В такие моменты всё рушится.
В такие моменты Адалин остро ощущает, какая между ней и братом пропасть – просто километровая. И с каждым таким моментом они становятся всё дальше и дальше друг от друга. Уже сейчас, когда им только по пятнадцать лет, они оба редко проводят время в компании друг друга, предпочитая Друзей. Семья для Адалин никогда не ассоциируется с домом.
И в моменты отчаяния она думает, что лучше бы брат родился первым, и 4 минут и 16 секунд не существовало бы вовсе.
Однако, даже когда их отношения ощущаются холоднее ледников Антарктиды, между ними всё ещё продолжают существовать остатки той семейной идиллии, о которой так мечтает Адалин. На удивление, они с братом настолько обожают играть в шахматы, что только это и оставляет им интерес для общего времяпровождения. Если, конечно, отец не находит их здесь слишком быстро.
Шахматы – некая возможность для Эда отомстить сестре за первенство рождения – а для Адалин хороший шанс пообщаться с братом. Пусть и на шахматном поле боя, но такая возможность даёт Аде одно хорошее преимущество. Играя, она может достаточно подробно изучить брата, научиться предугадывать его тактику.
Эдвард всегда нападает бездумно – как только он видит возможность забрать себе фигуры сестры, в его глазах загорается настоящий животный азарт. Он уже не задумывается о том, что ему нужно продумывать каждый свой ход, мечтая лишь о сладком вкусе мести и дурманящей победы. А потом Адалин ставит ему шах и мат, Эдвард проигрывает и злится уже не на себя. А на сестру, которая снова оказывается в выигрыше.
… И их отношения становились хуже.
Адалин сдвигает ладью влево на одну клетку. Откидывается на спинку кресла и почти скатывается по нему вниз в полулежачее положение. От чёрно-белых клеточек рябит перед глазами; от двигающихся фигур уже порядком тошнит. Ада поднимает глаза на брата, наблюдая за его лицом в полумраке библиотеки. Его карие глаза горят безумным огнём, с остервенением скользя по доске, в надежде найти хоть какой-нибудь изъян в разыгрываемой ими партии – хоть что-нибудь, что докажет его первенство. Сегодня Эдвард не торопится, но все его мысли слишком поглощены победой, чтобы продумать свои ходы достаточно хорошо.
Ослеплённый, как ему казалось, приближающимся триумфом, брат бездумно сдвигает ферзя вниз, и Ада прикрывает глаза. Она знает, что он так поступит. Что возьмёт именно эту фигуру, что сдвинет её вниз – раз за разом повторяя одну и ту же ошибку.
«Подумай немного, Эдвард. Не торопись. Не вини потом в проигрыше свою сестру, потому что она совсем ни в чём не виновата. Ни в своём бремени. Ни в твоих проигрышах».
Адалин сдвигает вбок короля, подтягиваясь в кресле, пока её глаза впиваются в лицо брата. Она терпеливо ждёт, когда до Эдварда дойдёт осознание ситуации. Его глаза расширятся, губы сожмутся в тонкую линию, а Адалин сможет прошептать: «Шах и мат!».
Он не сразу понимает. Будто бы в замедленной съёмке, Эдвард растерянно смотрит на шахматную доску, проигрывает в своей голове эту партию снова и снова, желая найти ошибку – но так и не может признать, что сделал её сам.
– Порой для победы много мыслей не требуется, – голос отца за спиной заставляет Аду сгорбиться и склонить голову. – Порой для победы нужно просто слушать то, о чём тебе говорят, а не проявлять глупую инициативу. Если бы ты послушал меня в самом начале, то тебе бы удалось одержать победу над сестрой, – голос холодный, командный, беспощадно жалящий.
«… Тебе бы удалось одержать победу над сестрой».
Адалин кривится от того, с какой интонацией это произносится. Морщится так, словно съела лимон целиком. Такое поведение отца делает отношения брата и сестры только хуже. Ада только и может, что поджать губы, чтобы не среагировать на откровенную провокацию. Эдвард же реагирует моментально. Его щёки покрываются красными пятнами, в глазах загорается настоящий безумный огонь, готовый сжечь не только отца с Адой, но и весь дом.
Эд подскакивает на ноги и, подцепив пальцами край шахматной доски, дёргает её в сторону. Ни Ада, ни Энтони даже не вздрагивают – истерики Эдварда для всех привычны. С шумом и треском шахматные фигуры рассыпаются по полу, катятся в разные стороны. Эдвард подскакивает на ноги вместе с опрокинувшейся доской – только что огнём не дышит, а в остальном вполне походит на разъярённого дракона.
На такую импульсивную реакцию отец не обращает внимания – только уголки его губ, как показалось Аде, дёргаются в каком-то странном, практически хищном оскале. Выводя Эда на эмоции, он словно каждый раз доказывает себе и другим, что сделал правильный выбор, когда назвал Адалин наследницей. Иной причины для этого глупого стравливания Ада просто не видит.
Брат практически рычит, когда выбегает из библиотеки, громко хлопая дверью. Отец подзывает звоном колокольчика горничную, чтобы та собрала рассыпанные шахматы и убрала за Эдвардом весь беспорядок. Но сделай что-то подобное Адалин, он бы сказал ей убрать всё самой.
Медленным шагом Энтони обходит сидящую в кресле дочь, опускаясь в такое же кресло напротив неё.
– Выигрывать у брата тебе не составляет труда, но сможешь ли ты обыграть меня – ещё вопрос, – он переплетает пальцы перед лицом, скользя глазами по шахматной доске. – Посмотрим, хватит ли тебе хитрости и умений. Твои фигуры белые.
Адалин ненавидит играть с отцом. Хотя бы потому, что он постоянно выигрывает. И не всегда честно. Хитро, безбожно юлит, добывая себе победу.
Адалин играет честно, а вот Энтони Вуд…
Июнь, 2021 год
Санкт-Петербург, Россия
Он открывает глаза под сопение Кирилла под боком, но это его не смущает. Они спят в одной постели с самой школы, остаются друг у друга в гостях и ездят на эту дачу с самого студенчества. Спальные места тут – не резиновые, и в их большой компании приходится ютиться. Троим девочкам они уступили спальню с кроватью побольше. Диму и Серёжу отселили в самую удалённую спальню на втором этаже – от храпа этих двух тракторов тряслись стёкла в окнах. А Кирилл с Ильёй разложили диван на первом этаже.
Но, несмотря на стеснённые условия, Илье нравится это место, потому что его привычные утренние пробуждения не приносят никакого удовольствия. Здесь, и только здесь, он может не хвататься за телефон, не искать решения тысячи задач, а просто умываться, убирая с лица остатки сладкой дрёмы. Лениво бродить по первому этажу, чтобы не разбудить сладко спящего Кирилла. Искать в хорошо знакомых ящиках пакет с молотым кофе, доставать турку и наполнять её рассыпчатым коричневым порошком. Заливать водой и ставить на самый медленный огонь. И двигаться тихо, так, чтобы не разбудить Кирилла.
Илья любит варить кофе – вот так, почти классическим способом. Медленно помешивая густую жидкость, он буквально медитирует, расслабленно прикрывая свои глаза. Кофеварка одиноко смотрит из своего угла, шумная и вредная, пока он наслаждается беззвучным процессом. В мегаполисе он тратит время на более полезные вещи. Пробежки или поход в спортзал, поездки по делам или прогулки на мотоцикле. Мир постоянно двигается и отсутствие движения там, в бетонных высоких стенах и хитросплетениях улиц, похоже на мгновенное увядание. А здесь всё вокруг кричит, призывает остановиться.
Осторожно переливая кофе в кружку, добавляя туда добрую порцию сливок, Илья перебирается к своим вещам и достаёт из сумки плотный скетчбук. В петлях спирали спрятан карандаш, и его не приходится долго искать в недрах захламлённого рюкзака. Стрелецкий выбирается на улицу, осматривается с крыльца и пробирается к бассейну. В любую секунду он может подорваться и исчезнуть, не оставив и следа своего существования. В этом – весь Стрелецкий. Почти всегда он приезжает сюда последним, а наутро, стоит всем проснуться, его уже нет на горизонте. Никто не говорит ему, что шум заведённого мотоцикла тревожит сильнее, чем скрип ступенек.
Несколько глотков кофе согревающим потоком орошают горло и опускаются в желудок. Отставив кружку, Илья садится удобнее, осторожно макает босую ногу в холодную воду бассейна. Где-то вдали распеваются птицы. Дятел стучит по одинокой берёзе, и при должном внимании его вполне можно заметить в занимающемся рассвете. Природа дышит, лениво качая деревья летним ветерком, приносит с собой запах утренней росы и свежести. Можно закрыть глаза, и картинка сменится ярким полотном зелёных красок, расплывшимся от края до края золотыми линиями. Мир существует где-то отдельно, не собирается вливаться в его собственные мысли. Туманные отголоски воспоминаний терзают его изнутри, наполняют необходимостью вернуться головой в повседневность.
Но здесь так красиво. Даже забор не может сдержать кишащую природу. Вот-вот – и кусты проберутся корнями под этой баррикадой, выбросят вверх стержни-веточки и ворвутся вовнутрь, озлобленные сопротивлением человека буйному росту. Сорняки выстроятся человечками, навострят свои листья крапивы и будут жалить до тех пор, пока гиганты-разрушители не падут под натиском этого удара. Высоко над головой пролетает птица. Она делает мягкий разворот, ныряет ниже, ловит блуждающую мошкару и лениво поддаётся потоку, чтобы плавно подняться выше и исчезнуть за кроной старого клёна. Илья медленно склоняет голову к бумаге, гладит шершавые края подушечками пальцев и делает первую чёрточку.
Рисовать ему нравилось всегда. В своём роде, это – почти отдушина. Когда мыслей становится слишком много, а боль в груди не находит выхода – чёрные линии складываются быстрее и слаженней, чем в безмолвной тишине. Чувства выпадают через стержень карандаша, обрамляются узорами и мягкими линиями. Из-под его руки выходит образ птицы, летящей вниз. Раскрытые крылья Илья осторожно обрисовывает мягкими узорами, напоминающими перья павлина. Когда с ними покончено, Илья переключается на клюв и осторожно обрисовывает цветок, который птица несёт.
Интересно, какие цветы растут во Франции? Стрелецкий думает, подносит карандаш ко рту, так и не успевает нарисовать ничего, кроме изогнутой палочки и пары лепестков. Птица молчаливо смотрит на него с пожелтевшей бумаги, замерев в