Он как будто говорил пару слов подходящему к нему человеку, выслушивал ответ и потом направлял человека в лодку, либо же показывал в сторону дома. Я даже подумал, что он видит меня и помахал ему рукой. Но он ничего не ответил, вполне возможно, что расстояние было слишком большим, к тому же туман размывал четкость и в какой-то момент я даже протер глаза, чтобы удостовериться, то не сплю.
В полной тишине люди спускались в лодку, и та, после нескольких взмахов веслами по неподвижной волной глади, исчезала в плотном молочно-сером тумане, повисшим над озером. Оставшиеся люди оставались ждать, пока лодка не вернется и все повторялось сначала.
Те же люди, которым старик (я почему-то решил, что это именно старик) указывал в направлении моего дома, как-то сникали, понурив плечи, разворачивались и брели назад, не поднимая взгляда – однако они не доходили до дома и скрывались за высоким холмом, на котором, я только впервые это заметил – стоял высокий деревянный крест.
Первым моим желанием было срочно выйти из дому, дойти до пристани и спросить – что они все тут делают в этот ранний утренний час? Даже мое богатое писательское воображение вместе с жизненным опытом не могли найти объяснение происходящему.
Кто это мог быть? Любители здорового образа жизни? Последователи Порфирия Иванова? Отчасти выбор места и весь обряд говорили, что люди, кем бы они ни были, не слишком-то хотели бы афишировать свое занятие. С другой – многочисленность данного явления как бы подразумевала, что вряд ли подобное можно было долго держать в секрете от властей или от других людей.
Так я и простоял до момента, пока толпа не рассеялась – а когда бросился на пристань, то единственное, что нашел там – старое мокрое весло, да выбросившегося на щербатую доску молодого окуня. Ни следов ног, ни заблудших или отбившихся от основной группы людей, как это часто бывает в случае больших туристических групп – никого. Я был поражен и даже потрясен.
Еле дождавшись утра, я рассчитывал увидеть в центре озера подобие острова – может быть здесь существуют странные приливы и отливы – но озеро было гладким, чистым и молчаливым. Я обошел его три раза, запыхался, устал, но никаких следов ног, присутствия рыбаков, да и вообще – любых других людей не обнаружил.
Теперь каждое утро я ждал чего-нибудь подобного, но тщетно…
Пока как-то одним летним вечером в дверь не раздался стук. Привыкший к одиночеству, я даже испугался, но быстро совладав с нервами, нехотя отвлекся от печатной машинки и пошел открывать дверь.
Я сразу узнал его.
Это был тот самый старик. Лодочник или рыбак, перевозивший людей.
Уже смеркалось и его лица я не смог различить – он было закрыто капюшоном.
– Ты хотел узнать, что происходит? – спросил он без приветствия.
Ошарашенный, я кивнул.
– Тогда собирайся.
Я быстро накинул легкую куртку, взял небольшую сумку с документами, но старик покачал головой.
– Ничего не надо брать. Ты больше сюда не вернешься.
Я пожал плечами и повесил сумку на гвоздь.
Мы вышли из дома. Начался небольшой дождик, который почти сразу же превратился в ливень.
Не знаю почему, но мне было не страшно.
– Почему я не вернусь? – спросил я старика.
Тот помолчал, и когда мы прошли по шумящими дубами, сказал:
– Обернись. Посмотри на свой дом.
Не чувствуя подвоха, я обернулся.
Жуткий холод сковал мое сердце.
Вместо современного, выстроенного по новому чешскому проекту особняка, я увидел сгоревшие развалины, от которых к небу подымался едкий серый дым. На вершине уцелевший несущей стены сидел черный ворон. Он смотрел на нас и глаза его сверкали молниями.
– Видишь?
Я поднял было руку, пытаясь отмахнуться от жуткого видения, но картина не исчезала. Более того, ворон несколько раз прокричал, словно обращаясь ко мне.
– Ты хотел писать истории этих людей? – спросил старик.
Я резко повернулся к нему и только теперь заметил, что со стороны холма, по опоясывающей его стертой тропинке приближаются серые полупрозрачные тени.
– Теперь ты можешь делать это вечно. Пока кто-нибудь не заменит тебя.
Я открыл было рот, чтобы отказаться, но тут же понял, что отказаться нельзя. Старик снял с себя балахон, бросил к моим ногам и когда я поднял глаза, его уже не было.
Передо мной стояло людское море и молчаливые глаза смотрели на меня, будто бы я знал что-то такое, о чем не знали они.
Повинуясь странной воле, которая была явно сильнее меня, я надел этот стертый до дыр балахон, нацепил капюшон и понял – среди этих людей есть те, кому нужно садиться в лодку, а есть те, кому еще рано.
Лена сжала мою руку. С замиранием сердца я слушал ее рассказ и с каждым новым словом смысл сказанного словно сплетался с нашим настоящим – я словно видел этого старика, прожил его жизнь и теперь, когда Лена затихла, я вдруг понял, что… что кому-то из нас, возможно, придется остаться здесь навсегда.
– Я не брошу тебя, – прошептал я.
– Я не брошу тебя, – сказала она.
Мурашки побежали по моему телу.
– Мы должны найти выход, – я нажал на педаль газа и развернул джип.
7
– Мы больше ничего не можем сделать для них. Прошло уже семь дней и состояние обоих пациентов стабильно тяжелое с негативным прогнозом. Это семейная пара, они единственные выжившие при пожаре на тридцать третьем этаже офисного центра. – Главный врач развел руками и посмотрел на присутствующих. В консилиуме помимо него принимали участие реаниматолог, нейрохирург, токсиколог и несколько экспертов по видеосвязи. Все они понимали тяжесть положения, равно как и то, что шансов практически нет.
– Могу констатировать, что мозговая активность обоих пациентов практически прекратилась. Считаю, что мы должны принять решение, – тихо сказал реаниматолог.
– Мы исключили все состояния, схожие со смертью мозга, поэтому на данном этапе мы переходим к установлению факта прекращения функций всего головного мозга. После необходимых процедур, в одиннадцать часов вечера консилиум должен собраться еще раз и установить диагноз смерти мозга. После этого оба пациента будут отключены от аппарата искусственного жизнеобеспечения. – Главный врач немного помолчал. – Вопросы есть?
Никто ничего не ответил.
Двое уцелевших при пожаре в офисном центре «Гига-Плаза» сегодня будут отключены. Это было тяжелое решение, врачи боролись за их жизни до самого конца и до последнего надеялись на благоприятный исход.
Устроивший поджог – как установило следствие, – клиент фирмы, в которой работал пострадавший. Узнав о резком падении акций завода, акции которого он купил месяц назад, этот человек под видом техника пробрался в торговый центр, поднялся на тридцать третий этаж, залил бензином, принесенным в пакетах на теле, лифт, ковролин на полу, коридоры и двери, и поджег.
Токсичные материалы вспыхнули мгновенно. Никто даже не понял, что произошло, люди выбегали из кабинетов, но оказавшись в огненной ловушке – возвращались назад и уже не могли выйти.
Из всей фирмы уцелел только один менеджер. Его спасло то, что к нему заехала жена, чтобы вместе посмотреть новый дом, который они намеревались приобрести. Она ждала мужа внизу, но, когда увидела дым, бросилась в небоскреб на третьем лифте, который преступник не успел обработать. Она вытащила мужа из кабинета на пожарную лестницу, но также сильно отравилась угарным газом. Там их и нашли спасатели – они сидели у стены и руки их были сплетены.
Врачи вышли из кабинета, понурив головы. Никто не хотел мириться с таким исходом, но каждый из них сделал все возможное. Оставалось уповать только на чудо.
В двадцать один ноль-ноль старшая медсестра сдала смену, и бригада сестер направилась в раздевалку. Заплаканная Ольга, молодая сестричка, которая работала в реанимации, последний раз взглянула на молодых пациентов. Она уже знала решение консилиума, Гена – реаниматолог, сообщил ей, что шансов больше нет.
Губы ее дрожали, когда она, впервые в жизни прочитала «Отче наш». Ей казалось, что эти двое даже на пороге смерти, тянутся друг к другу. Их обескровленные неподвижные лица излучали какое-то необъяснимое спокойствие.
Ольга в последний раз взглянула на показатели электроэнцофалогафа мужчины, потом перевела взгляд на прибор, подключенный к головному мозгу женщины и… вздрогнула. Ее словно саму током ударило, таково было осознание едва заметной детали, которую до сих пор она не замечала. Не замечал никто!
Оля почувствовала, как вспотели ее ладони. Она подошла поближе и присмотрелась к практически ровной линии прибора.
– Но… этого не может быть, – тихо сказала она, глядя на закрытые глаза мужчины. – Этого не может быть, – повторила она, когда перевела взгляд на женщину.
Едва уловимый всплеск мозговой активности на приборе, подключенном к мужчине, рождал такой же всплеск на втором приборе – только с небольшой задержкой, буквально несколько миллисекунд!
– Они… они… общаются! – снова прошептала Ольга.
Она проверила показатели еще раз, потом снова и каждый раз обнаруживала одну и ту же картину.
– Господи… что же делать… ведь я не могу присутствовать на консилиуме… меня никто туда не пустит… – она сжала кисти в кулаки.
Гена подымет ее на смех, у него слишком высокое самомнение. Какая-то медсестра будет учить главного реаниматолога! Это невозможно!
Нужно что-то придумать! Но что? Что она может для них сделать? Как им помочь?
Она медленно встала со стула, еще раз посмотрела на неподвижно лежащих мужчину и женщину. Вряд ли после того, что она намеревалась устроить, ее оставят на работе. Но другого выхода не было.
Я вырулил к дому. Мотор джипа работал ровно, как часы. Даже странно, подумал я. Работает как новый. Как в тот самый день, когда я приобрёл эту машину. Я покачал головой.
– Что? – спросила Лена, всматриваясь в черноту. Свет в окнах дома не горел, хотя когда мы уезжали, оставили все включенным.