зьей тропке на вершину. Солнце низко висело в небе — второй день у брода — а река стала словно расплавленной. Однако уступ, на котором они оказались, уже был в плотной тени.
Они взобрались на вершину, снова оказавшись на свету. Порывистый горячий ветер овевал плоский голый камень. Ниже, в относительно закрытом месте, виднелся круг валунов — место костра дозорных. Возможно, его расположили здесь во времена Собачьей Упряжки.
Адъюнкт сбила пыль с перчаток и подошла к северному краю. Гамет, чуть задержавшись, последовал.
Им был виден город Убарид, охряный и затянутый дымом. Дальше блестело море Доджал Хедин. Гавань была полна кораблей.
— Адмирал Нок, — сказала Тавора.
— Вернул Убарид, значит.
— Там мы пополним запасы. Да. — Она указала на север: — Вот, Гамет. Видите?
Он щурился, гадая, что он должен различить за обширным пустоземьем, которое называется Убарид Одхан. А затем дыхание вылетело сквозь стиснутые зубы.
Яростная красная стена на горизонте, словно там садится еще одно солнце.
— Вихрь, — сказала Тавора.
Ветер вдруг стал гораздо холоднее, он тяжко навалился на открыто стоявшего Гамета.
— За ним, — продолжала Адъюнкт, — поджидает враг. Скажите: вы думаете, что Ша'ик будет мешать нашему походу?
— Она будет глупа, если не помешает.
— Уверены? Не лучше ли повстречаться с неопытными новобранцами?
— Это огромная игра, Адъюнкт. Сам поход укрепит Четырнадцатую. Будь я на ее месте, предпочел бы встречу с врагом уставшим от битв, избитым. Врагом, отягощенным ранеными, без запаса стрел, коней и так далее. К моменту итоговой встречи я узнал бы кое-что о вас, Адъюнкт. Вашу тактику. Пока что Ша'ик не может снять с вас мерку.
— Да. Любопытно, не так ли? Или она ко мне равнодушна, или уже успела снять мерку. Разумеется, невозможно. Даже если у нее шпионы в армии, пока что я сделала мало, разве только сумела организовать поход.
«Шпионы? Боги подлые, я даже не подумал!»
Некоторое время они молчали, смотря на север. Потерявшись в собственных мыслях.
Солнце исчезало слева.
Но у Вихря был собственный огонь.
Глава 16
Сила имеет голос, и этот голос — песня Странников Духа Танно.
Его пробудило тихое хлюпающее хныканье под боком. Глаза медленно открылись, голова склонилась — чтобы увидеть у живота свернувшегося, покрытого пятнами какой-то кожной болезни детеныша бхок'арала.
Калам сел, подавляя желание схватить мелкую тварь за шею и шмякнуть о стену. Разумеется, не доброта его останавливала. Скорее понимание, что подземный храм стал домом для сотен, если не тысяч бхок'аралов, а эти существа наделены сложной социальной структурой — навреди щенку, и Калам может оказаться под грудой взрослых самцов. Хотя эти звери малы, но клыки не уступают медвежьим. И все же он с трудом подавил отвращение, нежно отстраняя пятнистого детеныша.
Тот жалобно мяукнул и поглядел огромными влажными глазами.
— Даже не пытайся, — пробурчал ассасин, выскальзывая из-под мехов. Живот покрылся клочками плесневелой на вид кожи, тонкая рубаха пропиталась соплями из шенячьего носа. Калам стащил рубаху и отшвырнул в угол.
Он не встречал Искарала Паста уже неделю. Калам оправился от последствий атаки демона, если не считать периодического покалывания в пальцах рук и ног. Он доставил алмазы и теперь жаждал уйти.
Слабое пение раздалось в коридоре. Ассасин потряс головой. Может, однажды Могора научится, но пока что… боги подлые, уши вянут! Калам подошел к прорванному мешку и принялся копаться, пока не нашел запасную рубашку.
Внезапно за дверью раздалось топанье; он повернулся как раз, чтобы увидеть, как дверь открывается. Могора встала в проеме: в одной руке деревянное ведро, в другой трчпка. — Он был здесь? Сейчас? Он был здесь? Говори!
— Несколько дней не видел, — отвечал Калам.
— Он должен вымыть кухню!
— Только этим и занята, Могора? Ловишь тень Искарала Паста?
— Только! — Слово стало воплем. Она бросилась на ассасина, держа тряпку словно оружие. — Я одна кухней пользуюсь? Нет!
Калам отступил, утирая с носа капли, но дальхонезка шла за ним.
— А ты?! Думаешь, обед сам собой появляется? Думаешь, теневые боги вот так наколдовывают еду из воздуха? Тебя сюда звали? Ты мой гость? Я тебе кто, трактирная служанка?
— Боги сохраните…
— Тихо! Я говорю, не ты! — Она сунула ведро и тряпку в руки Каламу, а сама заметила детеныша бхок'арала на лежаке, хищно присела и вытянула пальцы. — Вот он ты, — промурлыкала она. — Повсюду кожу оставляешь, да? Настал конец!
Калам заступил ей дорогу. — Хватит, Могора. Убирайся.
— Без щенка не уйду.
— Щенка? Ты ему голову хочешь свернуть!
— И что?
Он поставил ведро, бросил тряпку. — Не могу поверить. Защищаю мелкого шелудивого бхок'арала от Д'айверс-ведьмы.
Что-то мелькнуло в дверях. Калам указал рукой: — Оглянись, Могора. Навреди детенышу, и будешь иметь дело с ними.
Женщина развернулась и зашипела: — Нечисть! Отродье Паста, вечно шпионите! Вот он как прячется — использует их!
С диким улюлюканьем ведьма бросилась к двери. Скопившиеся бхок'аралы завизжали в ответ и разбежались, хотя Калам заметил, что один проскочил у нее между ног и прыгнул на лежак. Зажал детеныша под рукой и рванул в коридор.
Завывания Могоры становились тише — она преследовала дичь.
— Хе, хе.
Калам обернулся.
Искарал Паст показался из теней дальнего угла. Он был покрыт пылью, на костистом плече висел мешок.
Ассасин скривился: — Я слишком долго пробыл в твоем сумасшедшем доме, Жрец.
— Поистине. — Паст склонил голову набок, дернул за одну из немногих прядей волос. — Я закончил и он может идти, верно? Я буду добрым и открытым, рассыплю золотую пыль по тропе, ведущей в ждущий мир. Он ничего не заподозрит. Будет верить, что идет по своей воле. В точности как должно быть. — Паст вдруг расцвел улыбкой. Стащил мешок. — Вот несколько бриллиантов для тебя. Оставляй их там и тут, оставляй их где возьмут! Но помни, ты должен прорвать Вихрь — в сердце Рараку, да?
— Таково мое намерение, — зарычал Калам, принимая мешок и пряча в заплечный тюк. — Наши пути расходятся, жрец, хотя зная твой извращенный ум, я подозреваю худшее. Да уж… прорвать Вихрь незамеченным… Как я это сделаю?
— При помощи избранного служителя Темного Трона, Искарала Паста, Верховного Жреца и Владыки Рашана, Меанаса и Тюра! Вихрь — это богиня, а ее глаза не могут смотреть сразу во все стороны! Ну, быстрее складывай пожитки. Пора уходить! Она возвращается, а я опять напакостил на кухне. Быстрее!
Они вышли из садка Тени на солнечный свет около большой скалы, менее чем в сотне шагов от яростной стены Вихря. Сделав три шага, ассасин остановился и схватил Паста за руку, разворачивая к себе: — Это пение. Откуда идет проклятое пение, во имя Худа? Искарал, я слышал его в монастыре и думал, это Могора…
— Могора не умеет петь, дурак! Ничего не слышу, ничего кроме дикого ветра и шипения песков! Ты безумен! Он безумен? Да, возможно. Нет, вероятно. Солнце вскипятило мозг в этом толстом черепе. Постепенное растворение — но нет, разумеется нет. Это песня Танно, вот что это. Но даже так он, вероятно, безумен. Два совершенно раздельных дела. Песня. И его безумие. Различные, не связанные, но оба одинаково путают план хозяев. Или потенциально путают. Потенциально. Нет уверенности, нет на этой проклятой земле и особенно здесь. Беспокойная Рараку. Беспокойная!
Калам зарычал, отпихнул старика и двинулся к стене Вихря. Через мгновение Искарал Паст пошел за ним.
— Рассказывай, жрец, как ты всё устроишь.
— Это на самом деле просто. Она заметит прорыв. Словно удар ножа. Тут ничего не изменишь. Значит, отвлечение внимания! А бывает ли лучшее отвлечение, нежели Искарал Паст?
Они подошли к кружащейся стене на двадцать шагов. Облака пыли окутали их. Искарал Паст подвинулся ближе, обнажая в улыбке запачканные зубы: — Держись крепче, Калам Мекхар! — и пропал.
Обширная фигура нависла над ассасином, он вдруг очутился в объятиях нескольких рук.
Азалан.
Бегущий быстрее любого коня к краю Стены Вихря. Демон сильнее закрыл Калама телом — и проломился внутрь.
Грохочущий рев заполнил уши, кожу скреб песок. Ассасин плотно зажмурился.
Множество толчков. Азалан бежал по твердому песку. Впереди — руины города.
Пламя сверкало под демоном, в следах бешено скакали огненные языки.
Перед ними возвышался тель, могила древнего города. Азалан не замедлился, шагая по изрытому склону. Показалась расселина, недостаточно большая для демона, но подходящая Каламу.
Азалан швырнул его туда, а сам отпрыгнул. Калам тяжело приземлился среди мусора и битых горшков. Глубоко в тени.
Внезапно раздался гром, потрясший камни. Снова и снова. Ведущие от стены следы как будто кто-то заметал. Затем разрывы стихли, и остался лишь рев Вихря.
«Думаю, он успел вернуться. Быстрый ублюдок».
Ассасин лежал неподвижно, гадая, удалась ли уловка. Так или иначе, придется ждать ночи.
Он уже не слышал песни. Было за что быть благодарным.
Стенки расселины с одной стороны состояли из многослойного скопища битых горшков, с другой нависла перекошенная мостовая и часть внутренней стены здания — поцарапанная, сколотая штукатурка. Мусор под ногами был рыхлым; чувствовалось, что до дна далеко.
Проверив оружие, Калам приготовился к ожиданию.
Резак показался из ворот. Апсалар лежала у него на руках. Вес женщины посылал волны боли в пораненное плечо, и он не думал, что сумеет нести ее долгое время.
В тридцати шагах, на краю прогалины, где сходились две тропы, валялись десятки тел. Среди них стоял Котиллион.
Резак подошел к теневому богу. Трупы Тисте Эдур образовали кольцо вокруг площадки слева. Однако внимание Котиллиона всецело привлекло тело у самых ног. Когда дарудж подошел, бог неспешно присел и отвел волосы с лица покойницы.