Опомнившись, Клафф резко обернулся и выхватил протянутую бумагу.
— А это еще что такое, сэр? Какого дьявола, сэр? Десять — нет, двенадцать фунтов десять шиллингов за перевозку груза и за уход в пути — и двадцать пять фунтов, ей-ей, сэр, за доставку — черт подери, сэр, это же почти сорок фунтов! — бушевал Клафф.
— Куда мне поместить птицу, сэр? — поинтересовался возчик.
Капитан с рычанием обозначил адрес, приводить который на бумаге мы поостережемся.
— Тысяча проклятий! Чтоб ему ни дна ни покрышки, этому негодяю! Сорок фунтов! — исходил желчью капитан, сыпля чудовищными ругательствами. — Тащите все это отсюда вон! Прочь с глаз моих, сэр, или, клянусь Юпитером, я, сэр, вам все кости переломаю!
Капитан бросился по лестнице наверх и в изнеможении пал в кресло. Он слышал, как за окном дублинский возчик советовал на время поместить птицу в конюшню, пока капитан не одумается; сам же возчик твердо намеревался дождаться окончательного расчета, не отходя от порога дома.
Хотя временами Клаффом и овладевали приступы безудержного раздражения, по-своему он был весьма осторожен и предусмотрителен. Он терпеть не мог вступать в противоречие с законом, особенно в рискованных случаях; поэтому он снова спустился вниз, нервно комкая в руке проклятый счет, и сообщил возчику, что он вовсе не собирается винить его во всем этом надувательстве и без лишних слов заплатит сполна. Клафф еще раз окинул пеликана взглядом, выражавшим глубочайшую, непримиримую ненависть. Кроткая птица щелкнула клювом — желая, вероятно, подкрепиться — с самым благодушным видом, способным в данной ситуации толкнуть на отчаянное безрассудство.
— И кому только по вкусу могут быть эти чертовы уродины! Мерзкий, безмозглый, никчемный истукан! Несет от него, как от хорька, будь он проклят. Но если иные люди заберут чего в голову, ничем эту дурь не вышибешь. Тупая скотина! Честное слово, с удовольствием бы ее пристрелил.
Тем не менее после затяжных препирательств по поводу каждой цифры, кряхтя и чертыхаясь, разгневанный капитан выложил деньги. Хотя в гостиной Клафф поклялся, что охотней съест пеликана живьем, нежели передаст его мисс Ребекке, он все же переменил свое решение и на этот счет: тем же вечером пеликан, с соответствующим сопроводительным письмом, был доставлен в Белмонт.
Убедившись вскоре, что его сердечная тайна известна только ему одному, капитан задумал извлечь из этого обстоятельства определенную для себя выгоду. На вечерней службе, а потом и в клубе он недвусмысленно давал понять, что ведет в Белмонте тонкую дипломатическую игру, о которой ни одна душа на свете даже не подозревает. То-то все изумятся, когда дело откроется. Капитан прилагал такие усилия, чтобы убедить в этом общественное мнение, словно был лордом-канцлером, и пришел в конце концов к выводу, что преуспел. Все жители Чейплизода — а в первую очередь Паддок вместе с тетей Ребеккой — до последнего дыхания свято верили, что брак этот устроил не кто иной, как преданный друг лейтенанта, капитан Клафф.
Клафф так и остался холостяком и со временем чудовищно растолстел; ему сильно досаждала подагра, однако одевался он всегда безукоризненно и с помощью механического приспособления храбро затягивал пояс на два дюйма туже, чем позволяла ему природа.
Глава XCVIIIЧАРЛЗ АРЧЕР МОРОЧИТ ЖЮРИ ПРИСЯЖНЫХ ЗАСЕДАТЕЛЕЙ
Весть о том, что Чарлзу Арчеру предъявлено обвинение в убийстве Барнабаса Стерка, всколыхнула весь Чейплизод. Дело вызвало всеобщий повышенный интерес: когда настал решающий день и седой, брюзгливый, изборожденный морщинами судья занял свое место, были вызваны присяжные и началась перекличка, а седоголовый джентльмен, правая рука которого покоилась на черной шелковой перевязи, время от времени шепотом обращался к адвокату и левой рукой что-то сосредоточенно записывал, и в ответ на вопрос, признает ли он себя виновным, с решительным и даже дерзким видом отверг обвинение, и разбирательство, вселяющее в души трепет, пошло своим чередом, зал суда был гораздо полнее обыкновенного.
В начале рассмотрения суду был представлен ясный и короткий отчет, заставивший слушателей содрогнуться. Далее были предъявлены показания Стерка, сделанные им на смертном одре; затем выступил церковный клерк, Айронз, упорно твердивший прежние свои показания, с которых его ничем нельзя было сбить. Нет, он никогда не сидел в сумасшедшем доме… Нет, белой горячкой никогда не страдал… О том, что жена считает его умалишенным, слышит в первый раз… Да, он закладывал хозяйское серебро в Ньюмаркете, в гостинице «Лошадь в яблоках»… Он знал, что это уголовно наказуемо, однако действовал он с ведома и по наущению подсудимого… Да, готов присягнуть… Он не раз беседовал с лордом Дьюнораном, тогда носившим имя Мервин, о том, что отца его осудили несправедливо… Милорд ничего ему не обещал в том случае, если он возложит вину за это убийство на другого человека… Был вызван свидетелем и наш друг, капитан Клафф; он говорил резковато и чересчур категорично, однако в целом вполне убедительно.
Посовещавшись вполголоса, вызвали и Чарлза Наттера, который повторил все, нами уже слышанное. Да, он был арестован за убийство доктора Стерка, а сейчас выпущен на поруки, чтобы явиться в суд. Приводились различные подробности, говорилось в том числе и о найденном предмете, который послужил, очевидно, орудием убийства (о нем я уже упоминал). Затем со всей неопровержимостью выяснилось следующее любопытное обстоятельство: Чарлз Арчер, скончавшийся во Флоренции, вовсе не был тем самым Чарлзом Арчером — убийцей Боклера; этот, другой, Арчер служил сначала в армии, а затем два года провел в Италии, будучи представителем фирмы, скупавшей произведения искусства; он действительно находился во Флоренции, когда произошло убийство в Ньюмаркете; обвиняемый же предпринял хитроумную попытку выдать его за человека, который свидетельствовал против покойного лорда Дьюнорана. Далее были допрошены медики.
Пелл изрек несколько высокоумных фраз; более словоохотливый Тул провел доказательное сравнение между формой найденного железного обломка и очертаниями нанесенных Стерку черепных ран; Диллона слушали недолго и перекрестному допросу не подвергали. Настал черед защиты.
Адвокат указал на целый ряд существенных обстоятельств. Во-первых, речь была возвращена Стерку в результате целенаправленного вмешательства подсудимого — поступок весьма маловероятный, если этим он навлекал на себя погибель! Далее, сознание Стерка — несомненно, помутившееся — так и не прояснилось вполне вплоть до самой его кончины. Изложенная им чудовищная небылица, не имеющая и тени правдоподобия, стала единственным основанием для клеветнического навета на добропорядочного джентльмена с безукоризненной репутацией. Прослышав о возведенной на ответчика клевете, церковный сторож клерк Айронз задумал подтвердить истинность этой басни под присягой — с очевидной целью снискать расположение молодого лорда Дьюнорана — с ним он толковал, ни словом не обвинив мистера Пола Дейнджерфилда, еще до того, как стали известны измышления доктора Стерка. Беспринципному интригану пришло в голову приписать убийство Боклера именно этому состоятельному, всеми уважаемому члену общества.
Мистер Дейнджерфилд, сидя на скамье подсудимых, то согласно кивал, то презрительно ухмылялся. Он с одобрением выслушал заученное страстное выступление адвоката, кидая временами взгляд на жюри присяжных, которые должны были решить его участь. Атмосфера в зале делалась все более наэлектризованной, как перед грозой, однако Дейнджерфилд, сохраняя независимый вид, держался стойко, словно желал оскорбленно заявить: «Хороша шутка, нечего сказать: меня, Пола Дейнджерфилда, эсквайра, светского человека, известного всем и каждому, обладающего капиталом почти в двести тысяч фунтов стерлингов, вынудили явиться сюда и держать ответ за убийство жалкого чейплизодского докторишки!» Меж тем близился вечер. Судья прочел свое резюме при свете свечи: подчеркнуто сухим и равнодушным тоном он потребовал для образцового джентльмена с кошельком, полным гиней, смертного приговора — картина повешения ничуть его не смущала.
Когда присяжные удалились на совещание, судья, не покидая места, съел тарелку супа, громко прихлебывая его с ложки. Мистер Дейнджерфилд, по-прежнему саркастически улыбаясь, обменялся с адвокатом рукопожатиями и начал с ним перешептываться. Многим в зале было не по себе: всюду виднелись растерянные, бледные от ожидания лица; глаза всех были обращены к подсудимому — его разглядывали с нескрываемым любопытством, которого он, казалось, решительно не замечал. Прошло пять… шесть… семь минут — время тянулось нескончаемо, стрелки часов как будто не двигались, — наконец дверь комнаты, где заседали присяжные, распахнулась; присяжные вошли гурьбой, снимая шляпы. Присутствующих призвали к молчанию, но требование было излишним. Старшина присяжных, белый как мел, с испуганным лицом подал бумагу судье.
По залу молнией пронеслось короткое слово:
— Виновен!
Мистер Дейнджерфилд отвесил поклон и выпрямился, вскинув бледное лицо, слегка заблестевшее от выступившей на нем влаги.
Главный представитель обвинения, посовещавшись со своими коллегами, заявил, что, согласно письменному уведомлению юристов короны, присланному из Англии, где обвиняемый должен быть привлечен к уголовной ответственности за тяжкие преступления (имелось в виду убийство мистера Боклера), было бы желательно отложить вынесение приговора до того, как будут предприняты некоторые дополнительные меры. После данных суду исчерпывающих разъяснений на этот счет судья вынес соответствующий вердикт. Мистер Дейнджерфилд, все так же криво усмехаясь, вновь отвесил его светлости низкий поклон, кивнул адвокату и направился к выходу — впереди его ждал сумрак заточения.
Мистер Дейнджерфилд — а вернее, преступник по имени Чарлз Арчер — со свойственным ему хладнокровием безотлагательно воспользовался предоставленной отсрочкой и нажал на все рычаги, могущие склонить чашу весов в его пользу, он словно набирал силы для решающей схватки с повелительницей тьмы, когда та постучится в дверь его тюремной камеры. Я чи