— Эй! Айронз? — спросил мистер Дейнджерфилд.
— К вашим услугам, сэр.
— Ну и что же ваша милость желает сказать? — игриво осведомился джентльмен.
— Я хотел сказать вашей чести, что ладно, разницы никакой — я это сделаю.
— Конечно. Вы правы. Разницы никакой. Как бы вы ни поступили, его все равно повесят, и, скажу я вам, за дело, и будет только правильно, если вы к тому же скажете правду… тем больше будет уверенности.
— Утром в восемь, сэр, я буду у вас, — сказал Айронз, вздрагивая.
— Хорошо! Я запишу ваши показания, мы поедем в Лукан к мистеру Лоу, и вы принесете присягу. И, вы знаете… я не бросаю слов на ветер… Жизнь ваша во всех отношениях станет лучше, если вы исполните свой долг; вот вам полкроны — посидеть в «Доме Лосося».
Айронз только застонал, а потом произнес:
— Это все, сэр. Снял тяжесть с души, а то мне было не по себе.
— В восемь я вас жду. Спокойной ночи, Айронз.
Засунув руки в карманы, мистер Дейнджерфилд проводил глазами Айронза. Потом он перевел взгляд в сторону Дублина и тут же помрачнел. Он чувствовал себя все же не совсем в своей тарелке.
Тем временем Черный Диллон по приглашению миссис Стерк прошествовал наверх, к постели пациента.
— Не послать ли сразу же за мистером Дейнджерфилдом? — спросила она.
— Пока что ни к чему, мэм, — ответствовал ей прославленный, но слегка пьяный «косторуб», сплевывая себе под ноги, на пол, — я еще не знаю, стану ли сегодня оперировать. Что в этом кувшине, мэм? Куриный бульон? Годится. Дайте ему ложку бульона. Глядите-ка, глотает довольно свободно. — И Черный Диллон, к ужасу почтительной и любящей миссис Стерк, грубо вздернул веки больного и осмотрел его зрачки. — Видите, мэм, этот глаз слегка косит, значит, мозг сдавлен.
По ходу осмотра Диллон по привычке читал миссис Стерк лекцию, как студентам в больнице.
— Судорог не бывает, мэм?
— Нет, сэр, слава Богу; ничего подобного… только спокойный сон, сэр, в точности как сейчас.
— Тоже мне сон… это не сон, мэм. Бу-бу-у-у! От такого крика, прямо в лицо, мэм, он бы зашевелился. А теперь приподнимем его чуточку… вот так, хорошо… спокойно. Как я понял, мэм, когда его нашли в парке, он лежал на спине… так говорил мистер Дейнджерфилд. Хорошо, сдвиньте повязку… назад… назад, глупая; так, годится. Кто накладывал пластырь?
— Доктор Тул, сэр.
— Тул… Тул… хм… ясно… эге… эге… Ах ты! две дьявольские трещины, мэм! Смотрите… ближе… видите две сходящиеся линии… видите, мэм? — И он указал их направление серебряной ручкой какого-то медицинского инструмента. — И с зазубринами по краям, это уж точно.
И он быстрым резким движением сорвал две или три полоски пластыря, отчего бедная маленькая миссис Стерк вздрогнула и вскрикнула:
— О боже, сэр!
— Трепанация, да уж! — пробормотал Черный Диллон с бесцеремонной усмешкой. — К его затылку хоть раз прикасались скальпелем, мэм?
— Я… я… право, сэр… я не уверена, — отвечала миссис Стерк, которая не вполне поняла, что он сказал.
Доктору Стерку не остригали сзади волосы. Бедная миссис Стерк, со дня на день ожидавшая, что он очнется, не допускала такого святотатства, и на плечах доктора лежала растрепанная косичка. Прежде чем добрая леди успела опомниться, Черный Диллон своими прямыми хирургическими ножницами отхватил этот неприкосновенный придаток и обкорнал затылок пациента почти начисто.
— Не будете ли вы так любезны, мэм, послать за доктором… доктором… как его там?
— Доктором Тулом? — спросила миссис Стерк.
— Да, мэм, доктором Тулом, мэм, — ответил хирург.
Сам он спустился вниз, к своей карете, которая стояла у парадной двери, и через несколько минут вернулся, неся футляр и какой-то предмет, завернутый в кусок материи. Из упаковки он извлек приспособление, похожее на мягкую спинку кресла и снабженное ремнями с пряжками; на нем имелось углубление с открытой задней стенкой, которое было предназначено для головы пациента.
— А теперь, мэм, давайте устроим его поудобнее, будьте добры.
Приспособление водворили на место и немного опустили с помощью винта. Погруженное в летаргический сон тело армейского врача было помещено надлежащим образом, затем хирург вынул и выложил на стол рулон липкого пластыря и большой кусок корпии, отпер футляр (очень вместительный) и извлек несколько оправленных в серебро инструментов, прямых и изогнутых (для каких пыток предназначались эти страшные орудия, сторонний наблюдатель нипочем бы не догадался); показался следующий инструмент — и это был самый что ни на есть доподлинный трепан, он походил на коловорот, но тонкий и необычный, зловеще-изящный.
— Хорошо бы приготовить полдюжины чистых полотенец, мэм, будьте любезны.
— Ох, доктор, но вы же не собираетесь делать операцию прямо сейчас, ночью? — выдохнула миссис Стерк; лицо ее побледнело и покрылось испариной, стиснутые руки дрожали.
— Двадцать к одному, мэм, — отозвался, слегка икая, хирург, — что ничего такого не произойдет, но на всякий случай приготовьте их, мэм, и теплую воду тоже, хотя, возможно, она нам понадобится только, чтобы приготовить капельку пунша. — И громадная жадная пасть хирурга растянулась в веселой ухмылке.
В ту же минуту в комнату вошел доктор Тул. Обнаружив Черного Диллона, он был страшно удивлен. Эту предосудительную персону надлежало бы встретить высокомерно и сдержанно, но, подавленный его профессиональным превосходством, Том Тул обратился к коллеге с пышным приветствием, в котором странным образом угадывалась тревога.
Полномочия Диллона оказались неоспоримы, и доктора послали за Муром, цирюльником, а пока он не прибыл, удалили из комнаты женщин и приступили к консультации.
Глава LXXXVIIIЯВЛЯЕТСЯ МИСТЕР МУР, ЦИРЮЛЬНИК, И МЕДИКИ ЗАПИРАЮТ ДВЕРЬ
Дамы, признаюсь, не отходили далеко от дверей, однако узнали немногое. Речь великих, заседавших внутри, была неразборчива и изобиловала специальными терминами, а доктор Диллон оказался настолько бесчувственным, что выпалил однажды какую-то шутку — какую именно, они не разобрали — и разразился грубым хохотом. От этого бедная маленькая миссис Стерк затряслась и сделалась бледной как привидение; признаки приближающегося обморока были настолько очевидны, что при иных обстоятельствах служанки отвели бы ее в детскую и уложили в постель, однако для этого пришлось бы удалиться от хозяйской двери как раз в самую интересную минуту. Поэтому служанки принялись утешать госпожу и оказали ей всю моральную поддержку, на какую способны преисполненные сочувствия особы их звания и положения.
— Ох, мэм, голубушка, не берите это так близко к сердцу… хотя, видит Бог, как я вас понимаю; до чего же жуткий этот стальной бурав, который краснорожий доктор… я говорю о том, из Дублина… выложил на стол рядом с нашим бедным господином… от такого даже палач напугается до полусмерти… а еще и полдюжины полотенец! Ни дать ни взять, мэм, дорогая, собрались забивать вола.
— Ох, не надо. Ох, Кэтти, Кэтти… молчи, не надо.
— Разве не лучше будет, госпожа, голубушка, если я расскажу вам, что там делается, а то ведь, мэм, дорогая, вы и вовсе лишитесь чувств, не зная, что они собираются с ним сотворить.
В тот же миг дверь открылась и показались прыщавое лицо и горящие глаза доктора Диллона.
— Найдется здесь крепкая женщина?.. Не ребенок, понимаете, мэм?.. Э-э… вы сгодитесь. — Он обращался к Кэтти. — Входите, будьте любезны, мы вам скажем, что делать.
Кэтти не имела ничего против; присев, она проскользнула в дверь.
— Доктор, — взволнованно шепнула бедная миссис Стерк и схватила Диллона за край одеяния, — вы думаете, операция его убьет?
— Нет, мэм… во всяком случае, не сегодня, — ответил он, отстраняясь, но миссис Стерк его не отпускала.
— Ох, доктор, вы думаете, он умрет?
— Нет, мэм… но опасность всегда имеется.
— Какая опасность, сэр?
— Грибовидный нарост, мэм… если удастся избежать воспаления. Но с другой стороны, мэм, мы можем принести ему массу пользы; и вот что, мэм, вам лучше уйти вниз или в детскую; мы позовем вас, если будет нужно… то есть если ему станет лучше, мэм, как мы надеемся.
— Ох! Мистер Мур, это вы, — всхлипнула бедная женщина, схватив за рукав цирюльника; тот только что поднялся по лестнице и теперь отвешивал поклоны и бормотал: «Ваш слуга, мэм». На его длинном честном лице, ввиду торжественных обстоятельств визита, застыло любопытно-испуганное выражение.
— Вы тот цирюльник, за которым мы посылали? — грубовато спросил Диллон.
— Это наш любезный мистер Мур, — громко и протестующе поправила его маленькая миссис Стерк; ей инстинктивно хотелось подольститься и привлечь цирюльника на свою сторону, чтобы он помог защитить от всяческого насилия ее мужа — плоть от плоти ее и кость от кости.
— Почему вы молчите, л-любезный? Цирюльник вы или не цирюльник? Что с вами? — глухо проревел свирепый доктор Диллон.
— К вашим услугам, мэм… сэр, — с поклоном живо отозвался мистер Мур.
— Тогда входите. Ну же! — крикнул доктор, красной ручищей втягивая его в комнату. — Ну, ну… ну всё… ну, ну, — грубовато сказал он миссис Стерк и ладонью преградил ей путь.
И вот он затворил дверь, и бедная миссис Стерк, услышав скрип засова, почувствовала, что ее Барни больше ей не принадлежит и она ничего не может для него сделать, только сцепить руки и возносить молитвы за его спасение; боль и страх были так сильны, что естественная для женщины мысль, какое грубое животное этот доктор Диллон, даже не пришла ей в голову.
Она слышала, как они ходили взад-вперед, говорили, но не понимала, о чем шла речь; лишь раз или два до нее доносились трудноразличимые обрывки фраз:
— …был хирург Бошан… вот смотрите.
— Очень интересно.
Потом долгое бормотание и слова:
— Крестообразно, конечно.
Это доктор Диллон произнес у дверей, куда подошел, чтобы взять со стола еще одну свечу; когда он вернулся обратно, звуки речи снова слились в неразборчивое журчание, а затем послышалось совершенно ясно: