х разговору.
– Послушай, Спэрроу, здесь кое-что происходит, – тихо сказал он.
– Правда? Новое дело?
– Мне пора идти.
– Да, конечно. Я просто хочу сказать, что готова…
– Очень плохая связь. Позвони через несколько дней, ладно? Давай на следующей неделе. Тогда все и обсудим.
– Я ведь…
Связь прервалась, и Сэди выругалась в трубку, потом нашарила в кармане еще несколько монет. Снова набрала номер Дональда, но попала на голосовую почту. Немного подождала и набрала еще раз. То же самое.
Какое-то время она сидела на скамье у детской площадки. Пара чаек дралась из-за жареной картошки, высыпавшейся из разорванного газетного кулька. Ребенок на качелях плакал, цепи качелей сочувственно скрипели. Может, Дональд намеренно не брал трубку? Похоже на то. Можно было бы набрать еще чей-нибудь номер, но Сэди так и не придумала, кому позвонить. До боли хотелось вернуться в Лондон, где от нее гораздо больше пользы и есть чем заняться, кроме как ходить за грушами. Сэди переполняло разочарование, смешанное с бессилием. Радостное возбуждение исчезло. Ребенок на качелях устроил настоящую истерику и выгибался всем телом, уворачиваясь от матери и не давая вытереть грязную мордашку. Если бы Сэди могла, то с радостью бы к нему присоединилась.
– Вот ведь безобразник! – сказала женщина тем осуждающим тоном, каким обычно говорят родители, когда жалуются на детей.
Проходя мимо, Сэди слабо улыбнулась и продолжила свой путь в деревню. Там с преувеличенной тщательностью выбрала груши, изучив каждый плод, словно подозреваемого на опознании, расплатилась и пошла домой.
Она и раньше проходила мимо библиотеки – каменное здание стояло на Хай-стрит и служило ориентиром по дороге из деревни к дому деда, – но никогда не заглядывала внутрь. Сэди не любила библиотеки. Слишком много книг, чересчур тихо. Однако в этот раз она бросила взгляд на библиотечное окно и замерла. Там высилась целая пирамида из детективных романов, все в черных переплетах, на обложках большими серебряными буквами напечатано имя: Э. С. Эдевейн. Сэди, конечно, слышала об этой писательнице. Э. С. Эдевейн была одним из немногих мастеров детективного жанра, которого с удовольствием читали полицейские, и к тому же национальным достоянием. Луиза рассказывала о семье Эдевейн и доме на озере, но тогда Сэди и в голову не пришло, что между ними есть какая-то связь. Сейчас Сэди рассматривала рекламный плакат над книгами – «Наш местный автор готовится опубликовать пятидесятый роман!» – и ощущала то особое волнение, когда два, казалось бы, совершенно разных кусочка головоломки совпадают.
Без лишних раздумий Сэди вошла в здание. Услужливый, похожий на гнома человечек с именным бейджиком на рубашке сообщил, что, конечно, у них есть краеведческая секция, и спросил, не ищет ли она что-нибудь конкретное.
– Вообще-то, ищу, – ответила Сэди, опуская на пол сетку с грушами. – Мне нужна вся информация об одном доме. И о старом полицейском расследовании. Да, кстати, пока я здесь, какую книгу Э. С. Эдевейн вы бы мне порекомендовали?
Глава 6
Лондон, 2003 г.
Питер чуть не уронил пакет, когда бежал за автобусом. К счастью, за всю свою жизнь он так привык к собственной неловкости, что успел прижать пакет локтем и даже не сбился с шага. Вскочил в автобус, достал из кармана проездной билет, убрал с глаз длинную челку и заметил одно свободное место.
– Извините, – сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, и пошел по проходу, в то время как автобус рванул вперед. – Извините, пожалуйста. Простите. Прошу прощения.
Дама с поджатыми губами, которая сидела у окна, хмуро выглянула из-за газеты «Таймс», когда автобус резко повернул за угол, и Питер рухнул на соседнее сиденье. Дама чуть поерзала и тихо вздохнула, показывая, что Питер принес с собой нежелательный вихрь суеты. Сам Питер всегда подозревал за собой способность мешать людям и потому нисколько не обиделся.
– Думал, что пройдусь пешком, – вежливо произнес он, поставив сумку и пакет между ног, – но отсюда до Хэмпстеда слишком далеко, особенно в такую жару.
Дама ответила ему вымученной улыбкой, которую кто-нибудь менее великодушный, чем Питер, вполне бы мог принять за гримасу, и снова уткнулась в газету, предварительно встряхнув ее, чтобы расправить страницы. Подобная манера чтения напрочь отвергала присутствие соседа; впрочем, Питер не отличался крупной комплекцией и обнаружил, что развернутые страницы его почти не заденут, если он вожмется в спинку. Более того, из такого положения видны все новостные заголовки, значит, в Хэмпстеде можно будет не останавливаться у газетного киоска.
Элис требовала, чтобы Питер следил за новостями. Под настроение она любила поболтать и не очень-то жаловала глупцов. Так она заявила в самый первый день их совместной работы. Элис тогда еще прищурила глаза, как будто обладала сверхъестественной способностью распознавать дураков с первого взгляда.
Питер бросил взгляд на вторую страницу, которую соседка любезно пристроила у него на коленях: последний опрос общественного мнения показал, что у лейбористов и консерваторов примерно равный рейтинг, шестеро служащих Королевской военной полиции погибли в Ираке, Маргарет Ходж назначили министром по вопросам детства. Хорошо, хоть о деле Бейли больше не пишут на первых страницах, подумал Питер. Ужасное происшествие: маленькую девочку бросили одну на несколько дней, причем бросил именно тот человек, который должен был о ней заботиться. Питер так и сказал за послеобеденным чаем в один из дней, когда это дело было в центре внимания, и Элис его поразила: она долго смотрела на свою чашку, а потом промолвила, что они не имеют морального права судить других, ведь им неизвестны все обстоятельства дела. «Вы еще молоды, – торопливо продолжила она. – Жизнь излечит вас от наивных предположений. В этом мире можно лишь одно утверждать с уверенностью: ни на кого нельзя рассчитывать».
Поначалу присущая Элис желчность пугала Питера. Весь первый месяц работы он не сомневался, что его вот-вот уволят, и лишь позже понял: это часть натуры Элис, особое чувство юмора, порой язвительное, но не злое. Плохо было то, что Питер ко всему относился слишком серьезно. Он считал эту черту своего характера недостатком и пытался данный недостаток скрыть. Это не всегда удавалось – таким уж Питер уродился. Его родители и старшие братья любили смех и веселье, и когда младшенький надолго задумывался над шутками или подначками, они только качали головой, посмеивались, ерошили ему волосы и удивлялись, что за серьезный кукушонок, дай бог ему счастья, невесть откуда взялся в их гнезде.
Слова родных задевали Питера, но не сильно. Дело в том, что он всегда отличался от родственников, и не только простодушием. Два его старших брата росли коренастыми, плотными мальчуганами и стали коренастыми, плотными мужчинами, которых легко представить с бутылкой пива в одной руке и футбольным мячом в другой. А Питер, напротив, был тощим, бледным, долговязым и легко велся на розыгрыши. «Доверчивый простачок», как назвала его мать, не осуждая, а, скорее, удивляясь, что у них с мужем появился этот странный маленький подменыш с нежной, легко ранимой кожей и необъяснимой любовью к библиотечному абонементу. «Он любит читать», – говорили родители Питера своим друзьям таким благоговейным тоном, словно сообщали, что его наградили Крестом Виктории.[5]
Питер и вправду любил читать. К восьми годам он прочитал все книги из детского отделения Килбернской библиотеки – серьезный повод для гордости, если бы не одно неприятное обстоятельство: до получения вожделенного взрослого читательского билета Питеру нужно было ждать несколько лет. Слава богу, в библиотеке работала мисс Тальбот, которая прикусила губу, поправила именной бейджик на лимонном кардигане и сказала с решимостью, слегка оживившей ее обычно тихий и мягкий голос, что для Питера всегда найдется подходящее чтиво, и она лично об этом позаботится. Для Питера мисс Тальбот стала настоящей волшебницей. Дешифровщиком секретных кодов, повелительницей каталожных карточек и десятичной классификации Дьюи,[6] проводником в чудесные миры.
Послеполуденные часы, которые Питер проводил в библиотеке, вдыхая запах нагретой солнцем застарелой пыли тысяч разных историй и многолетней, идущей снизу сырости, вызывали у него восторг. Сейчас, двадцать лет спустя, Питер сидел в автобусе номер сто шестьдесят восемь до Хэмпстед-Хит и испытывал почти физическое чувство, что снова вернулся в то время. Каким же огромным и многообещающим казался мир, когда он, Питер, был заперт в четырех кирпичных стенах!
Рискуя получить от соседки осуждающий взгляд, Питер сдвинул газету и достал из сумки памятный буклет. Он лежал в потрепанном экземпляре «Больших надежд», книге, которую Питер перечитывал в память о мисс Тальбот. С первой страницы буклета улыбалась сама мисс Тальбот.
Элис, как обычно, не сдержала любопытства, когда Питер объявил, что во вторник утром ему нужно присутствовать на похоронах. Она вообще жадно интересовалась его жизнью. Порой донимала вопросами, которые скорее можно было бы ожидать от изучающего человеческую расу инопланетянина, чем от восьмидесятишестилетней представительницы этой самой расы. Поначалу подобное вмешательство несколько нервировало Питера, считавшего свою жизнь вполне заурядной и не заслуживающей особого внимания. Он предпочитал читать о жизни и мыслях других людей, а не делиться собственными. Однако Элис не терпела возражений. Со временем Питер смирился и стал отвечать на вопросы без обиняков. Впрочем, нельзя сказать, что ее интерес помог Питеру поднять собственную самооценку: Элис с таким же рвением изучала привычки семейства лис, устроивших себе логово за садовым сараем.
– Похороны? – переспросила она, пристально взглянув на молодого человека из-за стопки книг, которые подписывала для испанского издателя.