С ней очень просто дышать полной грудью, она словно не сковывает его своим мнением и взглядом. Даже при том, что они только присматриваются друг к другу. Стрелецкий, конечно, уже на полном серьёзе обдумывает тот факт, что Адалин ездила с ним чуть ли не за пределы области, но всё равно не хочет спешить. Спешка – стиль его жизни, но в то же время происходящее сейчас стоит обдумывать тщательно, иначе всё точно закончится плохо. Ада – какая-то не такая, как все. Уникальная, незабываемая в своей природе. Даже сейчас, только лишь с лёгкой подводкой ресниц, она запоминается этим взглядом, жестами, самими своими словами.
– Прости, что затянул тебя во всё это, – он снимает шлем, тут же поворачиваясь к ней, пока Ада справляется со своим.
– О-о-о, ты мне такой опыт дал, знаешь ли, – француженка тихо смеётся. – Это просто… безумие и сумасшествие. Тебе не страшно? – её губы расплываются в улыбке, когда глядя Илье в глаза, она отдаёт ему шлем и скользит пальцами в карманы толстовки, – Потому что даже мне стало страшно.
Стоит только вспомнить рычащий гул мотора, визги вокруг, крики и суету, как сладкая истома разливается по телу. Могла ли Ада подумать, что когда-нибудь её занесёт в такое место? Что бы сказал на это брат? А как долго бы отчитывал её отец, говоря о злополучном контингенте этих мест? Не столь важно. После таких эмоций просто закрыть глаза и заснуть будёт невозможно.
– Страшно, – он ухмыляется, замечая её взгляд.
Как бы сильно ни храбрились мужчины, ни били себя руками в грудь, ни скалились на краю обрывов, им тоже бывает страшно. Как бы сильно не забивали себе под рёбра это чувство, оно всё равно остаётся. Это естественная защитная функция организма, который не хочет умирать глупыми смертями, на которые может обречь себя человек по глупости. Илья бросает беглый взгляд на дома, возвращает обратно и перестаёт улыбаться, хотя глаза всё равно сверкают позитивным настроем.
– Но в этом и заключается основной смысл. После этого как никогда чувствуешь себя живым.
Человек, что хоть раз побывал на грани, чувствует к жизни особенную любовь. Это признательность себе и окружению за право существовать. За возможность дышать полной грудью. Такое познают только те, кто боролся, кто знает цену, которую можно заплатить в случае поражения. Такие не сдаются.
Адалин поджимает губы, слушает его слишком внимательно, кивает, отводит глаза и думает-думает-думает. Это кажется правильным и неправильным одновременно. Она снова вдыхает, её лёгкие раскрываются, принимая в себя живительный кислород – всё то же самое, что было с Дафной. Адалин не думает о последствиях, а просто живёт, получает удовольствие от жизни и оставляет позади себя то, что когда-то тяготило её. Редко встречались люди, которые за секунды проникали в её жизнь настолько глубоко и плотно, что без них уже перестаёшь признавать своё существование. Так было с Дафной. Так – теперь и с Ильёй.
Вуд вдруг ловит себя на мысли, что всегда ведёт себя с Ильёй так, как чувствует. Не придерживается никаких правил. С ним соблюдение правил кажется таким глупым. С ним, наоборот, хочется быть максимально искренней в своих чувствах и действиях. Чувства дают людям приземлённость – они дают им смысл жизни, цель. Дают им саму жизнь, и в то же время легко могут стать причиной смерти.
Следуя этому непонятному порыву, Адалин в несколько шагов настигает Стрелецкого, обхватывает ладонями его лицо… И целует. Снова, потому что всё это – какая-то зависимость от его тепла, от его запаха рядом. Потому что ей просто нравится касаться его кожи, скользить губами по его губам. Потому что это чувство делает её живой. Отец говорил, что любовь, влюблённость, дружба – отвлекающий от жизни фактор, но Адалин знает, насколько он неправ. Эти чувства не отвлекают – они помогают.
– Знаешь, – Адалин чуть щурит глаза, тихо шепчет эти слова, отстраняясь от него. – Спасибо тебе. Это странно, благодарить за чувства и эмоции, но… Мне кажется, я просто была обязана сказать тебе это. Последние несколько лет в моей жизни этого точно не хватало.
Она отстраняется, с неохотой расставаясь с теплом его тела, с горьким запахом сигарет и свежести еловых веток. Но, пожалуй, довольная как никогда. Илья сам отпускает её с леностью, последний раз скользя пальцами по ткани её толстовки на талии. Он не сводит с неё своего лукавого, блестящего пасмурным небом взгляда.
– Знаешь, обычно девушки благодарят меня не за это. Ну… или не благодарят вовсе, – с его губ срывается несдержанный смешок, но Стрелецкий тут же жмёт губы. – Пожалуй, тогда мне стоит поблагодарить тебя за то, что ты напоминаешь мне о том, почему я завязал с гонками? Но тебе стоило бы поторопиться и побыстрее оказаться в квартире. Не хочу отвечать перед Женей за то, что украл тебя и вернул только под утро. Доброй ночи, Адалин!
Он провожает её глазами, следит, пока хрупкий силуэт не скрывается там, во дворике здания, а затем снова взбирается на свой мотоцикл, чтобы тоже отправиться домой. Илья мог бы поехать дальше, встречать рассвет на набережной или куда-нибудь ещё. Так много мест требуют его внимания, но сил не остаётся. Стрелецкий впервые за долгое время ощущает, как слипаются его глаза. Приходится сбавлять скорость, сдерживать эмоции и экономить то малое количество сил, что у него ещё остаётся.
В следующий раз… Это звучит так, будто она уже снова готова вплыть в этот раз со всей своей французской очаровательностью. И это завораживает. Мерцает ещё желтеющими огоньками светофоров перед глазами.
В квартире он первым делом проверяет Аню, которая развалилась на своей кровати, скрутив одеяло в жгут в своих ногах, запуталась в коротких чёрных волосах. Это делает её похожей на девочку из фильма «Звонок». Сестра спит и видит десятый сон, а через пару часов он не избежит расспросов, этих многозначительных взглядов и поигрываний бровями. По крайне мере, он сможет припугнуть её тем, что расскажет всем, что она храпит во сне.
Он заставляет себя сходить в душ, сменить футболку и только тогда замертво падает в мягкую обитель ночного царства.
И когда веки его, наконец, смыкаются, за окном окончательно рассветает.
Глава 13
Декабрь, 2011
Париж, Франция
Адалин не верит в гадания по картам и кофейной гуще, а гадания по руке для неё – вообще полный бред. Ада считает, что будущее человека определяют только его поступки, а не слова какой-нибудь шарлатанки. В гороскопы она тоже не верит. А вот в то, что её брат был и будет последним дебилом, вполне верит. И для этого ей не нужны никакие доказательства. Во-первых, он – её брат-близнец, во-вторых, она знает его с рождения, в-третьих… Эдвард невыносим. Почувствовав вкус вседозволенности своего положения, он творит бесчинства. И даже сейчас Адалин ни капельки не верит ему.
Эдвард улыбается слишком дружелюбно, так чтобы это выглядело искренне. Адалин щурится, сжимая пальцами полотенце – вот-вот и кинет в него этот полумокрый кусок ткани, чтобы Эдвард зашипел, как кот, и рванул отсюда куда подальше.
Всё выходит быстро и неправильно.
В преддверии Рождества Адалин, как и всегда, решает испечь имбирные печенья, а так как Ник и Тоин чем-то заняты, компанию Аде собирается составить только Дафна. И Вуд искренне этому рада. Они так часто собирались на этой маленькой кухоньке в отдалении от общих комнат дома, что это почти превратилось в традицию. Тёплую и ожидаемую. Каждые выходные по утрам они собирались тут, пока Адалин пекла очередной кулинарный шедевр, а потом шли гулять – а если погода была совсем отвратительная, то просто смотрели какой-нибудь фильм или сериал. Это было спокойствием. А когда в спокойствие врывается хаос, единственное, что ты испытываешь, это жгучее раздражение.
Возможно, будь Адалин к этому готова, она приложила бы все усилия, чтобы это предотвратить.
Это утро похоже на остальные. Адалин замешивает тесто ещё до прихода Дафны, скатывает круассаны, кладёт их на противень и подталкивает в духовку как раз в тот момент, когда рыжие волосы подруги мелькают в проёме дверей. Пока девушки болтают, обмениваются новостями и громко смеются, Адалин успевает раскатать тесто на печенья, а духовка прозвенеть – намекая на то, что круассаны пора бы достать. И Дафна вызывается помочь.
Звук бьющегося о пол противня, шелест отставших от бумаги круассанов, которые рассыпаются по полу. Тихий вскрик. Адалин пугается не на шутку – Дафна могла сильно удариться обо что-то или обжечься о раскалённый противень! Но, когда Ада видит противень в отдалении от подруги, ей кажется, что самое страшное позади.
Но тут появляется Эдвард.
Его глаза растерянно скользят по выпечке, потом по Дафне – и на ней они останавливаются на гораздо дольше. В этот момент Адалин готова выколоть ему глаза. Она глубоко вдыхает, поджимает губы и готовится выступить вперёд, как брат неожиданно подаёт голос.
– Ты в порядке?
В этот момент, когда он обращается к Дафне, Адалин хочет выпроводить его из кухни вон, но совершает самую главную ошибку в своей жизни – замирает. Позволяет ему остаться, позволяет Дафне ответить. Позволяет ему протянуть ей руку, помочь подняться. Она позволяет им познакомиться, соприкоснуться их вселенным… и дать брату самый главный рычаг давления на неё.
Дафна морщится, когда поднимается на ноги и потирает второй рукой ушибленный о столешницу локоть. Обошлось без переломов, трещин и крови, но синяк точно останется.
Эдвард опускает руку Дафны, подходит к холодильнику, чтобы достать из нижнего отсека лёд, и часть отсыпает в пакет. Оборачивает всё это полотенцем и протягивает Дафне. Под её непонимающим взглядом он коротко говорит:
– Чтобы не было шишки.
Это что… Только что, была забота? О её подруге? Адалин удивлённо вскидывает брови.
Она не верит, что Эдвард может исправиться – раскрыть глаза и с пониманием относиться к окружающим его людям, но в этот момент верит даже она. Та сцена в школьном коридоре вылетает из головы.