– Ты, наверное, не привыкла к такому, – как бы невзначай бросает он, обхватывая ручку своей кружки и отпивая небольшой глоток горячего чая.
– Ну… Моя квартира меньше твоей, определённо.
– Но в Париже.
– Не в историческом центре же, – Ада тихо смеётся, переставая гладить Деву, чтобы пододвинуть к себе кружку поближе. – Я не отрицаю свою избалованность. В детстве у меня были самые лучшие игрушки. Стоило выйти какой-нибудь новой Барби, как она тут же оказывалась у меня. В школе у меня были крутые телефоны и ноутбуки. Сейчас я помешана на туфлях. Но это не делает меня помешанной на трате денег и желании ходить в дорогущие мишленовские рестораны. Я ценю комфорт прежде всего. Я покупаю туфли от Джимми Чу не только потому, что они дорогие, но ещё и потому что они потрясающе удобные, и служат мне не один сезон. Во Франции, если я сама за рулём, то езжу на мини купере, а не на каком-нибудь майбахе. Ну и в тему дорогих ресторанов – я предпочитаю готовить сама. И даже если чай не свежезаваренный прямиком из Китая, я всё равно его выпью, потому что это… Для меня это нормально. Не делай только из меня какую-нибудь чопорную принцессу. Терпеть не могу эти стереотипы.
– Не знай я, что ты так привлекаешь внимание прессы, удивился бы, что ты так просто ходишь по клубам, целуешься с незнакомцами, а потом бродишь с ними по Питеру на свиданиях, – Илья поднимает кружку, пряча за ней улыбку и кивает Аде на зефир. – Не стесняйся. Бери.
Ада делает глоток чая, тут же тянется к зефиру. Откусывая кусочек, она улыбается.
– Такой он мягкий!
– Я же говорил, – кивает Илья.
– На самом деле… Прессу не столько интересую я сама, сколько история, случившаяся несколько лет назад. Почти каждая наша встреча, не обговорённая заранее, сводится к одному вопросу…
Адалин поджимает губы.
– Ты можешь не говорить, если тебе это приносит боль. Я не какой-нибудь мудак, для которого собственное любопытство превыше всего.
– Нет. Мой психолог говорил, что мне почаще надо делиться этим с другими, чтобы я… Осознала случившееся и привыкла ко всему. Чтобы научиться относиться к этому проще, – она поднимает глаза на Илью, чуть сощурившись. – Я доверяю тебе. Что удивительно, ведь мы знакомы с тобой… Ровно неделю. Последний раз я испытывала что-то подобное только с одним человеком. Но взамен ты расскажешь мне, что имела в виду Марго, идёт?
Адалин смыкает зубы на внутренней части щеки, терпеливо дожидаясь кивка Стрелецкого.
– Это случилось восемь лет назад. Я сидела на подоконнике школы, поправляя клетчатую юбку, и тогда увидела её. Дафну Деко.
Глава 18
Июнь, 2012 год
Париж, Франция
Ада не знает, сколько дней прошло с той ночи. Она закрывается в комнате, ни с кем не разговаривает, не контактирует, не пересекается. Она не открывает телефон, не читает сообщений, не роется в сводках новостей. Мир вокруг – не существует.
Дафна мертва.
Милая Дафна, которая за последние два года стала для Адалин утешением, желанием заниматься любимым делом и просто жить – мертва. Сбросилась с моста, разбилась о водную гладь, наглоталась грязной воды Сены и захлебнулась. Она утонула. Перестала существовать. Испарилась.
Её светлая улыбка больше не озарит комнаты этого дома. Дафна больше не составит Аде компанию в подготовке к урокам или готовке, не будет спрашивать рецепты, пробовать выпечку. Она не будет больше улыбаться рассказам Ады о том, что когда-нибудь у неё будет своя пекарня, где выпечка будет спасать людей от одиночества. Адалин больше некому было готовить круассаны каждое утро. Это кажется страшным сном, который воплотился в реальность. Это самая жуткая мысль, принять которую невозможно. Аде не хочется жить в этой реальности, потому что каждый её вдох отдаётся болью где-то глубоко в груди.
Она вздыхает – и вдох этот вместе со слёзами выплёскивается наружу.
Адалин плачет столько, что больше просто уже не может. В ней больше нет слёз, лишь горькое чувство опустошения, которое не покидает её вторые сутки.
Судмедэкспертиза подтвердила, что Дафна Деко умерла от затопившей её лёгкие воды – это Адалин подслушала вчера вечером, когда родители разговаривали в столовой. Её отец выделил щедрую сумму денег, чтобы Дафну могли с достоинством похоронить, не взирая на финансовые проблемы оставшейся у неё семьи. Подумать только: всего два дня назад Дафна должна была щеголять в красивом платье на своём выпускном и планировать поступление в университеты, а сейчас её тело готовят к похоронам. Её должны будут предать влажной после проливных дождей земле.
Адалин упирается локтями в колени и обхватывает ладонями голову. Дафна должна лежать не на холодном столе судмедэксперта, а танцевать до боли в ногах, подпевать песням и радоваться поступлению в лучший университет Парижа. Дафна должна ходить на свидания с её братом, шутить и улыбаться. Дафна должна сидеть на их небольшой кухне, что-то весело щебетать и спрашивать Аду, как она печёт такой вкусный клафути. Дафна должна хрустеть корочкой круассанов, сплетничать и приносить в жизнь Адалин тот свет, который прокладывает ей путь.
Внутри себя Адалин до сих пор не верит в то, что этого больше не будет; что теперь ей нужно выбросить из головы последние два года жизни. Смириться со всем происходящим и опустить руки. В конце концов, деньги не всегда могут решить все проблемы.
Погружённая в свои мысли, Ада не слышит звук открывающейся двери и не сразу понимает, что в её маленькое пространство совершается вторжение. Адалин тихо хлюпает носом, утирает тыльной стороной ладоней мокрые дорожки со щёк, и поднимает голову, ожидая увидеть отца, мать или брата, которые эти два дня даже не смотрят в её сторону. Она даже не знает, радоваться ей или разочаровываться, когда в проёме дверей она видит не их.
Ник и Тонн входят в комнату медленно и аккуратно, закрывая за собой дверь, чтобы не впустить в этот мир кого-то ещё. Никто из них не произносит слова, даже когда их взгляды пересекаются. Николас бледный, осунувшийся, с пролёгшими под глазами тенями и щетиной на подбородке – в таком виде ему не дашь меньше тридцати. Тоин выглядит похожим образом, и Адалин практически уверена, что у неё самой вид не лучше.
Слова не нужны. Чтобы поделиться своей болью, друзьям достаточно обменяться взглядами. Адалин тихонько отодвигается в сторону, и Ник с Тонком залезают к ней на кровать. Заключают её в свои тёплые объятия, пока Адалин жмурится и кусает щёки изнутри, чтобы снова не разразиться потоком слёз и всхлипываний. Никто из них и предположить не мог, что обычная девочка, пришедшая в их школу по стипендии, могла завладеть их сердцами, остаться в душе щемящими воспоминаниями.
Руки Ника выпутываются из их клубка поддерживающих объятий.
– Я не хотел тебе говорить. Не был уверен, что ты будешь готова, – тихий шёпот касается ушей, пока Николас стыдливо отводит глаза в сторону. – Завтра будут похороны. Тебе не обязательно на них идти, если ты не уверена в том, что с тобой всё будет хорошо, но я подумал, что… Что это будет невежливо. Утаить это от тебя, в угоду моим мыслям о твоём благополучии. Из всех нас ты была к Дафне ближе всех. Я могу отвезти тебя и забрать оттуда, чтобы не наводить лишнего шума.
Адалин поджимает губы, прикрывая заплаканные и припухшие глаза. Ей не следует туда ехать. В её состоянии лучше не высовывать носа из своей комнаты, пока первая волна боли и осознания не пройдёт. Это правильно и так нужно ей сейчас.
Но Дафна… Адалин жмёт губы, взвешивая все «за» и «против».
– Я бы… Я бы хотела пойти, на самом деле, – тихо шепчет она, цепляясь за руки Тонна, лежащие на её плечах. – Это было бы правильно.
– Не важно, что было бы правильно, а что нет, Ад, – тихо говорит Тоин где-то над её головой. – Тебе не нужно переступать через себя сейчас. Тебе нет смысла кому-то что-то доказывать. Всем известно, что ты слишком дорожила Дафной, и для тебя эта поездка может оказаться…
…Болезненной – он хочет сказать именно это, но замолкает.
– Я серьёзна, как никогда. Мне надо там быть завтра, – Адалин старается говорить уверенно, но голос не слушается её, шёпот выходит хриплым и дрожащим.
Шёпот разбавлялся хрипотцой и дрожащими голосовыми связками, которые никак не хотели подчиняться ей. И если Тоин и Ник заметили это, потому что сами засомневались, то Адалин не сомневалась ни в чём.
– СМИ мусолят и обсасывают эту новость со всех сторон, Адалин. – с сомнением говорит Ник. – Они видели тебя в ту ночь, когда ты прорвалась к Дафне и уговаривала её остановиться. И я боюсь, что они так просто не оставят ни тебя, ни Дафну в покое. Мы с Тонном поедем с тобой, чтобы в случае чего хотя бы оттеснить их подальше, но…
Николас поджимает губы:
– Папарацци могут быть беспощадны в своих вопросах и теориях. Мы не хотим, чтобы это хоть как-то навредило тебе.
– В конце концов, нам тоже придётся предлагать свои теории, – тихо шепчет Тоин, за что тут же получает строгий взгляд Николаса. – Что? Неужели ты думаешь, что Дафна пошла бы на это сама? Что-то явно случилось.
– Заткнись, Тоин, – Николас щурит глаза. – Хотя бы сейчас давай не поднимать эту тему. Переживём завтрашний день и будем думать, как поступать дальше.
Адалин прикрывает глаза, откидываясь на грудь Тоина. У неё просто нет сил ни на какие-то предположения, ни на мысли в целом.
Она знает только то, что завтра утром ей придётся испечь круассаны для Дафны в последний раз.
Июнь, 2021 год
Санкт-Петербург, Россия
Электронные часы на духовке показывают 4:15 утра. Адалин сидит на широком подоконнике с Девой на коленях, которая мурчит от медитативных ласк её пальцев.
Она никому не рассказывала всей истории полностью. Ни Нику, ни Тонну, ни Жене, ни даже своему психологу. Все они оставались сторонними наблюдателями на протяжении всего этого безумия. А теперь Адалин высказала всё. С подступающими слезами на глазах, дрожащим голосом – она наконец выговорилась. И Илья молчаливо слушал её, ни разу не прерывая. Он просто слушал, не осуждая ни её, ни её брата, ни её семью. Это и нужно было Адалин. Теперь, казалось, с плеч упал тяжёлый груз, давивший на неё всё это время.