Элис, как всегда, пришла в музей первой. Это вошло у них в привычку, словно по негласному соглашению, благодаря которому Элис чувствовала себя пунктуальной, а Дебора – взбалмошной. Элис устроилась на скамейке в центральном холле музея, сунула руку в сумочку, погладила гладкий кожаный переплет потрепанной записной книжки, потом вытащила ее и положила на колени. Больше всего на свете она любила наблюдать за людьми и со временем выяснила, что если просто пялиться на окружающих, тебя сочтут не в меру любопытной, но если делать это с блокнотом и ручкой, то сойдешь за рассеянную и даже очаровательную особу. Впрочем, сегодня Элис не хотелось ничего записывать – ее слишком занимали собственные переживания.
Она открыла записную книжку и уставилась на письмо, которое лежало внутри. Перечитывать не стала, да и зачем? Это уже второе письмо, и в нем то же самое, что и в первом. Какая-то особа, детектив полиции, снова просит о встрече, но намеренно не сообщает, что именно ей известно о деле Эдевейнов (как она его назвала). Умный ход, Элис сама бы так написала от лица Диггори Брента, если бы тот, проводя отпуск в Корнуолле, вдруг заинтересовался нераскрытым преступлением. Любой мало-мальски приличный сыщик знает, как расставлять едва прикрытые ловушки, чтобы туда, если повезет, угодил доверчивый свидетель. К несчастью для Сэди Спэрроу, Элис трудно назвать доверчивой и она не намерена попасться на удочку и наговорить лишнего, но вот Дебора…
Она захлопнула записную книжку и стала обмахиваться ею, как веером. Прошлой ночью, лежа в постели, Элис думала, как лучше поступить, прикидывала вероятность, что эта Спэрроу отыщет что-либо важное, а потом убеждала себя, что после стольких лет не осталось никаких следов. Внезапно ей пришло в голову, что Дебора тоже могла получить письмо, и сердце пронзил страх.
Тщательно взвесив подобную возможность, она решила, что если бы с Деборой кто-нибудь связался, сестра, чистая душа, сразу бы ей позвонила. Хранительница политического наследия Тома, Дебора пришла бы в ужас от мысли, что не в меру шустрая незнакомка ворошит прошлое их семьи, и обратилась бы за помощью. И только сегодня утром, когда такси уже ехало через район Сент-Джонс-Вуд, до Элис дошло, что Дебора, возможно, хочет обсудить все при личной встрече. Зная, что близится годовщина смерти Элеонор, сестра могла просто сунуть письмо в сумочку.
У входа в зал растерянно суетился какой-то человек в черных джинсах. Элис заметила его, когда только вошла: он держал за руку маленькую девочку в ярко-розовой майке и джинсовом комбинезоне, девочка на что-то показывала и нетерпеливо подпрыгивала, а мужчина – отец, как предположила Элис, – пытался умерить ее пыл, одновременно доставая что-то (бутылку с водой? Современные дети, похоже, всегда хотят пить) из маленького рюкзака.
Сейчас явно встревоженный мужчина махал руками охраннику, а девочка куда-то исчезла. Всеобъемлющий ужас родителя, потерявшего ребенка; Элис за милю различала это чувство. Ее взгляд скользнул по огромному скелету диплодока и упал на величественную каменную лестницу в конце огромного, похожего на пещеру зала. Когда Элис впервые заметила девочку, она показывала в ту сторону, а в другой руке держала мячик – из тех, что светятся изнутри, если их встряхнуть. В глазах малышки горела решимость. И действительно, сейчас девочка стояла на самом верху лестницы, прижавшись щекой к прохладному плоскому камню балюстрады, и держала мяч на уровне лица, готовясь запустить его вниз по перилам.
Элементарно, Ватсон. Элис, как обычно, оказалась права. Она всегда обладала способностью делать выводы из очевидных фактов. Отшлифовать это умение до блеска помог отец. Когда Элис и ее сестры были детьми, папа играл с ними в необычные игры. Он устраивал вылазки на природу и брал с собой дочерей, разрешая им нести что-нибудь из снаряжения, например вожделенный сачок. Порой отец останавливался и, присев, чтобы видеть их глаза, показывал на какой-нибудь объект. «Мысленно нарисуйте картину, – говорил он, – но не смотрите просто на дерево. Обратите внимание на лишайник на стволе, на отверстия, которые проклевал дятел, на более редкую листву там, куда не попадают солнечные лучи». Позже, порой через несколько дней, в самый неожиданный момент папа говорил: «Элис! То дерево в лесу, назови десять особенностей». А потом закрывал глаза и считал, загибая пальцы, пока Элис, вызвав сцену в памяти, перечисляла подробности.
Отец часто ей улыбался, и даже сейчас от этого воспоминания у Элис защемило в груди. У папы была потрясающая улыбка, он не умел скрывать эмоции, в отличие от Элеонор, которую благородное воспитание сделало чопорной и сдержанной. Элис хорошо помнила бдительное присутствие мамы, как та пристально следила за дочерьми и за малейшую провинность отсылала их прочь, чтобы остаться вдвоем с мужем. Только много лет спустя Элис поняла, что мама ревновала, завидовала их дружбе с отцом, тому, как сильно он их любил.
«Нет, тут все намного сложнее, – возразила Дебора, когда как-то раз они заговорили на эту тему. – В какой-то мере она ревновала, я тоже так считаю. Помнишь, во время войны, когда мы были маленькими, она дурачилась вместе с нами и играла? Казалось, она такая же девчонка, как мы, а не взрослая женщина, вроде бабушки или няни Бруен». Элис неуверенно кивнула: слова Деборы пробудили далекие воспоминания о прятках и чудесных историях. «А потом папа вернулся домой, и мама нас отчасти потеряла. Все изменилось. Она сама изменилась, стала совсем другой, более суровой. Она не могла… – Дебора замолчала на полуслове, как будто передумала продолжать. – В общем, только один из них мог быть самым любимым, понимаешь?»
У входа появилась знакомая фигура: Дебора опирается на руку Джеймса, своего шофера. Они вошли в зал, и Дебора рассмеялась в ответ на реплику Джеймса, потом ласково похлопала его по руке и отправила к машине. Элис с облегчением выдохнула – сестра явно не похожа на человека, который получил по почте гранату.
Подобно всем женам, чьи мужья подвизаются в политике, сестра научилась в любой ситуации сохранять безмятежное выражение лица, но Элис всегда видела симптомы ее тревоги: слегка поджатые губы, сохранившаяся с детства привычка смыкать кончики пальцев… Сегодня Элис ничего такого не заметила, и у нее отлегло от сердца. Она продолжила разглядывать Дебору. Люди редко находят время, чтобы приглядеться к тем, кого хорошо знают. Дебора в свои без малого девяносто лет по-прежнему держалась прямо и любила шелковые платья того же фасона, что носила в тридцатые годы прошлого столетия: приталенные, с изящными перламутровыми пуговками, поднимающимися от пояса до кружевного воротничка. Сестра походила на одну из отцовских бабочек, пойманную на пике своей красоты и застывшую во времени, само олицетворение женственности. Полная противоположность Элис с ее брюками и удобными полуботинками.
Сегодня Дебора опиралась на трость; похоже, у нее разболелась нога. Впрочем, на вопрос о здоровье Дебора наверняка улыбнется и скажет, что чувствует себя превосходно. Просто немыслимо, чтобы кто-то из сестер Эдевейн признался в немощи, болезни или о чем-то пожалел. Стойкость духа они унаследовали от матери вместе с привычкой своевременно отвечать на письма и презрением к небрежному обращению с грамматикой.
– Прости, я опоздала, – сказала Дебора, подойдя к скамье. – Совершенно безумное утро. Давно ждешь?
– Ничего страшного, у меня с собой записная книжка.
– Ты уже смотрела коллекцию?
Элис покачала головой, и они в обоюдном молчании пошли сдавать летнее пальто Деборы в гардероб. Сторонний наблюдатель ошибочно назвал бы их встречу прохладной. Сестры никогда не целовались и не обнимались при встрече, и обе терпеть не могли дурацкую манеру выставлять чувства напоказ.
– Вы, должно быть, сестры, – заметила молоденькая гардеробщица, широко улыбаясь.
– Да, – ответила Дебора, пока Элис не успела привычно съязвить. – Похожи?
В старости они действительно стали походить друг на дружку больше, чем когда-либо; впрочем, молодежи все старики кажутся похожими. Постепенно выцветают волосы, глаза, кожа и губы, лицо покрывает маска морщин, и индивидуальные черты теряются. На самом деле они совсем не похожи, подумала Элис. Дебора до сих пор красива, – говоря другими словами, сохранила остатки красоты. В то лето, когда она обручилась с Томом, последнее лето в Лоэннете, газета «Таймс» назвала ее самой привлекательной девушкой светского сезона. Элис и Клемми безжалостно дразнили Дебору, но исключительно ради спортивного интереса. Статья не сообщила ничего, чего бы они и сами не знали. «В любой группе сестер есть одна, которая затмевает остальных», – записала Элис в своей восьмой книге, «Смерть зайдет в гости». Она вложила эту строку в уста Диггори Брента, которой обладал поразительной особенностью видеть мир таким, каким его видела сама Элис. Но он был мужчиной и мог позволить себе подобные наблюдения, не боясь показаться язвительным или недобрым.
Нет, решила Элис, глядя, как сестра весело смеется вместе с гардеробщицей, Дебора явно не получала письма от Сэди Спэрроу. Впрочем, это дело времени, радоваться рано, Дебору обязательно впутают. К счастью, она, Элис, знает, как перенаправить нежелательное любопытство в другое русло. Надо действовать спокойно и методично. И о чем она только думала, когда сказала Питеру, что первое письмо пришло не по адресу, и она ничего не знает о пропавшем ребенке! Похоже, вообще не думала, просто паниковала.
– Как у тебя дела? Хорошо выглядишь, – оценивающе заметила Дебора, когда они отошли от гардеробной стойки.
– Все в порядке. А как ты?
– Великолепно.
Дебора кивнула в сторону зала, едва заметно скривив губы. Элис вспомнила, что ей никогда не нравились папины насекомые на серебряных булавках, как бы ни отстаивала она в детстве свою очередь ему помогать.
– Ладно, – сказала сестра, осторожно опираясь на трость. – Давай поскорее покончим с этим и пойдем пить чай.