя недоумевающие лица, и спросил невинным голосом: — А, вы тренировались в сокрытии голышей? Или монету заставили исчезнуть?
Смычок присел рядом. — Что там за портал?
— Дурные вести, сержант. На Генабакисе все пошло криво. Армия Даджека почти уничтожена. Сжигатели Мостов стерты. Вискиджек мертв…
— Мертв!
— Худ меня побери!
— Вискиджек? Боги подлые!
Последовали ругательства более замысловатые, все размахивали руками, выражая неверие… но Смычок уже не слышал. Рассудок онемел, словно пейзаж его души охватил дикий пожар, оставив лишь горелую землю. Он ощутил, как тяжелая рука легла на плечо, увидел бормочущего нечто сочувственное Геслера — но тут же сбросил руку, встал и ушел в темноту за лагерем.